Городок мой, Сиривада - Мадхурантакам Раджарам Страница 4

Для литературы телугу последних десятилетий характерно правдивое изображение жизни, пристальное внимание к проблемам своего народа, напряженность творческого поиска.

Известный писатель и критик телугу Д. Анджанеюлю констатирует: «Каждый, кто оглянется на путь, пройденный литературой телугу за последние четверть века ее развития в условиях независимой Индии, не может не заметить небывалого подъема литературной жизни во всех ее проявлениях. Новое чувство гордости за свой язык и литературу… рождает уверенность в своих силах и оптимизм, которые так необходимы для постоянных успешных творческих поисков».

Е. Челышев

Мадхурантакам Раджарам

ГОРОДОК МОЙ, СИРИВАДА

Повесть

మధురాంతకం రాజారాం

చిన్ని ప్రపంచం-సిరివాడ

1

По местному времени закончилась третья ночная джама[8] и один гадиям[9]; по европейскому времени было около половины третьего ночи. Последний вечерний сеанс кино в Сириваде оканчивался в половине первого. Не успевала еще отзвучать музыка национального гимна, который принято было играть по окончании кинопрограммы, как зрители, теснясь в дверях, выбегали на улицу и торопливо расходились по домам.

Люди думают, что единая ночь расстилается над всем миром. Также говорят, что и бог един для всех! Но разве ночь одинаково благосклонна к обитателям городов и сел? В деревнях люди ложатся с курами и крепко спят до утра. Горожане, как известно, не засыпают без снотворных. Долгое время они напрасно призывают богиню сна, но только часа через два-три после полуночи, когда давно уже затихли шаги зрителей, расходящихся с последнего сеанса, эта капризная богиня нисходит к ним. Тогда сон окутывает город, и даже бездомные и нищие, приютившиеся в закоулках на разостланных старых мешках или прямо на мостовой, спят беспробудно до утра.

Как раз в это время Рамаджоги проснулся. Он сел на постели, глаза его слипались, скулы выламывало зевотой. Очевидно, его сон, который что-то внезапно нарушило, был крепким и спокойным. Кому же, как вы полагаете, достается в удел такой завидный сон? Уж наверное, богачам и счастливцам! Так, может быть, Рамаджоги был богач? О нет. Интеллигент с высшим образованием? Да нет же. Может быть, у него были внушительные побочные доходы — получал взятки, торговал на черном рынке? Избави бог вас так подумать — нет, нет и нет. Так что же за счастливчик был этот Рамаджоги, чем он заслужил подобную привилегию — засыпать, как только голова коснется подушки? Сколько людей, которые ворочаются полночи и засыпают на рассвете, могут позавидовать Рамаджоги! Не удивительно, если богиня сна воспылает любовью к юному прекрасному Мадхаве[10], который может принести своей любимой тысячу даров — румянец роз ее щекам, сладость меда губам, благоухание лилий — коже. Но ведь Рамаджоги не мог привлечь богиню сна ни одним из тысячи способов, которыми пробуждал любовь в женщине божественный Кришна! Рамаджоги был совсем не искушен в любовных делах; ни разу в жизни он не прикоснулся к груди женщины, не потянул дерзкой рукой за край сари, не пощекотал розовой девичьей ступни, даже не посмотрел на женщину взглядом, исполненным желания. Правда, теперь толкуют о платонической любви. Но неужели богиня сна прониклась такой страстью к Рамаджоги только ради его платонических воздыханий? Не может быть!

Если исключить необъяснимую любовь богини сна, то нужно искать другую причину счастливого сна Рамаджоги. Некоторые считают, что крепкий сон даруется людям, которым чужды желания, надежды и замыслы, что именно они никогда не страдают бессонницей, но Рамаджоги отнюдь не принадлежал к такому роду людей. Можно составить весьма обширный реестр его надежд, желаний и замыслов.

Услышать похвалу или просто приветливое слово из уст своего начальника, директора школы, — это была первая надежда Рамаджоги. Увидеть когда-нибудь спокойное удовлетворенное выражение на лице жены, вечно раздраженной нехватками и неполадками, — это была вторая надежда. Поехать погостить на денек к дочери, когда она заживет своим домом, встретить там ласку и заботу, — это была третья надежда. Пройтись по улице, накинув на плечи новый ангавастрам[11], и, между прочим, рассказать знакомым, что это сын привез в подарок, — вот четвертая надежда.

Если надежды учителя Рамаджоги были скромны, то желания его были безграничны! Он желал бы, чтобы школьники, эта банда озорников, прилежно трудились, не поднимая головы от учебников, и сдавали экзамены с блестящими результатами. Он желал бы, чтобы не сходили с рельсов поезда, чтобы не разбивались самолеты, чтобы не было ни засух, ни наводнений, чтобы все люди на земле обрели счастье и покой; в общем, в результате осуществления его желаний возник бы мир весьма фантастический.

Замыслы Рамаджоги были под стать его желаниям. Достаточно рассказать об одном из них. Рамаджоги не нравилось, что школы расположены в городах, что классные помещения тесные и душные. В истории известен случай, когда несколько сотен индийцев за преступление против государя заперли в одной небольшой камере. Но Рамаджоги не понимал, почему такому же наказанию подвергаются школьники, неповинные в нарушении государственных законов.

Почему пятьдесят учеников должны сидеть в маленькой душной комнате? Нужен большой сад, за городом. А еще лучше — манговая роща. Много больших деревьев; под каждым деревом каменная площадка, и на ней располагается класс с учителем. Но бывает и непогода, поэтому нужно и школьное здание, большое, с просторными, светлыми комнатами. Перед зданием — цветник, рядом — огород. Где-то невдалеке — коровник, чтобы дети были обеспечены свежим молоком. Ребятам надо иметь место для игр — лучше всего большой луг! Пусть они вволю играют да песни распевают…

Целый этаж в школьном здании должен быть занят под библиотеку. Еще бы построить открытую сцену, чтобы ребята каждый месяц могли устраивать там представление. Рамаджоги не любил кино, но не собирался отказывать детям и в этом развлечении — пускай смотрят, но не чаще, чем раз в неделю. В одном уголке сада должны находиться домики для учителей с их семьями.

Сколько раз в мечтах Рамаджоги строил свой Шантиникетон[12] и любовался им! Но ведь всевышний мудр.