Viktoria Pressman - Путем звезд

Путем звезд

Viktoria Pressman

В дороге вы не так уж далеко от Царствия Небесного.

While on the road You are not far from the Kingdom of God.

© Viktoria Pressman, 2017

ISBN 978-5-4485-0537-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия или как все начиналось

– Что вы делаете по жизни?

– Я путешествую.

– Это работа?

– Да, своего рода, потому что я хорошо умею это делать.

– Куда вы едете?

– Куда глаза глядят.

– Т.е. вы никогда не знаете, где окажетесь в следующий момент?

– Да, я приезжаю в место и потом еду дальше. Как подсказывает мне сердце и разум. Иногда я смотрю на карту. Атлас мира 1966 года. В детстве я чертила карандашом в огромном дедушкином атласе офицера пути своих предполагаемых дорог. Я соединяла линиями города, обводила реки, так что почти весь атлас был испещрен карандашными линиями.

Когда я путешествую, я имею в виду наземные путешествия, получается жить в настоящем времени, существовать в данности момента. Возможно быть с Богом и быть собой. Я стараюсь избегать самолетов – поезда, автобусы, электрички, паромы. Редко, попутки.. Я не очень люблю компанию, устаю от общения и болтовни, мне нравятся тишина и созерцание. Я люблю наблюдать со стороны: смотреть, слушать и впитывать..

Я здесь турист, но не изгой…

От меня воняет дерьмом, но у меня доброе сердце

Едешь без билета – сиди у туалета

Скалы, гамак, маяк

Волны приходят по полутонам…

Все реки идут на восток, все на восток, они все впадают в Небо. «А как же обещанная свобода?». Все дороги идут на восток. Все на восток.

Львов

В зоне католического вмешательства, где-то на западных границах Византии, в меня вдруг вселился чужеродный страх о потерянных годах и безвозвратно ушедшем времени. Страх, что ничего нельзя вернуть назад. Статуи на здании оперы, эти боги музыкального олимпа, призрак Шопена и моя нереализованность, а может быть просто отравленный воздух бандеровского Львова, накрыли меня мрачной тучей и к горлу подступил комок безысходности. Пришлось напиться.

Днем позже Карпаты застали меня в состоянии будуна второго дня где-то между деревнями Тухля и Тухолька неподалеку от пиков Синяк и Хомяк, что очень вязалось с моим опухшим лицом, флюсом и образом жизни времен буржуазного упадка. Сама я причисляла себя к буржуазным панкам или гламурным подонкам.

Старые-старые горы, мрачные ели, в итоге я поселилась в домике ведьмы неподалеку от пика Тростян. Подъем на пик занял чуть больше 2 часов, а там наверху – пусто, ветер, прокат лыж без лыж, кафе с висящими дверьми на одной петле. Осиротелые будки ждут зимы. Я читаю псалмы Давида. Вокруг цветущие весенние луга, пение птиц, пасутся жеребята. Иногда таким ясным, прямым становится путь, четким, честным, крутым. Идти прямо круто вверх, не сворачивая.. В конце всегда труднее всего, но подожди, потерпи, иди, вершина близко.

Ночью в домике ведьмы были пьяные драки, битые стекла, запах водки и блуда, всю ночь я молилась в своей запертой комнатке. Прерывистый сон. Утром надо было делать ноги. Я сбежала к границе. Провела ночь в монастыре в Мукачево, и на следующий день пересекла границу со Словакией. Божья любовь как дуновение ветерка, щебет птиц, Божья любовь легче облака, она чуть коснется тебя, и сердце вдруг запоет и все встанет на свои места.

Прага – Mater Urbium

Город открывает свои тайны не сразу и не всем. Только лишь достойным. Тем, кто умеет хранить молчание. В Шапо Руж было знойно. Нещадно палило солнце плантаций коки. Абсент был отменным. Вспоминались картины Гогена и Пикассо, а также Джонни Депп, лежащий в ванной в фильме «Из ада». Взяв покурить, я направилась в район Златой улички, и зайдя в случайный дворик, села на стул и закурила. В центре дворика стояла скульптура обнаженного мальчика, причем цвет камня на причинном месте отличался от цвета камня всей статуи, что говорило о том, что причинное место отрывали…. Во дворик зашла парочка: мулатка и красивого вида южно-европеец. Он вдруг стал раздеваться, полностью, и обнимать статую обнаженного мальчика. Мулатка его фотографировала. Они не замечали меня в углу на стульчике. Я продолжала курить. Когда мужчина оделся, я им зааплодировала, они приблизились. «Покурите со мной. Это награда за шоу.» «ООО, спасибо, с удовольствием.» Он работал в военном министерстве Италии, она была американка. Они, наверное, любили друг друга. Мы пели Фрэнка Синатру.

The night is falling and the wind is blowing. «I will always love you» in your head. I’ll always do. I’ll always do.

Мускулистые платаны, фактурность Эгона Шиле. Физиология правды. Красота обжигает. Сомкнули руки стволы разлуки.

Идти к солнцу. Двигаться на юг или на восток. Впереди белели вершины Альп. Окрестности Зальцбурга, озеро святого Вольфганга. Везде каменные кресты, крестный путь круто в гору. Ночевка под проливным дождем. Сухой пятачок любви и тепла где-то под спиной. Утром пришли деньги. Пью горячий кофе, ем круассан. Снимаю комнату в центре Зальцбурга. Стол, кровать, умывальник. Ставни нараспашку – в окно смотрят освещенные солнцем ангелы с церкви Святого Себастьяна. А он, пронзенный стрелами, смотрит в небо, немного безучастно, склонив голову набок. На горке встретила своего двойника. Она сидела, свесив ноги в пропасть. У нас одинаковые носы и безумный взгляд переступивших черту. Дикие кошки. Те, которых сжигали на костре. Залитый солнцем Зальцбург, камни, облеченные в формы. Они продают Моцарта – конфеты. Моцарт на ужин, на обед, с бокалом вина или без. Опять на юг. В Альпах, на водопаде тролли украли мою серьгу, и я познакомилась с волшебной Соней. Пересекла Австрию на электричках без билета. Переночевала на границе со Словенией в поле, и вот уже рано поутру я бреду вдоль пустой трассы в сторону юга.

Операция – интеграция

Сидя на маленькой станции в Словении, поедая словацкие консервы с австрийским маслом и чешским сыром, куря швейцарские сигареты, купленные в Австрии, я ждала поезд, в который не сяду. Денег нет – это спокойно и весело. Был день, и было утро. Я ночевала в полях под падающими и зажигающимися звездами, в окружении колосьев пшеницы, на обочинах дорог новой-старой Европы. Операция интеграция. Был кофе за последнюю монету. До этого был день испытаний, день кругов ада. Заборы вдоль автобанов не позволяли сойти с гудящей пугающей трассы. Я шла почти час под палящим солнцем, мозоль болела, рюкзак нестерпимо давил плечи. Машины на трассе не останавливались. Я сворачивала в поле и утыкалась в тупики. Обгорелые ноги жгла крапива, и опутывали колючие кусты. Наконец я постелила коврик, развернула спальник и улеглась прямо на проселочной дороге. Навстречу шли 2 женщины. Я достала Кафку, Америка, книгу, купленную в Праге, и стала пытаться читать. Женщины прошли мимо, мило улыбаясь. Наутро я побрела к станции, где работал самый гордый своей профессией станционный смотритель, он крутил какие-то ручки, колесики на огромном пульте. Этакий властелин рельсов. Если бы не маленькая проселочная станция, я бы подумала, что он управляет всей системой железных дорог Словении. Я поинтересовалась когда приедет мой поезд. Денег у меня не было, и я помахала перед лицом контролера кредиткой, а он сказал, что кредитки не принимают. «Я и так знаю, что кредитки не принимают. На этой карточке нет денег…» подумала я. Сойдя на какой-то неизвестной мне станции, я решила идти гулять и побрела вдоль рельсов по направлению к югу. Несколько попуток подвезли меня к городку Челье. Кришнаит Йоже купил мне еду и пристроил на ночлег к своему другу альпинисту Мите. Они мои ближние. Мы вместе поднялись в горы, потом Митя рассказывал про свои путешествия по Индии. Мы пили домашнее вино от падре, мама накрывала на стол. На следующий день она довезла меня до вокзала и купила билет до Любляны. Мы прощались почти что со слезами.

Хорватия

Иногда в нашу жизнь внедряются инородные системы: банковско-кредитные, огороженные автобаны, говномешалки вместо чистых рек, но ничто не должно омрачать нашу радость. Лишь только может плачущая женщина на соседнем сиденье автобуса, которую провожал мужчина с лицом после бессонной ночи, и они так долго смотрели друг другу в глаза. Автобус тронулся, и женщина заплакала. Её лебединая песня, её последняя любовь. Ей за 50, у него семья, у нее взрослый сын. Ничего изменить нельзя. Подошел билетер-контролер, а она не могла выговорить пункт своего назначения, по ее щекам текли слезы. «Дубровник», наконец неуверенно промолвила она. «Задар», – сказала я. «Hvala», – ответил билетер.

Митя стоял перед глазами. Пьер Ришар, Паганель и Серж в одном флаконе. Рассеянность, невинность, кудри, очки, голубые глаза.