Анатолий Сорокин - Грешные люди. Провинциальные хроники. Книга первая Страница 10

– Ну-к че, советская власть в Бога сама не верила и другим запрещала, дак Андрейка причем? Главный-то кровосос и главный безбожник успокоился, земля ему пухом или где там его уложили на съедение червям, уже не достанет трубкой табашной, а другие нам не указ. Ох-хо-хо, как прожили, или вовсе не жили. Сижу теперь, перебираю в уме – и при матери ведь живала, бабкой наставлялась в уме, а далось-то што?

Выговорив по-своему необходимые соболезнования, выдала деловую команду:

– Сначала документ выправить надо, что нет больше такого поселенца в Маевке —Андрея Костюка, Это тебе прямиком в сельсовет, попутно к супостату Егорше сверни¸ не люблю обезьяну такую с давних времен, а гробик заказать больше не у ково. И еще перво-наперво: давай-ка, хто у нас? Христиньюшку покличь, скажи, я призываю. Авдотью-вдову с немецкой первой войны, да Евангелие спросить не забудь, помниться, у нее было, когда первого председателя хоронили. Симака-старшего помнишь, аль… ково тебе помнить, соплюхе?

– Че же не помню, хоть и малой была. Васькиного родителя хорошо помню, токо не похороны, – всхлипывала убитая горем невеликая ростом и рукастая женщина.

– Ну и ладно, беги-управляйся, а мы тут с девчончишками отца начнем прибирать. Боитесь ли чели, соплюхи? – спросила девчушек, выглядывающих из-под ситцевой занавески в цветочках, еще плохо понимающих, что происходит, принимающих отца просто уснувшим. – Бояться надо живых, которые с кобурой на боку, мертвых поздно бояться, мертвый уже не укусит… Лавку бы надо на середину выставить, прилепила к окну, и ведерный чугун воды подогреть. Обмоем в последний раз грешной земной водичкой Анрюшу-сокола, переоденем в лучшее чистое, што у тебя есть, и на лавку.

Но единый Бог для селян – управляющий Андриан Грызлов – нещадный палач, и первый защитник, – к нему, как родному отцу или брату, ноги несут.

– Андриан! Андриан Изотович, Андрюшка мой помер!

– Ты че это, баба! – Такому поверить…

Прежде, чем отдать нужные распоряжение в помощь зареванной и плохо соображающей бабенке, Андриан схватился за телефон, Не скоро, но дозвонился, злобно бросив:

– Похоже, хорошо вы там поработали, Матвей Александрович! Замечательно! Списывай с учета врагов народа Андрюху Костюка, нет больше Андрюхи, как вредителя.

Выбежал, злой и кипящий, столкнувшись с навалившимися на перильца крылечка Данилкой Пашкиным и Трофимом Бубновым:

– Мужики, похороны у нас, могилка нужна.

Согласие у таких получить – легче съесть пуд соли, но Василий Симаков вывернулся из-за угла.

– Ты к Симакову, управляющий. У него трактор с набором навесных для рытья канав и свеженький стогометатель. – Пашкин – хитрец изворотливый, когда не хочет какой-то работы, – тут же к Василию: – Васюха, с сыном тебя – я так ни разу еще не поздравил, а ты ни разу меня не пригласил. Варюха-то как, уже у Таисии в телятнике?

– Ну там обсудите. – оборвал управляющий. – Давай на кладбище, Пашкин. Под твою сознательную ответственностью. – И закричал вслед убегающей Костючихе: – Фаина, Фаина! Пашкину доверяешь где там и что, или сама поедешь выбирать? Да к Наталье на склад загляни, скажи, я мяса-голову выписать разрешаю!

Пригнав «Беларусь» с навесным ковшом с могилкой управились быстро: день оставался мирно-уютный, располагал к широкому рассуждению о вечном.

– Мертвые сраму не имут, – заглядывая в пустую могилку Андрюхе, сбалагурил Данилка и вынул из потайного карманчика под ремнем смятую трешку. – Не по-людски как-то, мужики. Тебе туда и обратно, Васюха, как два пальца обмочить.

– Заодно и сына обмоем – кто он там у тебя, какой такой шиш, – подсказал Бубнов Трофим.

Должно быть кладбищенская благодать наводит на мирское благодушное расслабление, Данилка умилялся:

– Отстал ты, Васюха, от меня и Трофима, придется наверстывать, то деревня совсем обезлюдела, говорят, в школу на это год не больше дюжины на четыре класса.

– Поставил задачу! – оживился Трофим. – С Варюхой он враз, Варюха не токо вкалывать на совхоз и в остальном, баба, што надо.

– Настя Зырянова, заметно в охотке, ты, гусь, смотри, Варюха и морду набьет.

– Испробовал на себе? – хохочет Бубнов.

– Испробовал, не испробовал, а знаю.

– Ага! Понятно, если с гарантией, – не сдается Трофим.

– А ведь, Андриан помогал! – напружинился вдруг Данилка.

– Кому?

– Андрюхе – кому?

– В чем?

– Так ездил же к уполномоченному Решетникову?

– Точно, ездил… Помог, называется?

У благодушествующего Данилки свой размах:

– Ну, в органах, знаешь, у них свой порядок, с выводами не стоит. У Андриана… Знать вы вышло.

– Тебя бы туда на сутки-другие, с применением, так сказать, мер вразумления! – возражает Бубнов, закладывая широкую платформу животрепещущего противостояния, азартно разворачиваемой Пашкиным, как у них чаще всего происходит, немедленно, как пожар, вступающих в противоречия.

– Извините подвиньтесь, факт пока не доказанный? – Возражает Данилка, словно на минуту-другую обезоруженный дальновидным спорщиком-дружком

– А культ личности? – явно перехватывая инициативу, нажимает Бубнов.

– Знаешь ли, початок кукурузный, Сталин для меня всегда Сталин, я одного на другое не меняю так вот враз. А твой пузатый самопуп в рубахе с кушаком на Сталина, на деревню всей толстой жопой уселся. Тебе это надо? – решительно рубит, не желая уступать, и гневно ревет Пашкин вроде бы в защиту вождя народов, готовый в удобный момент пересмотреть невыгодную позицию…

3

Заглянув к бухгалтеру, Андриан отдал распоряжение выписать на Фаину пять килограммов мяса и телячьей полголовы на холодец и через заведующую током Наталью Дружкину и складского весовщика Федора Каурова отправить Фаине.

– Проследи, Семен Семенович, поможем, чем можно.

– Головы кончилась, последнюю половину Кауров забрал.

– Ну, а ей?

– На холодец?

– Ну не заливное с морковкой!

– Кости есть мозговые для сторожевых собак!

– Выписывай, сама пусть решает.

Обмывали Андрея Меланья-огородница, Христина и Авдотья-вдова, Фаина была, словно закаменевшая, уже не плакала, только стонала.

– Одевать-то во что, очнись-ка, Фаина, маленько костями пошевелись, што за фигуру тут корчишь, – заскрипела Меланья.

Избенка была неказистая, перегороженная на две неравные части: горенку и прихожую с русской печью и пристроенной печечкой-плитой. Открыв старый бабкин сундук, Фаины вынула чистые мужнины кальсоны с длинными завязками на два оборота, нательную рубаху с длинными простыми руками и праздничную рубаху-вышиванку из каких-то дальних времен, которую на Андрее видели только по большим праздникам.

Заглянули Таисия и Варвара с ребенком в руках.

– Я с Варварой, бабы! Помощь нужна?

– Варька-то! А ну покажи, што те Васька сварганил, – полезла бесцеремонно Меланья, поднимая с детского личика угол простынки. – И-ии, как мы нонче! Осталось вырасти да трудовую закалку пройти! Да за Васькой следи, подружек умей выбрать.

– О ком ты, бабуля?

– О Настьке, о ком, Пока ты рожала, девка кругами вокруг – только слепому было не видно.

– Мужиков-то чем накормить – оравой припрут? – подала грубый голос Авдотья-вдова.

– Выпивки не давай и закуски не потребуется, – подсказала Таисия.

Похоронили Андрюху под вечер, набились в избенку с низким потолком. Похоронное застолье взяла на себя Таисия, усадив по бокам Фроську с Меланьей.

Но самогона нашлось всего несколько бутылок, пользовались старой брагой, заготовленной Фаиной еще до ареста мужа, а низкоградусной настойкой разве душу зальешь, и заряжая себя, Пашкин шумел гневно:

– Ну-к че же с Андрюхой-то, Андриан? У нас уже никакой власти нет на всякое самодурство? – Зная, что может последовать и пытаясь привести Данилку в чувства, управляющий гудел:

– Ты раньше времени не расходись, не расходись и не разбрасывайся лишними словами, за которые пожалеешь потом! Ну что за мода – ляпнуть, а подумать опосля!

– Раньше времени! А когда оно, мое время придет и я, рабочая кость, сам спрос устрою? Мне че расходиться, я пока с вами, никуда не спешу, Андрюхи вот нет навсегда! Закончилась Андрюхина жисть, улетела как легкое перышко! А причины? Прочему без вскрытия? Я сразу был не согласен без вскрытия, и ты промолчал как ни в чем не бывало, – не сдавался Данилка.

– А тебе что надо найти? Тут вопрос семейный, лично жены, Фаине хватило…

– С культом покончено, а следы кругом остаются! – ревел Данилка. – Целый Пленум прошел, а всех трясет как паралитиков. И ты не можешь меня останавливать, когда я на взлете в своих подозрениях, а уж если ЦК сказал…

– Поговорили! При таком развороте! Закругляйтесь, бабы, пора по домам, земля пухом Андрею Костюку.

Расходились будто не с похорон, с большого собрания, рассмотревшего вопрос о загадочной смерти помощника бригадира тракторной бригады Андрея Костюка, лишь усиливающего душевную тяжесть, не найдя ни правых, ни виноватых… Как вообще в этой жизни правых почти не бывает или вовсе не те, кто хотя бы похож на правых и не бандит.