Городок мой, Сиривада - Мадхурантакам Раджарам Страница 30

— Было бы кому рассказывать! — не унималась Рама-мани. — Если б человеку, который за семью болеет и понимает беды своих родных. А такому какой толк рассказывать — он же все равно что чурбан бесчувственный, что камень. Эй, Мангапати! Проснись! Иди-ка сюда да расскажи своему почтенному тестю, отчего твоя жена плачет. Ты примчался сюда глухой ночью, добирался пешком и в телеге! Ты сделал все, чтобы твоя жена сдала экзамены и получила хорошее место. Вот доказательством служит эта книга! — Рамамани как вихрь вынеслась из гостиной, вернулась с толстым учебником в руках, села и стала перелистывать страницы. — Смотри, Сундарам, как они старались, зять и дочка! Сколько терпения! Сколько труда! — Почти все страницы книги сквозили окошками — большими и маленькими, прямоугольными и квадратными. Захлопнув учебник, Рамамани продолжала причитать: — Наверное, сто дырочек вырезал, золотой мой зять! А тестюшка-то его поднял в школе бучу со шпаргалками, родной дочери не пожалел. Теперь ее допустят к экзаменам только через три года. За это время она двоих детей родит. Как же она будет готовиться к экзаменам?! Где уж там, видно, дело пропащее!

— Ну что вы, тещенька! Не печальтесь так из-за наших неудач. Видно, Баламме не суждено устроиться на службу. Зачем винить людей, так бог судил, — минорным тоном отозвался из другой комнаты Мангапати.

Рамаджоги дрожащими руками взял учебник и раскрыл его. Вся в дырках, в «окнах», книга выглядела такой безобразной! С учебником в руках Рамаджоги вошел в спальню, где, опустив голову, сидел на кровати Мангапати.

— Бабу! Вот что ты делал в своей комнате сегодня утром!.. Подумал бы обо мне. Я учитель, объясняю детям, что должно, а что не должно. Как я теперь пройду по улице и посмотрю людям в глаза, если моя собственная дочь пользуется шпаргалками? Как ты уговорил мою девочку на такое?.. — тоскливо спрашивал Рамаджоги.

— Что за проклятая здесь жизнь! — выкрикнул Сундарам. — Жить надо в свое удовольствие, а в этом доме и в этом городишке не жизнь, а прозябание.

— Вот почему мы и уедем отсюда, Сундарам! — торопливо подхватила Рамамани. — У тебя ведь найдется горсточка риса для матери? А зять будет кормить мою дочь. Я двадцать лет замужем за этим человеком, но ни счастья, ни достатка не видела. Уедем скорей, с первым автобусом.

«Ну что ж, делайте, как считаете нужным», — хотел сказать Рамаджоги, но будто ком застрял у него в горле, и он не мог вымолвить ни слова.

Он не знал, сколько времени просидел в оцепенении, но наконец встал и вышел из дома. В счастье ли, в горе ли — человек обязан выполнять свой долг, блюсти обычаи. Дочь, которая покидает родительский дом, не должна уехать без подарков отца. Еле передвигая ноги, Рамаджоги поплелся на рынок. Он купил цветочную гирлянду, бананы и мандарины, листья бетеля, браслеты и еще шкатулочку для куркумы. У него не было с собой сумки, и он все завернул в ангавастрам. Добравшись до дому, Рамаджоги опустился на лавку и позвал дочь.

— Положи это в свой дорожный узел, дочка, — сказал он Баламме.

Баламма вошла в дом, развязала ангавастрам, вынула подарки и снова вышла к отцу.

— Слушай, дочка! Твоя мать уезжает с твоим братом. Ты тоже уедешь с мужем. Зачем мне одному такой большой дом! Надо будет от него отказаться…

Баламма, отвернувшись, вытирала слезы краем сари, потом протянула руку к отцу и воскликнула:

— Как вы здесь один останетесь? Поезжайте с нами!

— Ничего, доченька, — тихо ответил Рамаджоги. — Ты не должна плакать, когда возвращаешься в дом мужа. Это счастливый момент, нельзя его омрачать слезами. А со мной ничего не случится! И комната найдется, где спать, и горсточка риса, а когда мне захочется поесть вкусной еды и услышать доброе слово, я навещу твой дом. Только не забывай, что ты — дочь Рамаджоги, никогда не делай зла. И детей своих учи доброму…

Рамаджоги думал, что после двух бессонных ночей он сразу заснет. Растянувшись на жесткой лавке и подложив под голову ангавастрам, он закрыл глаза. Но тотчас раздались громкие голоса из соседней комнаты, как будто три актера разыгрывали радиопьесу. Мангапати, мрачный, как раджа, потерпевший поражение на поле битвы, вставлял свои реплики изредка, зато мать и сын не умолкали.

— Значит, ты снимешь домик в Сингавараме, сынок? — захлебывалась от восторга Рамамани.

— Почему «домик»? Двухэтажный дом, мама! — важно отвечал Сундарам. — И тебе не придется таскать воду из колодца — там есть водопровод. И на втором этаже есть вода! Это дом некоего Конапы Редди, мы можем жить там сколько захотим. А потом снимем дом получше — неудобно у него долго жить, потому что он наотрез отказывается от платы.

— Ты сказал, что там нет магазинов, сынок.

— Раз в неделю я буду ездить в Шрикантапурам. Накуплю всего, погружу мешок на крышу автобуса, и прямо домой. Да ведь каждую неделю и не к чему за покупками ездить — можно сразу на месяц накупить, а то и на два. А вот, рис, например, нам и покупать не придется. Этот Конапа Редди торгует рисом, неужели он позволит нам покупать его за деньги? Привезет, сколько надо.

— А как же это, Сундарам? Наверное, этот Конапа Редди — хороший человек. Но все-таки, как же мы, живя в его доме, не станем платить ему, да еще и рис он нам даром привезет?!

— Поверь мне, мама, он еще будет считать себя в долгу передо мной! Ведь торговля рисом дает выгоду тем, кто продает его в другом штате. Я пропущу несколько телег с рисом через мой контрольный пост, а Конапа Редди получит барыша тысяч пять рупий, а то и десять…

— Ну, ладно, сынок, нехорошо чужие деньги считать. Надо нам прилечь на пару часов, только вот как бы не проспать утром?

— Ничего, теща, — отозвался Мангапати, — я заведу будильник… Да я и спать-то не буду, — мрачно добавил он.

Кончился первый вечерний киносеанс, и умолкли шаги зрителей. Кончилась и