Евгения Перова - Другая женщина Страница 11

А Наташа…

…приехала, когда он перестал ждать. Нашла его у родника, обняла, поцеловала – Димка задохнулся от счастья:

– Ты заберешь меня домой? – и крепко стиснул ее руку своей горячей ладошкой.

Они прошли окольной тропкой к выходу из парка, потом к станции.

– А бабушка?

– Она потом к нам приедет, – сказала Наташа, убыстряя шаг. В электричке она купила ему мороженое, которое разносила по вагонам громогласная тетенька с большим зеленым ящиком на ремне, – Димка болтал ногами и смотрел в окно. Потом они ехали в метро, и Димка ни капли не боялся! Эскалатор ему понравился – здорово, лестница сама едет. И он все порывался идти «против течения». Лифт привел Димку в полный восторг – Наташа разрешила ему нажать кнопку седьмого этажа. Дома она накормила его гречневой кашей с котлетой – кашу Димка не очень любил, но мужественно съел. Потом он зарылся в книжки, выбрал «Приключения Нильса с дикими гусями», улегся на живот и читал до вечера, а Наташа…

…больше не приехала никогда. Но до конца жизни сохранила листок бумаги в клеточку с криво написанным синей шариковой ручкой «стихом»:

я хачу уехать стабойдомой!может я и стану поетно тибя тут нет

Постепенно Димкино горе притупилось, образ Наташи поблек в памяти, но даже спустя годы, проходя через парк в библиотеку Дома отдыха, он чувствовал, как болезненно сжимается сердце. А когда, разбирая после смерти бабушки ее вещи, наткнулся на акварельку с птичкой, то на пару секунд превратился в шестилетнего мальчика и услышал голос Наташи: «Пожалуй, следует перевести тебя из пажей в рыцари…»

Спасли его братья Стругацкие. Если бы не их книжка, прочитанная в десять лет, неизвестно, выжил бы Димка или сломался. Школа далась ему с таким трудом, что поначалу он рыдал почти каждый вечер: «Я не хочу! Не хочу туда идти!» Но кто его слушал? Сестры смеялись, отец ругался, мать раздражалась, и только бабушка потихоньку утешала всхлипывающего Димку: «Ну, потерпи, потерпи, сыночка! Что ж делать! Все учатся, и тебе надо!»

Он не понимал, зачем обязательно надо?! На уроках Димка томился – все учебники старших сестер были прочитаны еще до школы. Рисовать учили, но как-то скучно – никаких птичек, да и получалось у него плохо. С мальчишками он не находил общего языка, сторонясь их шумных игр и яростных драк. Дружить с девочками было проще, но Димка сознавал, что тогда вообще станет изгоем и кличка «Девчонка» приклеится к нему намертво.

Поэтому он все время совершенствовался в своем умении становиться невидимым: не высовывался, не нарывался, скользил по жизни, перебираясь из одного темного угла в другой, уходил в свой внутренний мир, о котором не мог поведать никому, даже Тигре. Она первая бы посмеялась, хотя при случае защищала Димку действительно как тигрица – очень маленькая, но бесстрашная тигрица: она прекрасно умела драться, могла оцарапать и укусить противника до крови, и с ней предпочитали не связываться даже ребята постарше, тем более что Томкины «братаны» никому не позволяли обижать сестренку: надо – сами наваляем!

Незаметный, средний, никакой, Димка и учился средне, хотя легко мог бы стать отличником – но зачем?! Ему хватало того, что отличницей стремилась стать Тигра – обойти всех, стать первой, самой главной! Да пожалуйста, сколько угодно. И он помогал Томке в этом, как мог. Со временем Тигра молчаливо признала, что робкий и малахольный Димка гораздо умнее, чем она, и не стеснялась пользоваться его умом и знаниями в собственных целях. Да и не такой уж он и робкий – просто, в отличие от нее, не лезет на рожон. В общем, они были хорошей парой. И если сначала Томка прикрывала приятеля, то потом, в старших классах, именно благодаря Димке она смогла чувствовать себя первой и главной – еще бы: маленькая Тигра не блистала особой красотой, но зато у нее был парень, да какой! Димка вытянулся, возмужал, его спокойная уверенность привлекала девчонок, к которым он относился с легкой снисходительностью: мало кто из юных красоток осмеливался строить ему глазки, помня о вспыльчивом характере его официальной подружки. Совершенно неожиданно Димка вдруг оказался впереди всех, даже Томки, по физике, а потом и по информатике. В этом тоже были виноваты братья Стругацкие, благодаря которым Димка заинтересовался научной фантастикой и устройством мироздания.

А произошла эта судьбоносная встреча так: Димка возвращался из районной библиотеки – читал он много, бывал там часто, и библиотекарша, горбатенькая Нина Васильевна, его уже хорошо знала. Она разрешала мальчику брать семь книжек вместо положенных пяти, хотя и удивлялась порой выбору этого худенького светловолосого паренька, решительно отвергавшего детские книжки, норовившего прихватить что-нибудь, не очень подходящее к его десятилетнему возрасту, и особенно интересовавшегося поэзией: первым делом Димка попросил у потрясенной библиотекарши Тютчева! Он, правда, не знал, что это Тютчев, просто прочел запомнившуюся строчку: «Мысль изрече́нная есть ложь – вы не знаете, кто это сочинил?» Уж очень ему нравилось слово – «изрече́нная»!

Димка брел к остановке автобуса, читая на ходу – он уже второй год ездил в район самостоятельно. Ему оставалось свернуть за угол, как вдруг книжка вылетела из рук – местные мальчишки окружили его кольцом. Настроены они были воинственно, и Димка понял, что дело плохо. Он опасался не столько за себя, сколько за книжки, которые разлетелись по кустам. Били его часто, обычно он старался убежать, но тут стал защищаться. Неизвестно, чем бы дело закончилось, если бы проходивший мимо мужчина не разогнал хулиганов.

– Ты как? – спросил он, разглядывая Димку, у которого из носа шла кровь, и дал ему платок.

– Нормально, – буркнул Димка.

– Молодец, не струсил! Один против шестерых! – Димка не стал уточнять, что не убежал он только из-за библиотечных книг. – Но слабоват ты, брат. Спортом-то совсем, что ли, не занимаешься? А надо бы! Ты ж мужчина! У меня вон сын, чуть постарше тебя, на карате ходит.

– Да меня не возьмут! Сами же говорите – слабый…

– А там особая сила не нужна. Это ж не бокс! А ловкость у тебя есть и координация движений хорошая.

Мужчина помог собрать книжки, и только дома Димка заметил, что их восемь, а не семь. Восьмая, которую он не брал в библиотеке, – без обложки и первых листов, довольно потрепанная. Откуда она взялась?! Содержание было напечатано в конце, Димка прочел: «Аркадий и Борис Стругацкие. Понедельник начинается в субботу. Трудно быть богом». «Понедельник» не произвел на него особого впечатления – так, забавно, конечно. Но вот «Трудно быть богом»! Димка прочел раз, другой, третий…

И в конце концов выучил почти наизусть. Он заболел этой книжкой, жил ею. Дон Румата стал для Димки образцом: если Румата смог существовать среди диких и невежественных аборигенов Арканара, то чем он сам хуже! У Димки открылись глаза – всю жизнь он чувствовал себя не в своей тарелке, словно инопланетянин, оказавшийся в чуждом и враждебном мире, и спасался, как мог. Но теперь… теперь он сам стал благородным доном Руматой! Несколько лет он играл в Арканар, потом перерос. Но фундамент его личности уже был заложен.

Он все-таки записался на карате и сам дома потихоньку накачивал мышцы: такого меча, как у дона Руматы, у него не было – надо было обходиться собственными силами. Первым делом он, конечно, прочитал все, что смог найти, о карате и понял, что их обучают не совсем тому искусству, о котором написано в книгах, а более простому и примитивному. Он постарался взять все, что возможно, от мастера, который не заморачивался никакими философскими понятиями и совершенствовал в основном тела своих юных учеников, надеясь, что с душами они как-нибудь сами разберутся.

А Димка выучил наизусть слова Гитина Фунакоси, популяризатора карате в Японии, судьба которого его поразила – тот тоже в детстве много болел и был очень слабым: «Как полированная поверхность зеркала отражает все, что находится перед ним, а тихая долина разносит малейший звук, так и изучающий карате должен освободить себя от эгоизма и злобы, стремясь адекватно реагировать на все, с чем он может столкнуться».

Димка не достиг в карате никаких особенных успехов, потом и вовсе забросил, но приобрел несокрушимую уверенность в себе и жил дальше в полном соответствии со словами Эрнеста Хемингуэя, которые Стругацкие взяли эпиграфом к своему роману: «Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах» – примерно так. Оружие действительно было всегда при нем – невидимое, но мощное: сознание собственной силы.

К пятнадцати годам он прекрасно вписался в окружающую действительность: научился и лихо свистеть, и шикарно сплевывать, и даже материться, когда надо, поддерживая идиотский разговор какого-нибудь Кузяева. Зрелище вечно поддатого отца отвращало его от пьянства, но пили все, и Димка…