Геннадий Табаков - На виражах жизни Страница 10

Поселили нас сразу в палаточном городке для абитуриентов и накормили в летней столовой. Наевшись сытной перловой каши с кусочком мяса, я повеселел и понял, что и здесь жить можно.

Сразу же стали искать земляков и не нашли, в основном все были из Забайкалья и Дальнего Востока. До экзаменов оставалось несколько дней, и я углубился в подготовку к ним.

Удивительно! После дороги, как будто мне прочистили мозги – все само просилось в голову и запоминалось легко. В палатках днём было жарко и приходилось поднимать и подвязывать полог брезента, чтобы ветерок освежал немного тело.

Многим заниматься не хотелось, и они играли в карты или шахматы, рассказывали анекдоты или о своих похождениях в предыдущей жизни, мешая сосредоточиться и обдумать прочитанный текст.

Приходилось уходить подальше от палаток и лёжа в высокой траве инженерного городка, под знойным солнцем, которое ничем не отличалось от южного и, казалось, будто по заказу, специально, испытывало всех поступающих на прочность и выносливость, ещё и ещё раз листать школьные учебники.

А мысли часто уходили в сторону, то вспоминался дом, где обо мне волновались мои родные, и так хотелось, мгновенно, перелететь туда и ещё раз вдохнуть воздух свободной жизни, то возникали сомнения, а правильно ли я выбрал свой дальнейший путь?

Может, пока не поздно, бросить все и вернуться в привычную жизнь! Уже не было былой уверенности в том, что я хочу стать офицером. В первые дни я обошёл почти все территорию училища, представляя, что ранее по этим местам ходил мой старший брат Владимир, который поступил сюда учиться из войск, прослужив около года где-то у озера «Ханка».

Приезжая в отпуск он много рассказывал о своей службе и учёбе в училище, о своём командире взвода курсантов старшем лейтенанте Юрии Филатове, который обучал его спортивной стрельбе из револьвера в свободное от службы время.

Я ходил и узнавал, как будто уже знакомые для меня места и думал, что если брат выдержал все трудности разлуки с родными и тягости службы, почему я не смогу! Уже потом, прослужив много лет, я твёрдо понял, что самое тяжёлое в первый год службы – разлука с родными и любимыми людьми, ностальгия по дому и оставленному образу жизни.

Вот почему в это время самым желанным человеком является почтальон, который, как голубь, в любой момент может принести долгожданную весточку из дома. Написав письма всем, я ждал ответа, готовый подставить нос, по которому дневальный, исполняющий функции почтальона, постучит конвертом – такая здесь сложилась традиция.

Училище ничем не напоминало воинскую часть. Не было заборов и КПП, курсанты могли свободно ходить на почту, в магазины, на стадион и в парк с танцплощадкой, находящиеся в посёлке.

По субботам и воскресеньям на танцы приезжали из города, в набитых до отказа автобусах, девчонки, с надеждой познакомиться, а может быть и выйти потом замуж за будущего офицера.

Гремела на всю Моховую Падь музыка, вызывающая ностальгическую боль в моем сердце. Видя гуляющие парочки, стремящиеся где-то уединиться от всевидящих курсантских взоров, я вспоминал, все чаще Валю и короткие свидания с ней.

И, вновь, я представлял себя, уже в курсантской форме, приглашающим её на танец, и, как всегда, что-то возвращало меня в реальность! Все это опять вдохновляло меня и вселяло уверенность в правильности поставленной цели.

Жили по военному распорядку дня, ходили строем, строем же и бегали на физзарядку, заступали в наряд по столовой, где мыли посуду и чистили картошку, стояли дневальными под грибком, убирали ежедневно территорию и посыпали жёлтым песком дорожки палаточного городка, внушительно называемого во всех инструкциях – лагерем!

Командовал всеми абитуриентами, грозный с виду, с большими черными усами, полковник Лобус, любивший железную дисциплину и твёрдый воинский порядок.

Большой и ласковый чёрный пёс, живший рядом с грибком дневального и которому, почти все, приносили из столовой какой – ни будь лакомый кусочек, почему-то тоже имел кличку «Лобус».

Первым не выдержал военной жизни Иван Передельский, по моему мнению, специально заваливший экзамен по Русскому языку и литературе. Мы проводили его в «полосатый рейс», так называли сдачу матрацев, белья и получение проездных документов на обратный путь.

Володя тоже получил неуд, но упорно продолжал сдавать экзамены. Все письменные экзамены по русскому языку и математике я сдал на «хорошо», а вот устный по физике, чуть не завалил.

Попался мне закон о сохранении количества движения, который знал, а вот формулу его – забыл, как будто вырезали кусок ленты из моей памяти. Пришлось хитрить и проситься у подполковника, с внушительным видом, выйти за забытой ручкой и он – отпустил!

Несколько секунд хватило мне, чтобы глянуть в учебник и вспомнить все, но оценка, после моего чёткого ответа, была снижена на один балл улыбающимся преподавателем.

Сдав экзамены, мы стали ждать мандатную комиссию, решение которой, окончательно, решало судьбу абитуриента. Каждое утро на построение приходили офицеры, выискивали нужных специалистов, а потом уводили их в свои вотчины, как дешёвую рабочую силу для восстановления и ремонта учебно-материальной базы.

Меня, как художника, умеющего писать шрифтом, взял под свою опеку подполковник Мешков, возглавлявший кафедру ЗОМП (Защита от Оружия Массового Поражения).

Он поручил писать плакаты и учебные пособия на больших белых листах, где я рисовал ядерные взрывы, похожие на большие черные грибы и солдат в противогазах, храбро бегущих вперёд. Насмотревшись на мучения отца, получившего лучевую болезнь от невидимой, после ядерного взрыва, радиации, я все думал, как это противогаз и прорезиненный плащ может защитить человека от неё.

Наконец наступил долгожданный день, и я стоял перед членами мандатной комиссии. За длинным красным столом сидело несколько офицеров и внимательно, как на медосмотре, смотрели на меня.

От волнения их вопросы я слышал, как будто издалека. Спрашивали: почему я решил стать военным, о составе семьи. Старший из всех, вдруг, прямо спросил меня, какой курс обучения я выбрал, высший или средний.

Я, вместо ответа, почему-то задал вопрос: «А на каком курсе, быстрее стану офицером?». Ответ был: «На трёхгодичном!»

В голове быстро пронеслись выпускники этого года, на наших глазах из курсантов, как по волшебству, превратившиеся в красивых, как братья – близнецы, офицеров.

Лишний год учиться, чтобы получить высшее гражданское образование не хотелось, тем более что все получат в конце обучения одинаковое среднее военное образование и звание – лейтенант.

И я решил учиться на трёхгодичном курсе. Позднее я пожалел об этом и чтобы получить высшее образование, заочно окончил педагогический институт, но это другая история.

Володя Неговора не поступил, не знаю, что он говорил членам комиссии, но знаю, что многих абитуриентов, получивших одну двойку, вызвали из дома для учёбы из-за получившегося недобора в учебных ротах.

А может он решил поскорее вернуться к полюбившейся ему моей сестре Людмиле, на которой он впоследствии женился. Хорошо помню момент, кода Володя пришёл проститься ко мне.

Я сидел в бытовой комнате роты и мне, впервые в жизни, стригли машинкой голову под нуль. С большим сожалением смотрел на свои черные густые кудри, падающие на пол и колени, понимая, что заканчивается моя вольная кучерявая юность и наступает самостоятельная жизнь в жёстких армейских рамках!

Отдав Володе свою одежду и письмо для родителей, я вышел из комнаты уже в военной форме, которая была чистой, но бывшей в употреблении (БУ). Наш курсантский батальон состоял из двух рот: десятой и одиннадцатой, в которую я и попал.

Командовал ротой среднего роста, скуластый, с пристальным взглядом и звенящим голосом майор Владимир Горкун. Он, по-деловому, подобрал команду для ремонта казармы, в которую попал и я, как художник, основной обязанностью которого было сначала белить, а потом чертить поверх побелки коричневую филёнку, рискуя упасть с четырёхметровой высоты. Так мы работали до конца августа.

Первого сентября 1966 года, как и во всех школах, в училище начались занятия. Накануне нам выдали новенькую парадную форму, с острым запахом нафталина и хрустящие хромовые сапоги.

Шерстяные синие брюки пришлось вручную ушивать самому, благо опыт такой уже был в школьной жизни, а широкие голенища хромовых сапог заглаживать горячим утюгом на деревянной колодке – этому быстро научили старшекурсники.

На торжественном построении училища вынесли Боевое Знамя, и мы приняли Военную Присягу, текст которой выучили так, что и сейчас его чётко помню.

Читая вслух слова присяги, перед лицом своих товарищей, я видел, почему-то, лица мамы, отца, своих родных и близких людей, внимательно слушающих меня, будто боявшихся пропустить какие-то важные слова, а услышав их, с облегчением и одобряюще кивали мне, словно вместе со мной повторяли их, чтобы я ничего не упустил и не нарушил текст священной присяги перед всем Советским народом.