Падение Эдварда Барнарда - Моэм Сомерсет Уильям Страница 5

Он уверенно и ловко отрезал материю, сложил, завернул и вручил пакет темнокожему покупателю.

- Заплатите, пожалуйста, в кассу.

И, улыбаясь и весело блестя глазами, повернулся к Бэйтмену.

- Откуда ты взялся? Ух, до чего я рад тебя видеть. Садись, будь как дома.

- Не можем же мы разговаривать здесь. Пойдем ко мне в гостиницу. Надеюсь, тебе можно уйти? - опасливо добавил Бэйтмен.

- Ну, конечно, можно. Не такие уж мы тут на Таити деловые люди. А-Лин, - окликнул он китайца, стоявшего за прилавком напротив, - когда вернется хозяин, скажите ему, что ко мне приехал из Америки друг и я пошел распить с ним бутылочку.

- Холосо, - широко улыбаясь, ответил китаец.

Эдвард накинул пиджак, надел шляпу и вместе с Бэйтменом вышел из лавки. Бэйтмен попытался взять шутливый тон.

- Вот уж не ожидал увидеть, как ты отмериваешь три с половиной ярда дрянного ситца какому-то грязному негру, - сказал он, смеясь.

- Да понимаешь, Брауншмидт выставил меня, и я решил, что с таким же успехом могу торговать ситцем.

Столь откровенное признание поразило Бэйтмена, но ему показалось неделикатным продолжать этот разговор.

- Надо полагать, в такой лавчонке ты не разбогатеешь, - сказал он суховато.

- Надо полагать. Но на хлеб мне хватает, а что еще человеку нужно?

- Два года назад ты бы на этом не успокоился.

- С годами умнеешь, - весело возразил Эдвард.

Бэйтмен посмотрел на него внимательнее. На Эдварде был поношенный, не первой свежести белый полотняный костюм и широкополая соломенная шляпа туземной работы. Он похудел, дочерна загорел и, кажется, стал еще красивее. И, однако, что-то в нем встревожило Бэйтмена. У него появилась какая-то небрежность в походке; он был беспечен, весел без видимой причины - во всем этом как будто не было ничего предосудительного, и, однако, все это ставило Бэйтмена в тупик. "Черт побери, не могу понять, чему он радуется", - подумал Бэйтмен.

Они дошли до гостиницы и уселись на террасе. Слуга-китаец принес им коктейли. Эдварду не терпелось услышать все чикагские новости, и он засыпал друга вопросами. Это был неподдельный и вполне естественный интерес. Но, странное дело, ему как будто одинаково любопытно было услышать о тысяче самых разных вещей: о здоровье отца Бэйтмена он расспрашивал так же нетерпеливо, как и о том, что поделывает Изабелла. Он говорил о ней без тени смущения, словно она ему не нареченная, а сестра; и не успел еще Бэйтмен толком разобраться в этом, как беседу уже отнесло к его собственным занятиям и к новым заводским корпусам, которые недавно возвел его отец. Он твердо решил опять перевести разговор на Изабеллу и ждал только удобного случая, как вдруг Эдвард приветливо замахал рукой. Кто-то шел к ним по террасе, но Бэйтмен сидел спиной и не видел этого человека.

- Подсаживайтесь к нам, - весело пригласил Эдвард.

Незнакомец подошел ближе. Он был очень высок, худ, в белом полотняном костюме. Лицо тоже худое, длинное, крупный орлиный нос, красивый выразительный рот и густые белоснежные кудри.

- Это мой старый друг, Бэйтмен Хантер. Я вам о нем рассказывал, сказал Эдвард, и на его губах снова заиграла улыбка.

- Рад познакомиться с вами, мистер Хантер. Я знавал вашего отца.

Незнакомец крепко, дружески пожал руку Бэйтмена. И тогда лишь Эдвард назвал его:

- Мистер Арнольд Джексон.

Бэйтмен побелел и почувствовал, что у него похолодели пальцы. Это был тот самый мошенник, каторжник, это был дядя Изабеллы. Бэйтмен не находил слов. Он пытался скрыть свое смятение.

В глазах Арнольда Джексона вспыхнули веселые искорки.

- Я вижу, мое имя вам знакомо.

Бэйтмен не мог сказать ни да, ни нет, и это было тем более неловко, что и Джексон и Эдвард его растерянность, видимо, забавляла. Мало того, что ему навязали знакомство, которого он хотел бы избежать, над ним еще и потешаются. Быть может, однако, он сделал слишком поспешный вывод, ибо Джексон тотчас прибавил:

- Насколько мне известно, вы дружны с Лонгстафами. Мэри Лонгстаф - моя сестра.

"Неужели он воображает, что мне не известен самый громкий скандал в истории Чикаго?" - спросил себя Бэйтмен. Но тут Джексон положил руку на плечо Эдварду.

- Я тороплюсь, Тедди, - сказал он. - У меня дела. А вы приезжайте ко мне сегодня обедать.

- Вот и отлично, - ответил Эдвард.

- Вы очень любезны, мистер Джексон, - холодно сказал Бэйтмен, - но, видите ли, я здесь совсем ненадолго, мы отплываем завтра. Надеюсь, вы извините меня, если я не приеду.

- Никаких отговорок. Я накормлю вас настоящим таитянским обедом. Моя жена чудесно стряпает. Тедди вас привезет. Приезжайте пораньше, полюбуетесь закатом. Если захотите, я устрою вас обоих на ночь.

- Конечно, приедем, - сказал Эдвард. - Когда приходит пароход, в гостинице всю ночь адский шум, а у вас мы славно поболтаем.

- Я просто не могу отпустить вас, мистер Хантер: вы должны мне рассказать о Чикаго и о Мэри, - сердечнейшим тоном продолжал Джексон.

Он кивнул и отошел, прежде чем Бэйтмен успел вымолвить хоть слово.

- У нас на Таити отказываться не принято, - засмеялся Эдвард. - Да к тому же тебя нигде так вкусно не накормят.

- Почему он сказал, что его жена хорошо стряпает? Я слышал, она в Женеве.

- Далековато для жены, а? - заметил Эдвард. - И он давненько с нею не виделся. Я подозреваю, что он говорил о другой жене.

Бэйтмен ответил не сразу. Лицо у него стало серьезное. Но, подняв глаза, он поймал на себе смеющийся взгляд Эдварда и гневно вспыхнул.

- Арнольд Джексон - жулик и негодяй, - сказал он.

- Боюсь, что ты прав, - с улыбкой ответил Эдвард.

- Не понимаю, что может быть общего с ним у порядочного человека.

- Возможно, я не порядочный человек.

- Вы часто с ним видитесь?

- Да, очень. Он принял меня в племянники.

Бэйтмен подался вперед и впился глазами в Эдварда.

- Он тебе нравится?

- Очень.

- Но разве ты не знаешь, что он жулик, что его судили? Разве здесь этого не знают? Его надо изгнать из цивилизованного общества.

Кольцо дыма от сигары Эдварда поплыло в неподвижном благоуханном воздухе, и он проводил его взглядом.

- Я думаю, Джексон - самый первостатейный плут, - сказал он наконец. И я не уверен, что его стоит оправдывать, хотя бы он и покаялся в своих грехах. Он был обманщик и лицемер. Этого не вычеркнешь. Но я не встречал собеседника приятней. Он научил меня всему, что я знаю.