Анна Гедымин - Нечаянная проза. Художник Софья Смолина

Нечаянная проза

Художник Софья Смолина

Анна Гедымин

Иллюстратор Софья Смолина

Фотограф Андрей Тарасов

© Анна Гедымин, 2017

© Софья Смолина, иллюстрации, 2017

© Андрей Тарасов, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-1615-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вторая муза

(предисловие автора)

Я очень люблю свою прозу. Не в том смысле, что считаю гениальной и умиляюсь собственной неподражаемостью, нет! Люблю – как незаконное дитя, как нечто запретное, тайное, но, вопреки всему, свершившееся.

Тут, видимо, надо объясниться. Природа создала меня человеком, который думает стихами. Именно они звучат в голове по ночам, с ними я просыпаюсь, слоняюсь по улицам, с их помощью осмысливаю счастливые и трагические моменты жизни. Но стихи – это явный Божий дар. Они появляются ниоткуда, сваливаются на тебя внезапно и неотвратимо. Как дождь, как любовь. Они не требуют специальных усилий. То есть нет, они довольно многого требуют: чтобы их всегда ждали, были готовы к встрече, чтобы голова не оказалась занята суетливыми мыслями, а уши – назойливым шумом… Но это все равно не труд и не какое-то специальное усилие. Это ожидание подарка. А сами стихи – и есть подарок, вымечтанный, вымоленный.

Проза – совсем другое. Во-первых, без нее вполне можно жить. Во-вторых, она вовсе не сваливается на тебя с неба. Проза – это уже труд. Но труд – упоительный и любимый.

Я долго не решалась к ней подступиться. Боялась. Как я найду единственно подходящее слово? Интонацию? Ритм? Каково мне будет без рифмы?

Помогла моя основная профессия – журналистика. Именно ей я обязана преодолением страха перед прозаическим текстом, пониманием, что и в нем есть свой звук, своя внутренняя гармония и напряжение.

Сначала из забавных воспоминаний о детстве как-то сама собой сложилась повесть «Я, Чижик, торжественно обещаю…» Это произошло, когда мне было уже почти 30. И потом сразу появился первый рассказ – «Свет погас». Причем писала я его во многом как стихи: думала, идя по улице, обкатывала в уме каждое предложение. Останавливалась. Бормотала. Записывала, ловя на себе недоуменные взгляды. Шла дальше, продолжая перебирать варианты. Бесконечно повторяла текст про себя с самого начала – благодаря такому странному «методу» я помню все свои рассказы наизусть. Во всяком случае, несколько лет после написания.

Дальше лет пять не было никакой прозы. А потом, вдруг, родилось сразу несколько рассказов. И снова – три года перерыва… Кстати, со временем все мои рассказы оказались опубликованными в самых разных журналах, сборниках, газетах (в том числе в родном «Московском комсомольце»), но больше всего – в журнале «Дружба народов». И я очень благодарна этому уважаемому изданию, особенно редактору Ирине Яковлевне Дорониной, что она одной из первых обратила внимание на мою (любимую) прозу.

К счастью, стихи не ревнуют меня к эпизодически появляющимся рассказам, не перестают сочиняться, иной раз даже одновременно с очередным прозаическим опусом. То есть смены жанров не произошло: стихи – это по-прежнему главное, дар Божий, а рассказы – это моменты счастливого и какого-то полузаконного труда. Когда есть время и возможность сесть за стол и записать то, что насочинялось во время прогулки по парку, а то и просто по пути в магазин.

Совсем недавно я попробовала читать рассказы на своих поэтических вечерах, для разрядки. И у них неожиданно появились поклонники. Собственно, по их просьбе я и собрала эту книжку. А собрав, обратилась к человеку, писателю, литературоведу, которому верю и к мнению которого всегда прислушиваюсь, – к Алексею Бархатову. Его глубокие и очень добрые размышления о моих стихах и прозе завершают эту книгу.

В нее вошло практически всё, что у меня написано в прозе. Я и сама иногда люблю перечитывать свои рассказы – в них много смешного, хотя нередко это смех сквозь слезы. Но и слезы здесь – светлы. «Печаль моя светла». Да, пусть эта пушкинская фраза станет эпиграфом к книжке моей нечаянной прозы.

                             Печаль моя светла…                                                                      Пушкин

Я, Чижик, торжественно обещаю…

Повесть о детстве

Глава 1. О том, как полезно иногда начинать новую жизнь

Не знаю, приходилось ли тебе когда-нибудь начинать новую жизнь. Мне приходилось, сто раз. Бывало, лежишь вечером в кровати и думаешь: все, с завтрашнего дня начинаю новую жизнь: научусь сама плести косы, буду делать зарядку, обтираться холодной водой. Или: начинаю новую жизнь, буду просыпаться на час раньше и до завтрака читать книжку.

Но иногда новая жизнь начинается сама, хочешь ты этого или не хочешь. Например, если переезжаешь жить на новое место.

Мне уже исполнилось шесть лет, когда наша семья получила отдельную квартиру. И поначалу меня это совсем не обрадовало. Почему? Да потому что ничего более интересного, чем наш старый арбатский дом, я тогда еще не видела. Представь себе огромную коммунальную квартиру с множеством соседей, комнат, закоулков, с черным ходом. Холодными вечерами папа топил печку: за маленькой тяжелой дверкой, похожей на вход в крепость гномов, разгорался яркий огонек – сначала неуверенно, и вдруг сильно, с гудением. Белая кафельная стенка над дверкой становилась горячей и потом долго хранила тепло.

Много увлекательного было и у соседей: у одних – гигантский, во всю стену, аквариум, в котором медленно плавали большие рыбки и маленькие черепашки; у других – пружинная кровать под зеленым покрывалом, на которой мне иногда разрешали прыгать.

А однажды мама с папой подарили мне живую птицу со строгой мордочкой и желтой грудкой – синицу. Я ее сразу полюбила и назвала Карлушей. Но как раз в это же время соседи завели здоровенного рыжего кота. Так его и звали – Рыжий. Думали, что он станет охотиться на мышей, которых в нашем деревянном доме было множество. Но Рыжий предпочел охотиться на Карлушу.

Целыми днями кот просиживал у двери в нашу комнату. И когда ему удавалось проникнуть за дверь, он стремительно влезал на мой трехколесный велосипед и с него как раз доставал до птичьей клетки. Вцепившись тремя лапами в сидение велосипеда, одну лапу Рыжий по локоть запускал между металлическими прутьями и так застывал, изредка пошевеливая пальцами с когтями. Карлуша, вереща, отскакивал к противоположной стенке своего жилища и тоже замирал. Так они и таращились друг на друга, время от времени издавая тревожные вопли, пока кто-нибудь не вытаскивал сопротивляющегося Рыжего за шиворот из комнаты.

Но эта война продолжалась недолго, вскоре бедный Карлуша начал хиреть. Как нам объяснил мой дядя, бывший лесник, – от обжорства. Оказывается, птицу, живущую в клетке, надо кормить умеренно, по расписанию. А я давала Карлуше столько зернышек, сколько он съест. Да еще радовалась его отличному аппетиту.

И тогда мама, папа и я решили отпустить нашего пернатого друга на волю и больше никогда не держать птиц в клетке. Птицы должны жить свободно, летать где хотят, и тогда все у них будет в порядке.

А Рыжий так привык бывать в нашей комнате, что продолжал забегать и без Карлуши. Ворвется, опрометью заберется по шторе под самый потолок и отдыхает, дремлет. Вообще красивый был кот, все жильцы большой квартиры его баловали, подкармливали чем-нибудь вкусненьким. Поэтому ни одно мышки он так и не поймал.

И вот все это кончилось. Новая квартира показалась голой, очень светлой и чужой. Никаких соседей, никаких таинственных закоулков. Даже мышей нет. Конечно, хорошо, что последний этаж, – далеко видно, можно различить на горизонте тоненькую иголочку Останкинской башни. Но все равно грустно.

Мама не разделяла моих печальных настроений. Она целыми днями убиралась в квартирке, украшала ее, радостно напевала.

– Пойди, погуляй до обеда, – весело сказала мама. – Смотри, какое солнышко!

Я понуро вышла во двор. Справедливости ради, надо сказать, что двор здесь был хороший, большой, с качелями, каруселями, песочницей, ярко раскрашенным домиком под дощатой крышей и деревянной горкой.

Вслед за мной из подъезда выбежала худенькая юркая девочка с хитрыми глазками.

– Ты новенькая? – сразу спросила она. – Из двадцатой квартиры? А меня зовут Ира. Тебе сколько лет?

– Шесть, – ответила я. Ира мне не нравилась.

– Врешь. Мне пять, а я тебя выше.

– Не вру.

– Нет врешь!

– Не вру! Я скоро в школу пойду!

Но Ира уже не слушала, она на разные голоса повторяла: «Вру-шка! Вру-шка!»

Я повернулась и бросилась обратно домой. Новая жизнь оказалась явно хуже прежней, и от этого в горле першило, на глаза наворачивались слезы. Но, поднимаясь по лестнице на пятый этаж, я успела немного успокоиться. Что же делать, надо как-то жить дальше. Конечно, ни о какой дружбе с крикливой Ирой речи быть не могло. Ну и ладно, буду гулять с Яшей.