Елена Чижова - Планета грибов Страница 10

Мобильник ворохнулся, подавая признаки жизни.

Один неизвестный, остальные – ничего срочного. Поворачивает ключ зажигания. Под шинами хрустят ветки. Поелозила, усаживаясь поудобнее.

Корни, кочки, камни… Выворачивая на грунтовую дорогу, думает: хорошо, что не паркетник. И как не распарывают днища? Этим местным плевать: не ровняют, не убирают. Правление даже не чешется. Прошлым летом слупили десять тысяч. Позвонила, поинтересовалась вежливо: с какого такого перепугу? Бухгалтерша: потери в электрических сетях, вывоз мусора, дорожные работы. Ну, и где их работы?..

По правую руку начинается тропинка: вниз, вдоль оврага. Та самая. Однажды – «Сколько же мне было?.. Лет пятнадцать…» – отказали тормоза. Велосипед понесло по кочкам. Впереди – старуха с коляской. Крутанула руль. Вниз, в овраг, сдирая колени и локти.

– Сволочи! Разъездились! Ездют! – старуха орала дурным голосом. Сквозь боль думала: я не виновата… Я же спасла…

Спасенный младенец пучился бессмысленными глазками.

Еще долго снилось: кровь, старуха, перевернутая коляска. Младенец – неподвижный, как сломанная кукла. Просыпалась в холодном поту. Потом вроде бы забылось. Год назад ехала по поселку, не здесь, в Репино. Впереди старуха с коляской, далеко, метров пятьдесят. Вдруг, будто что-то сместилось, вступило в голову. Дала по тормозам. Казалось, в последнюю секунду. Мотор захлебнулся и заглох. Сидела, ужасаясь себе: что это?.. Что со мной?..

Потом еще и еще: вдруг, ни с того ни с сего, начинали трястись руки. Останавливалась где придется. Включала аварийку. Сидела, приходя в себя. Дожидаясь, пока это пройдет. Одно время подумывала о том, чтобы нанять водителя.

Переваливая через рытвину, джип выбирается на асфальт. «Хватит. Я справлюсь. Уже справилась».

Она сует руку в бардачок. Надевает очки, будто опускает забрало.

Глядя на мир сквозь темные стекла, откидывается на сидении. Выезжает на асфальтовую дорогу. С удовольствием, чувствуя мощь – прирученную и послушную, – жмет на газ… —

«Что-то плохое… Вчера… – в полудреме, еще не вполне проснувшись, он попытался сообразить. – Да. Замок… Снова тащиться в ДЭК… – пошарил, нащупывая часы. Под руку попалась книга, потом очки. – Четверть девятого…» – спустил ноги. Поелозил по полу, попадая в тапки, прислушиваясь к шуму мотора. Шлепая стоптанными задниками, липнущими к пяткам, подошел к окну.

Выглянул, скрываясь за занавеской: напротив соседского участка разворачивался черный джип. «Соседи. Уже уезжают?.. Сто лет не приезжали…»

Оделся и, предвкушая радостное мгновение, когда жизнь, еще не вошедшая в силу, медлит, замерев у крыльца, вышел на веранду. Стенные часы показывали свое собственное время: без пятнадцати три. Не то день, не то ночь. Сколько раз собирался поменять батарейку… Отвел глаза виновато и открыл дверь.

Вдохнул еще сонный, еще тихий и мирный воздух.

Оглядел близкие сосны, перешагнувшие за кромку леса, скользнул взглядом по кустам, сбившимся в стайку: казалось бы, все осталось прежним – ни шума, ни скрипа, ни малейшего дуновения, но что-то неприятное будто стояло в воздухе. Повернул голову и обмер.

Дверь во времянку была ОТКРЫТА. Черенок лопаты лежал на земле.

«Не может быть…» – смотрел, не веря своим глазам. На этот раз никаких сомнений: вчера-то уж точно подпирал. Еще и покачал для верности.

Помедлив, двинулся вниз решительным шагом.

Стол, ведро, плитка, красный газовый баллон.

«Ветер. Конечно ветер…» – пробормотал и открыл холодильник.

Достал два яйца. «Последние, – молочный пакет, брикетик сливочного масла. Включил электрическую плитку, машинально, не успев почувствовать вины. – Заодно и куплю», – добавил щепотку соли и взялся за венчик. Взбил и вылил на сковородку.

Алюминиевый ковшик лежал на дне. Мусорные былинки замерли в осевшей мути. Вздохнув, взялся за металлическую дужку.

Шаркая стоптанными тапками, дошел до крана. Выплеснул мутный осадок, подставил ведро. Струя била о дно. Стоял, украдкой поглядывая на соседский участок, не подававший признаков жизни. Торопливо привернув кран – нельзя, чтобы лилось под фундамент. Размоет, – потащил обратно. Донес, водрузил на табуретку.

«А если попробовать? Вывернуть винты. Не винты, а шурупы», – поправил себя отцовским твердым голосом. Съел омлет – торопясь, не чувствуя вкуса. Снял с конфорки почти крутой кипяток, заварил в чашку.

Прихлебывая мелкими глотками, вышел на двор. Посмотрел в небо, еще не обретшее полуденной твердости, вздохнул и направился к сараю, который родители называли мастерской.

Шурупы и гвозди, разобранные строго по калибру, – в пустых консервных банках. В отдельном ящике – электрические вилки и патроны. Мотки проволоки – над верстаком на гвоздях. В отцовские времена это называлось: всегда под рукой. Пыль, покрывавшая верстак, слегка серебрилась: он растер между пальцев, чувствуя кожей мелкую металлическую стружку. Шарил по полкам, пока не нашел отвертку. Возвращаясь к времянке, думал: «Хорошо, что эти уехали. На своем джипе… —

Девица полезла в шкаф, нашла амбарную книгу:

– Свидетельство. Право собственности на землю. – Предъявила, ткнув наманикюренным пальцем. – Конечно получали. Вот число.

Подпись, знакомая с детства, выцвела, словно ее присыпали пылью. Этой закорючкой отец подписывал ее школьный дневник. Перед глазами встали страницы, расчерченные по дням недели: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота. Все, кроме воскресенья. Словно день, приходящийся на отдых, не достоин родительского попечения.

Голос девицы перечислял документы.

Машинально кивала головой, пытаясь представить: вот он входит, отстояв очередь. Скорее всего, длинную. Розовые бланки – святое. Все ринулись получать. Девица, предшественница этой, подает обгрызенную ручку. Он подписывает, склонившись над столом…

– А если все-таки не найду?

– Ну… – девица хлопнула ресницами, – конечно… восстановить-то можно, но это потребует времени и… – взгляд ушел в сторону.

– Я понимаю, – снова кивнула, чувствуя привычную тоску. Как всегда, когда попадались стеснительные вымогатели, чьи притязания сводились к ничтожным цифрам. – И где это можно сделать: у вас?

– Ну да. Мы же храним, – девица положила руку на книгу, в которой хранила подписи умерших родителей. – Можно обратиться. Всегда.

Слово царапнуло неприятно.

– Вы сказали: подписи соседей… – привычным ухом поймала узкое место, вынула кошелек, достала бумажку – не крупную, среднего достоинства, – выложила на стол.

– Ну, вообще-то это форма-альность, но обяза-ательно должны подписать… – Судя по певучему голосу, вполне удовольствовалась бы и меньшей. – …Что они согласны. Признаю́т границы участка…

– А если, – улыбнулась доброжелательно, – не подпишут?

– Лето, – девица удивилась. – Все на даче. Вот если бы зима…

Встречный поток иссяк. Свернув, въехала на парковку.

Шла, поигрывая ключами. Стеклянные створки разошлись автоматически.

– У вас есть электрические плитки?

– В отделе техники, – продавщица, дежурившая у входа, мотнула подбородком.

Садовая мебель, тазы, тапочки, настольные лампы, торшеры – всё местного производства. Шла вдоль поперечных стеллажей. «Понаделали. Уйму говна. Кто-то же покупает…»

– А я думаю – этот… За семьсот двадцать. Обои-то желтенькие… Или вон тот, зелененький, – тетка в красном сарафане сравнивала ценники. – Зелененький лучше: за шестьсот девяносто…

В отделе техники тон задавала белизна. Белоснежные контуры: твердость белого цвета.

Супружеская пара сделала свой выбор: муж тащил картонную коробку.

– Ну и как ты его пихнешь? Ширина-то два пятьдесят… – сарафан цвета пожарной машины мелькнул в дверном проеме.

– Пихну… Подвяжу багажник…

Цепким взглядом обшарила электрические плитки. На секунду шевельнулось сомнение: в сущности, и нужна-то на пару дней. Если бы не тетка в красном сарафане, взяла бы самую дешевую, отечественную. «Потом кому-нибудь подарю. Наташе, – вспомнила домработницу, с которой сложились добрые отношения. – Кажется, у нее есть дача…»

Пожарный сарафан горел в отделе напольных покрытий. Продавец отматывал линолеум. Проходя мимо, бросила короткий взгляд. «Так и есть – пестренький», – отметила удовлетворенно.

– Где тут у вас подушки?

Девица, перебиравшая принадлежности для бани: войлочные шапки, ковшики, лоханки, сбитые из дерева, – задумалась:

– Там, за вокзалом. Сперва супермаркет, потом «Семена и удобрения», потом…

Вот именно. В этом все и дело: вырвать себя. С корнем, из этой почвы, в которой прорастают одни и те же семена… На одних и тех же удобрениях…

Свернула к кассе, одной рукой прижимая к себе коробку, другой нащупывая кошелек.