Евгения Перова - Другая женщина Страница 10

– А я знаю! Он боярыню Морозову нарисовал! Я видел картинку в журнале и запомнил! Она такая страшная, на санях едет и рукой грозит. Как Баба-яга. А еще краска есть – сурик. У него поэтому такая фамилия, да? Потому что художник?

– Даже не знаю…

– А я смогу научиться рисовать, как ты?

– Сможешь, я надеюсь. Но не так, как я.

– А почему?!

– Потому что будешь рисовать так, как только ты можешь. Потому что у каждого человека свой талант, свой дар, понимаешь? Кто-то рисует, кто-то поет…

– А я не умею петь… Я вообще-то ничего не умею.

– Как? Совсем ничего? Этого не может быть! У тебя обязательно есть какой-то дар, я уверена. Со временем он проявится. Из каждого гадкого утенка непременно получается прекрасный лебедь. Ты знаешь сказку Андерсена? Мама тебе не читала?

– Я сам умею читать! – гордо заявил Димка, потихоньку вытянув правую ногу, которая затекла. – Но про утенка этого не знаю…

– Сам читаешь? Молодец! А сколько тебе лет?

– Шесть с хвостиком!

– Да что ты? И даже с хвостиком! Ну ладно, отдохни немножко, а то устал, наверно?

– И ни капельки! Я еще сто часов могу так просидеть! – Но тут же слез с поваленного дерева и попрыгал, разгоняя кровь. – Уже можно посмотреть?

– Еще не совсем закончено, но посмотреть можно.

Димка подошел. С небольшого холста на него глядел худенький мальчик в шортиках и полосатой футболке – светловолосый, сероглазый, очень серьезный и тоже какой-то слегка волшебный.

– Это я?!

– Это ты. – Наташа обняла его за плечи и поцеловала в макушку. – Как, нравится?

– Нравится… Но разве это я? – Димка слегка недоумевал: то, что он каждый день видел в зеркале, было мало похоже на этого сказочного отрока. – У него глаза… светятся…

– Такие уж у тебя глаза. Ты очень необычный мальчик. И я уверена, у тебя есть дар. Ты должен пробовать себя – вдруг ты тоже Художник? Или Поэт?

– Поэт?

– Поэт пишет стихи. Ты знаешь, что такое стихи?

– Стихи? Знаю… Наверно…

– Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик! Тише, Танечка, не плачь…

– Не утонет в речке мяч! Это я знаю! Так это стихи? Да ну! Так и я могу!

– Ну-ка!

Димка еще попрыгал на одной ноге и выдал:

– Тигра никогда не плачет, у нее зеленый мячик! Тигра, выходи скорей, я принес тебе… желудей! Нет, не желудей! Мимы не мюмят момумей!

– Что-то?!

– Момумей! Мимы не мумят! Ну, ты что, не знаешь про Винни-Пуха и Тигру?!

– Ах, ну да! Тигры не любят желудей!

– Тигра любит орехи, семечки, сушки, всякое такое! Как белка! Могла бы и желуди вообще-то грызть… Или они горькие? Ты не пробовала?

– Нет, не пробовала! Но раньше, когда было голодно, делали из желудей кофе.

– Во время войны? Мне бабушка рассказывала про войну! Мне не нравится война. Зачем? Можно же договориться!

– К сожалению, не всегда.

– Ой, я придумал, как надо! Тигра никогда не плачет, у нее зеленый мячик! Тигра любит поиграть – бегать, прыгать и скакать!

Наташа рассмеялась:

– Замечательно! Ну, вот видишь, ты точно поэт! Правда, это стихи такие… детские. Игрушечные.

– А какие настоящие?

– Ну, например:

Молчи, скрывайся и таиИ чувства, и мечты свои –Пускай в душевной глубинеВстают и заходят онеБезмолвно, как звезды в ночи, –Любуйся ими – и молчи.Как сердцу высказать себя?Другому как понять тебя?Поймет ли он, чем ты живешь?Мысль изреченная есть ложь.Взрывая, возмутишь ключи, –Питайся ими – и молчи.Лишь жить в себе самом умей –Есть целый мир в душе твоейТаинственно-волшебных дум;Их оглушит наружный шум,Дневные разгонят лучи, –Внимай их пенью – и молчи!..

– Краси-иво, – задумчиво протянул Димка. Он не все понял – что это такое: «Взрывая, замутишь ключи»? Про ключи он знал: здесь, в парке, был родник, и Димка иногда пил его ледяную и сладкую воду, так не похожую на водопроводную. Зачем же его взрывать?! И почему «звезды́ в ночи», а не звёзды? Мысль изрече́нная? А не изречённая? Но «молчи, скрывайся и таи» ему было понятно и привычно, так же как и мир «таинственно-волшебных дум»: мальчик давно научился скрывать от взрослых свои мечты и фантазии.

Он мог долго сидеть, разглядывая цветущий жасминовый куст, в котором – уж он-то знал! – несомненно, жили волшебные существа, и, если замереть и прищуриться, их вполне можно было увидеть. Ранней весной он часами бродил вдоль первых ручейков, разглядывая образующиеся ледяные острова и заселяя их мелким сказочным народцем. А дома получал потом взбучку за промокшие ноги: «Ты опять заболеть хочешь?! Не ребенок, а горе!»

– Дим, а кто такая Тигра?

– Тигра? Вообще-то она Томка. Но похожа на Тигру. Умеет рычать и никого не боится. Это моя невеста. – Димка вздохнул: – Она в соседней квартире живет. Вообще-то мне не очень хочется с ней жениться, но они все говорят, что надо. Не сейчас, когда вырастем.

– А сама-то Тигра хочет?

– Вроде как хочет. Она говорит, я без нее пропаду. Потому что робкий. Она боится, что меня обижать будут. Но я не робкий, я просто драться не люблю. Только она ничего не понимает. Вот ты – понимаешь, бабушка понимает, а Тигра – нет…

– А чего именно она не понимает?

– Да вообще! И не видит ничего вокруг себя. А я вижу. Только объяснить не могу. У нас дом красный такой, кирпичный, знаешь? И когда закат… И березы там растут… Белые! А стена – красная! Так красиво! И грустно почему-то. А она не видит. Или весной! Листочки ма-аленькие, зелененькие и пахнут… И птичка поет, тоже такая маленькая, совсем незаметная… Или цветочки бывают желтенькие, видела? Гусиный лук называются. И я так радуюсь! Словно воды с газом напился! Весело и хочется побежать! Или даже полететь! А ей все равно, Тигре, – листочки, птичка. Она говорит, я малахольный. Даже и не знаю, как это мы будем с ней жениться… А ты женатая?

– Нет, я не замужем.

– А почему?! Ты такая красивая! Как Прекрасная Дама!

– Ну, наверно, потому что не нашла того, кто… понимает. И все видит вокруг себя.

– Я бы на тебе женился! Когда вырасту!

Наташа засмеялась:

– Ну, когда ты вырастешь, я уже стану бабушкой, и ты не захочешь на мне жениться.

– А у тебя же детей нету, раз ты не женатая? Или есть?

– Нет. – И Наташа помрачнела.

– Ну вот! Откуда же внуки возьмутся, если детей нету! Значит, ты никогда и не будешь бабушкой!

– Да, тут ты, пожалуй, прав. – И Наташа, горько вздохнув, потрепала его по волосам. – Пойдем! Пожалуй, следует перевести тебя из пажей в рыцари.

Наташа отвела его в библиотеку Дома отдыха и нашла сказки Андерсена – Димка прочел и про гадкого утенка, и про стойкого оловянного солдатика, и про Русалочку. Читал и плакал. Хорошо, что читал в парке, а то дома бы засмеяли: сестры и так дразнили его нюней и хлюпиком, а отец ругал слабаком и девчонкой. Поэтому Димка и научился ловко прятаться, не попадаться на глаза, делаться незаметным, сливаться с окружающей действительностью – так что иной раз и сам верил, что умеет превращаться в невидимку.

Ему все чаще казалось, что он попал сюда по ошибке – в эту семью, в этот дом, в этот поселок. В этот мир, который был настолько тесен и неудобен для его растущей души, что порой он впадал в настоящую истерику и горько рыдал, подвывая: «Хочу домой!», чем страшно пугал бабушку. Куда – домой? Димка не знал. Куда-то, где бы его понимали и… любили.

Ему так не хватало тепла, что он спал в обнимку с плюшевым медведем – старым, облезлым, с пуговицами вместо глаз и криво зашитым черными нитками боком. По-настоящему любила Димку только бабушка. И вот теперь – Наташа. Он чувствовал, как от нее веет нежным теплом, и мечтал: вдруг Наташа окажется его настоящей мамой и заберет… домой. Его и бабушку.

Но Наташа, конечно, никуда его с бабушкой не забрала, а, наоборот, сама уехала, потому что срок ее путевки в Доме отдыха закончился. На прощанье она подарила расстроенному Димке акварельку с птичкой, сидящей на кусте бузины, хотя он очень хотел Наташин автопортрет, который увидел в папке, но постеснялся попросить. Сам он дня три писал для нее стих – читал-то Димка хорошо, а вот писать получалось плохо. Он испортил кучу листочков из Маниной тетрадки – даже выписанные по клеточкам буквы получились кривыми и косыми, словно пьяными, и Димка огорчался. Он был не очень уверен, что у него получился именно стих, но так хотел выразить все томившие его чувства!

– Ты еще приедешь? – произнес Димка, и губы у него предательски задрожали. Наташа прочитала его творение, заплакала, присела к нему и обняла – очень крепко, а потом поцеловала несколько раз:

– Не знаю, миленький! Как получится! Береги себя!

И быстро села в автобус, с трудом сдерживая рыдания. Димка не плакал. Ни в этот момент, ни потом. Бабушка тревожно заглядывала ему в лицо, но мальчик держался. А вечером у него вдруг подскочила температура, и следующие три дня он провалялся в постели, хотя ни горлышко не болело, ни кашля с насморком не было.