Городок мой, Сиривада - Мадхурантакам Раджарам Страница 11

время в чайной лавке Киштаи собрались постоянные посетители. Главной персоной среди них был Вирамаллю. Уж он-то сам всегда считал себя главной персоной. Ведь его дедушкой был достославный Венкаянаюду, во времена которого теперешний бессменный председатель муниципалитета Сиривады Нагарадзу-гару считался совсем маленьким человеком. Однако Вирамаллю ухитрился растратить почти все достояние предков; в неприкосновенности осталась только фамильная спесь.

С самого детства Вирамаллю не знал удержу, рос шалопаем. Однажды он приложил доску, оказавшуюся у него в руке, к голове учителя, который было замахнулся на него тростью, и с тех пор Вирамаллю в школу не ходил. Когда у него отросли длинные усы, он обрушил на город всю бурную энергию своей юности. В те дни он расхаживал по улицам, сквернословил и затевал драки; прохожие трепетали при звуке его голоса, будто слышали бой барабана, возвещающий начало войны. Так он расточал силу, здоровье и деньги вплоть до своей женитьбы. Родители невесты дали согласие на свадьбу только после того, как Вирамаллю перевел остаток своего капитала на имя будущей жены. Жена лет пять терпела буйного мужа, утешая себя тем, что так учит религия и требует супружеский долг. Вирамаллю, конечно, не был создан для семейной жизни, он не мог примириться с тем, что ему приходилось заниматься покупкой продуктов, воспитанием детей… Иное дело изругать какого-нибудь безобидного прохожего на улице, избить его, а то и ограбить — это было по душе Вирамаллю. Жена терпела-терпела, да и уехала с детьми в родительский дом.

У Вирамаллю остался заложенный дом и какие-то земли. Он мог продать их и жить на эти деньги, но считал, что обесчестит свой род таким поступком. К тому же он привык уже жить насилием и грабежом, что давало вполне приличный доход.

Итак, в этот вечер осоловелый после еды и крепкого чая Вирамаллю приметил Чиннамми, проходившую мимо чайной лавки Киштаи, и обратил внимание на то, что к ней подошел Хануманту. Ничем не проявив внешне своего интереса, Вирамаллю внимательно прислушался к их разговору и легко понял его скрытый смысл.

Дело в том, что Чиннамми в Сириваде была не только водоноской, Чиннамми-водоноска ничего от людей не утаивала, была чиста и прозрачна, как разносимая ею колодезная вода. «Есть вода, принесу», — говорила и приносила. Нет воды, так и говорила и не приносила. Однако Чиннамми была причастна к тайным делам, и некоторым жителям Сиривады она нужна была не в качестве водоноски. Об этом-то и догадался Вирамаллю. Давно ведь прошли те времена, когда послания влюбленных переносили лебеди, попугаи, голуби. И посему в Сириваде любовные письма доставляла Чиннамми, хотя и не обладала плавными движениями лебедя, красноречием попугая, воркующей нежностью голубя. Вирамаллю был уверен, что чернолицый, как ночь, Повелитель светильников пошлет сейчас через Чиннамми весточку своей возлюбленной.

Вирамаллю сжал кулаки, в глазах его появился красный огонек, он заскрипел зубами. Он жаждал мести, но прежде хотел убедиться в правильности своего подозрения. Он вышел из чайной лавки и последовал на некотором расстоянии за Чиннамми, которая с полным кувшином вошла в дом, где жил Дипала Дора. Чтобы вылить воду, требовалось не более двух минут, Чиннамми пробыла в доме пять.

— Что это ты, Чиннамми?! Принесла воду, а вышла с полным кувшином! — пронзительным голосом заверещала старуха, сидевшая на пороге соседнего дома.

— Ох ты, господи, совсем я голову потеряла! — откликнулась Чиннамми и снова нырнула в дом.

Вирамаллю удовлетворенно кивнул головой — все было так, как он предполагал. Он направился к дому Нагарадзу-гару и сел на скамейке в маленьком скверике, разбитом рядом с домом. Через минуту он увидел, как в дом вошла Чиннамми; на этот раз она появилась на улице только через полчаса.

Выйдя из дома, она что-то сунула в рот.

— Эй, Чиннамми! Что это ты жуешь на улице? Неприлично! — окликнул ее кто-то.

— Ты что меня на всю улицу срамишь? Хорошо ли это? — сердито ответила Чиннамми.

Это хорошо! Да, это будет отлично! — подумал Вирамаллю. У него молниеносно созрел замысел. Ну, Лила! На всю улицу, на весь город тебя осрамлю — или мое имя не Вирамаллю!

Теперь надо рассказать, кто же такая Лила.

Итак, ее имя Лила. Но, говоря о ней, никто не назовет ее просто «Лила»: один скажет — «очаровательная Лила», другой — «прекрасная Лила», третий — «красавица Лила», четвертый — «Лила, созданная для любви», и все эти эпитеты были даны ей не зря. В прекрасном городе должна быть богиня красоты — такой богиней в Сириваду явилась Лила. Она не была исконной жительницей Сиривады. Ее выдали замуж в деревню Веннела Динне́, что означает Лунный курган, и оттуда, как небесная дева с заоблачных высот, перенеслась она в Сириваду. Дело в том, что жители Веннела Динне были весьма далеки от городской цивилизации. Там пили свежее пахучее деревенское молоко, а кофе совсем не признавали. На обсаженных деревьями улицах Веннела Динне стояла только одна тумба для афиш, на ней — чудом сохранившийся плакат кинорекламы пятилетней давности. Полотняный тент единственного летнего кинотеатра был совсем рваный, а картины там показывали допотопные.

Женщины Веннела Динне казались совсем дикими, так что по сравнению с ними мужчин можно было считать цивилизованными, хоть они и называли кинематограф «биоскопом», а поезд «дымящей повозкой». И среди таких людей приходилось жить Лиле! Ее гордость не могла с этим примириться. Если б ее муж был больше приобщен к миру цивилизации, чем эти неотесанные болваны! Но Ситарамулю был такой же деревенщиной. Он, правда, учился в школе, но по-английски — ни в зуб ногой. О сладкие звуки английской речи, как любила их Лила! «Если поздней найт[22] спать легли, то морнинг тилл илевен о’клок[23] никогда не вставайте. А утром я обязательно пью бед-кафи[24]». Такая речь ласкала слух Лилы, как сладкозвучные трели индийской кукушки, — говорили люди ее круга, в котором она вращалась до замужества. Вряд ли их можно было назвать высокообразованными людьми, но ведь английская речь рассеивает кромешный мрак невежества. Если бы Лила не слышала хоть изредка этой речи, она сошла бы с ума.

Бесспорно, и в Веннела Динне люди тоже имели дома, они жили в них — но разве эти дома можно назвать домами? И разве эту жизнь можно назвать жизнью? В