Коллектив авторов - Стороны света (литературный сборник №16)

СТОРОНЫ СВЕТА

Литературный сборник

№ 16

ОСНОВАТЕЛЬ И ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

РЕДАКТОР-СОСТАВИТЕЛЬ

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

Лиля Панн

Слава Полищук

Валерий Хазин

Роберт Чандлер

ОФОРМЛЕНИЕ И ОБЛОЖКА

Сергей Самсонов (1954–2015)

Михаил Кондратенко

КОРРЕКТОРЫ

Ольга Новикова

Рашель Миневич

Наталья Сломова

ТЕХНИЧЕСКАЯ РЕДАКТУРА

Bagriy & Company, Inc, Чикаго

Руководитель: Семён Каминский

ТЕХНИЧЕСКАЯ ПОДДЕРЖКА

Хона Гордон

Адрес редакции:

[email protected]

www.StoSvet.net

Этот номер вышел благодаря поддержке друзей журнала: Аллы Стайнберг, Виктора Пана, Ольги Гольдбергер, Регины Хидекель (Russian American Cultural Center), Славы Полищука, Игоря Мазина, Сергея Ледовских, Григория Стариковского, Михаила Рабиновича, Валерия Хазина, Хельги Ландауэр, Юлии Трубихиной, Владимира Эфроимсона и слушателей на вечерах «Сторон света» и Cardinal Points Journal. Спасибо!

PUBLISHED BY STOSVET PRESS, NEW YORK

© 2016, All Rights Reserved

Все права принадлежат авторам

ОТ РЕДАКТОРА

Отметив своё десятилетие, литературно-художественный журнал «Стороны света» становится ежегодным литературным сборником и с этого номера начинает выходить и в печатном, и в электронном виде. Мы рады, что «СтоСвет» становится доступен читателю за океаном – за океанами. Это – главное.

ПОЭЗИЯ-I

Денис Новиков

ПРИШЕЛЕЦ

Денис Новиков родился 14 апреля 1967 года в Москве. Учился в Литературном институте им. А.М. Горького. Участник группы «Альманах». Несколько лет жил в Англии. В 2004 году репатриировался в Израиль. Стихи публиковались в журналах «Огонёк», «Юность», «Арион», «Новый мир», «Знамя» и др. Автор четырёх книг стихов.

Умер 31 декабря 2004 года. Похоронен в г. Беэр-Шева (Израиль).

Одесную одну я любовь посажуи ошую – другую, но тоже любовь.По глубокому кубку вручу, по ножу.Виноградное мясо, отрадная кровь.

И начнётся наш жертвенный пир со стиха,благодарного слова за хлеб и за соль,за стеклянные эти – 0,8 – меха,и за то, что призрел перекатную голь.

Как мы жили, подумать, и как погодя,с наступлением времени двигать назад,мы, плечами от стужи земной поводя,воротимся в Тобой навещаемый ад.

Ну а ежели так посидеть довелось,если я раздаю и вино и ножи —я гортанное слово скажу на авось,что-то между «прости меня» и «накажи»,

что-то между «прости нас» и «дай нам ремня».Только слово, которого нет на земле,и вот эту любовь, и вот ту, и меня,и зачатых в любви, и живущих во зле

оправдает. Последнее слово. К судуобращаются частные лица Твои,по колено в Тобой сотворённом адуи по горло в Тобой сотворённой любви.

Он произносит: кровь из носа.И кровь течёт по пиджаку,тому, не знавшему износана синтетическом веку.

А через час – по куртке чёрной,смывая белоснежный знак,уже в палате поднадзорной —и не кончается никак.

Одни играют на баяне,другие делят нифеля.Ему не нравятся земляне,ему не нравится Земля.

И он рукой безвольно машет,как артиллерии майор…И все. И музыка не пашет.И глохнет пламенный мотор.

Голое тело, бесполое, полое, грязноеВ мусорный ящик не влезло – и брошено около.Это соседи, отъезд своей дочери празднуя,Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.Имя собачье ее раздражало хозяина.Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька…Нет ведь, Чукоккалой, словно какого татарина,Дочка звала ее с самого детского садика.Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.Взять позабыла подругу счастливого времениВ дом, где супруг её прежде играл паровозамиИ представлялся вождём могиканского племени.Голая кукла Чукоккала мёрзнет на лестнице.Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.Если старуха с шестого – так та перекрестится.А молодая с девятого – и не поморщится.

Взгляни на прекрасную особьи, сквозь черепашьи очки,коричневых родинок россыпь,как яблоки в школе сочти.Зачем-то от древа Минпросаещё плодоносят дичкикак шанс, как единственный способсчитать, не сбиваясь почти.

Число переходит в другое.В зелёный – коричневый цвет.И минус – надбровной дугою —дурацкую разницу лет.И плюс помышленье благое,что сравнивать сущее – грех.Смотреть. И не трогать рукоюни яблок, ни родинок тех.

Слушай же, я обещаю и впредьпеть твоё имя благое.На ухо мне наступает медведь —я подставляю другое.

Чу, колокольчик в ночи загремелКто гоношит по грязи там?Тянет безропотный русский размербричку с худым реквизитом.

Певчее горло дерёт табачок.В воздухе пахнет аптечкой.Как увлечён суходрочкой сверчокза крематорскою печкой!

А из трубы идиллический дым(прямо на детский нагрудник).«Этак и вправду умрёшь молодым», —вслух сокрушается путник.

Так себе песнь небольшим тиражом.Жидкие аплодисменты.Плеск подступающих к горлу с ножомЯузы, Леты и Бренты.

Голос над степью, наплаканный всласть,где они, пеший и конный?Или выходит гримасами страстьпод баритон граммофонный?

Стучит мотылёк, стучит мотылёкв ночное окно.Я слушаю, на спину я перелёг.И мне не темно.

Стучит мотылёк, стучит мотылёксобой о стекло.Я завтра уеду, и путь мой далёк.Но мне не светло.

Подумаешь жизнь, подумаешь жизнь,недолгий завод.Дослушай томительный стук и ложисьопять на живот.

Это было только метро кольцо,это «о» сквозное польстит кольцу,это было близко твоё лицок моему в темноте лицу.

Это был какой-то неровный стык.Это был какой-то дуги изгиб.Свет погас в вагоне – и я постиг —свет опять зажёгся – что я погиб.

Я погибель в щеку поцеловал,я хотел и в губы, но свет зажгли,как пересчитали по головами одну пропащую не нашли.

И меня носило, что твой листок,насыпало полные горсти лет,я бросал картинно лета в поток,как окурки фирменных сигарет.

Я не знал всей правды, сто тысяч правдя слыхал, но что им до правды всей…И не видел Бога. Как космонавт.Только говорил с Ним. Как Моисей.

Нет на белом свете букета розничего прекрасней и нет пошлей.По другим подсчётам – родных берёзи сиротской влаги в глазах полей.

«Ты содержишь градус, но ты – духи» —утирает Правда рабочий рот.«Если пригодились твои стихи,не жалей, что как-то наоборот…»

Пойдём дорогою короткой,я знаю тут короткий путь,за хлебом, куревом, за водкой.За киселём. За чем-нибудь.

Пойдём расскажем по дорогедруг другу жизнь свою: когдао светлых ангелах подмоги,а то – о демонах стыда.

На карнавале окаринапоёт и гибнет, ча-ча-ча,не за понюшку кокаинаи не за чарку первача.

Поёт прикованная цепьюк легкозаносчивой мечте,горит расширенною степьюв широкосуженном зрачке.

Пойдём, нас не было в природе.Какой по счёту на дворебольного Ленина Володисон в лабрадоровом ларе?

Темна во омуте водица,на Красной площади стена —земля, по логике сновидца,и вся от времени темна.

Пойдём дорогою короткойза угасающим лучом,интеллигентскою походкойматросов конных развлечём.

Открывались окошечки касс,и вагонная лязгала цепь,чёрный дизель, угрюмый Донбасс,неужели донецкая степь?

С прибалтийским акцентом спою,что туманы идут чередой,как, судьбу проклиная свою,через рощи литвин молодой.

Защищён зверобоем курган,но не волк я по крови, а скиф,и нехай меня бьёт по ногам,а не в голову, как городских.

Под курганом, донецкая степь,спит рабоче-крестьянская власть,как и белогвардейская цепь.И нехай они выспятся всласть.

Азиатское семя дурманна степных огородах взошло,встал, как вкопанный, чёрный туман,а зелёный идёт хорошо.

«Ты давай на меня не фискаль, —говорит безработная степь, —отливающий пули москаль,ты кончай вхолостую свистеть.

Ты бери мою лучшую дочьи в приданое весь урожайи на свадебном дизеле в ночь,как хохол на тюках, уезжай».

Ну какая вам разница, как я живу?Ну, допустим, я сплю,а когда просыпаюсь, то сплю наявуи курю коноплю.Я из тайны растительной сонным шмелёмвдохновенье сосу.А ещё я в пчелу трудовую влюблён,деловую осу.

Отяжелевшая к вечеру чашка —сахар, заварка —долго на стол опускается, тяжко,шатко и валко.

По не совсем характерной деталиавтопортретаможно судить, как смертельно усталируки поэта.

Дай поцелую, дай руки дотронусьчерез века.Невероятно важная подробностьтвоя рука.

У выпускницы ямочки играют,и желвакипо скулам, как лады, перебираютвыпускники.

Ты смелая была и не ломака.Через векамне ножницы, и камень, и бумагатвоя рука.

Возьми меня руками голыми,ногами голыми обвей.Я так измучился с глаголамии речью правильной твоей.

Я так хочу забыть грамматику,хочу с луной сравнить тебя.Той, что даёт, любя, лунатикуи оборотню, не любя.

Я не обижен не знаю как выя не обманут ничемв первую очередь видом москвыс ленинских гор на эдемвсё любовался бы с ленинских горвсё бы прихлёбывал яв знак уважения тёплый кагорк церкви крестившей меняслышу у павла звонят и петрадаже сквозь снобский прищурвижу на тополь склонилась ветладаже уже чересчурздесь родилась моя мама затемчтобы влюбиться в отцачтобы нерусскому слову эдемздесь обрусеть до концачтобы дитя их могло говоритьэто дитя это ячтобы москвы не могли покоритьчёрные наши друзья

Феликс Чечик