Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2 Страница 10

Очнулась у огня. Огонь в печке по поленьям потрескивает, дымом пахнет. Истома сладкая.

– Сомлела ты на холоде, – говорит мне незнакомый голос. – Хорошо, недалеко от меня.

Глянула – женщина с лицом ласковым. Дала мне выпить отвара горячего. Отвар пахнет летом, земляникой, пропечённой на солнце, душистым сеном.

Вставать не хочется, пригрелась я. Говорить не хочется.

– Полежи, отдохни, хочешь – не говори ничего, – её речь журчит, вливается звенящим весенним ручьём в уши. – Русалок ходила проведать? Да они уплыли давно в моря тёплые. Им там хорошо, там рыбки как птахи – красные, синие, жёлтые. Хочешь, деточка, я тебе поворожу? Скажу, что на роду написано, предскажу судьбу, от злого глаза оберегу?

Взяла мою руку, в глаза посмотрела.

– Как исполнится тебе 15 лет, заберут тебя в страну дальнюю, южную, где солнце нещадное превращает землю в песок и камень.

Пойдёшь по земле, неузнанная, ослепленная обезумевшим раскалённым солнцем. Пыль запорошит глаза, набьется в легкие. Вспомнишь иголками в лицо метель и запах первого снега, знай – к прошлому возврата нет, возврата к прошлому, нет возврата.

Ночью метель утихла. Вышло солнышко. Пошла утром по деревне – люди косятся:

– У ведьмы была, – говорят. – Ворожила, демонское отродье, теперь у неё чёрный глаз. Если беда какая – как бы не от неё?

И, опустив глаза, чтоб не сжигать их взглядом, всё думала: «В сущности, ведунья – только слово. Ведьмачила, велась, была ведомой, сама кого-то за собой возьму, велела ведь поведать ведьмам это ведовство. И открывала книгу с древней ведой».

Сказка 2

На её локтях и коленках алели свежие ссадины, руки и лицо были перепачканы. Она пришла рано утром, когда мужчины открывали ставни, хозяйки готовили на кухнях завтрак, а дети выбегали в сад, чтобы собрать в корзины свежих фруктов. Первыми с ней заговорили мальчишки.

Дон стоял у калитки отцовского дома и оживлённо обсуждал предстоящий поход на рыбалку к дальним карьерам за Сонным озером. Дон рассказывал, какого здорового леща поймал в тех карьерах, Тед внимал ему, смакуя румяное яблоко. Вдруг Дон осёкся и замолчал, прервавшись на полуслове с приоткрытым ртом.

– Ты что? – спросил его стоящий спиной к улице товарищ.

– Глянь, кто это? – Дон жестом обратил внимание приятеля на происходящее.

Тед обернулся.

– Эй, – окликнули они проходящую мимо. – Ты откуда? Как тебя зовут?

– Лиза, – сказала она. – Тут у моего папы машина сломалась, недалеко, за теми деревьями.

Мальчишки никогда не видели машин и не слышали такого слова, но Тед переспросил:

– А что там сломалось-то?

– Колесо прокололось и с мотором что-то, – ответила Лиза.

– Я сейчас дядю Йона позову, он в колёсах знает, – тут же сорвался и побежал в дом Тед, оставив Дона наедине с Лизой.

Дон стеснительно отвёл взгляд от её голых коленок под лёгкой оборкой юбчонки.

– Это что ты, в сорочке ночной, что ли, разгуливаешь? – хмыкнул он смущённо.

– Что? – Лиза окинула взглядом его одежду из цельного груботканого холста и ответила: – Нет. У нас мода такая.

Она употребляла в речи непонятные слова. Дон пожал плечами.

Тут подбежал Тед, за ним степенно шли дядя Йон и дед Сэм.

– Что стряслось, ребятки? – спросил Йон.

– У нас машина сломалась. Папа остался там. Это недалеко. Ему нужна помощь.

– Пойдём, коли так, – сказал Сэм.

– Вы откуда же будете? – бодро спросил Йон, вышагивая в указанном направлении.

– Из Таунвилля, – отвечала Лиза, едва поспевая за ним вприпрыжку.

Йон никогда не слышал о таком городе, но спросил:

– Далековато, наверно. И как вас сюда занесло?

– Мы ехали в музей Коринара, папа сказал, это будет очень полезно для моего развития посетить такое место, там хранятся подлинники Радара, мы рассматривали вчера репродукции на их сайте, даже на мониторе это так впечатляюще, – говорила она непонятные слова.

Йон и Сэм отстали на пару шагов, и Дон услышал, как Йон прошептал старику:

– Не пойму и половины того, что она там лепечет. А она не того ли? Вроде как не в себе…

– Погодь, погодь, поглядим, – пробормотал старик.

Когда они подошли к покореженной машине, помощь её

отцу уже не требовалась. Его тело было изранено, но лицо даже не было искажено предсмертной мукой.

Его отнесли к Сонному озеру, положили в лодку, усыпанную цветами, подожгли и оттолкнули от берега.

На рыбалку Дон и Тед в тот день так и не попали…

Девочку, за всё время не проронившую ни слезинки, привели в деревню и посадили на скамью около дома деда Сэма.

– Посиди, пока мы на стол накроем, – сказали ей.

Скоро её позвали в дом, но она будто не слышала. И когда

Сэм подошёл к ней и, приобняв за плечи, попытался увести её, она неожиданно спокойно сказала, взглянув прямо в глаза старику:

– Оставьте меня, пожалуйста, мне крайне необходимо посидеть здесь в одиночестве.

Старик не знал, как ответить, и оставил её. Люди постояли вокруг, повздыхали. Лиза не замечала окружающих и смотрела на закатное небо.

– Я за ней присмотрю, люди добрые, – сказал Сэм. – Спокойной ночи, соседи.

Когда утром дети вышли на улицу, Лиза так же сидела на скамейке.

Она просидела так два дня.

Несколько раз Дон пытался заговорить с ней. Однажды Лиза отреагировала.

– Так вы не знаете, что такое Интернет? – спросила она.

– Нету тут у нас такого, – ответил Дон. – Что это?

– Ну… там очень много всякой информации… всё что хочешь можно найти, даже друзей, переписываться там или видеть даже… – Лиза впервые за долгое время оторвала взгляд от горизонта и взглянула в лицо Дона, выражающее сочувственную заинтересованность.

– Понимаешь, – продолжала, оживляясь, Лиза, – вот коробка, да, коробка стоит на столе, а от неё провода идут, а там антенны, подсоединённые к спутнику. Ах да, это средство! Средство связи! Глобальная сеть! Паутина, да… – Лиза внезапно осеклась, уловив сомнение в выражении лица Дона.

– Да ладно, паутина, – сказал Дон. – Напутала ты что-то.

Подошла тётя Рута и сказала девочке:

– Я платье тебе новое пошила и баню истопила. Хватит уже сидеть здесь. Татку твоего всё одно не вернёшь.

Лиза неожиданно легко поднялась и пошла за тётей Рутой.

Потом дети позвали её по ягоды. Она пошла с ними, и в холщовом платье до пят, босоногая, ничем не выделялась среди местных ребятишек. И так случилось, что она будто заплутала, потерялась. Ходили кликать её к овражкам за Синей рощей, да так и не дозвались.

– Интернета нету, нашли бы её, – сказал Дон неожиданно.

Темно уже было. Взрослые попеняли детям да разошлись, сговорившись поискать чудную девчонку завтра.

Она вышла к деревне сама, на третий день, в пышном венке, с охапкой цветов. Глаза её будто поголубели сильнее, сияли, как два озерца.

А зимой через их деревню в серебряных санях, запряжённых тройкой белых коней с развевающимися белоснежными гривами, проезжала укутанная в соболя фея из недоступного старого замка, что стоял на горе за лугом, поросшим травой забвения. Она подхватила девочку, усадила в сани и увезла, и больше в деревне её не видели…

Лиза

Это было в детском отделении больницы в маленьком провинциальном городке, куда тридцативосьмилетняя бездетная Антонина пришла навестить единственную племянницу.

Одиннадцатилетняя Ольга перенесла тяжёлое воспаление лёгких и, ослабевшая после высокой температуры, рассеянно отвечала на сочувственно-ободряющие тёткины реплики. На гостинцы она взглянула равнодушно. Антонина положила конфеты и фрукты на тумбочку и вдруг почувствовала, что кто-то тянет её за рукав. Крошечное существо, остриженное наголо, тонущее в непомерно большой, застиранной до дыр и всё же жёсткой полосатой пижаме. Существо с огромными глазами бездонной небесной голубизны на мертвенно-бледном личике покосилось на гостинцы и издало неопределённый просительный звук. Антонина улыбнулась, протянула ребёнку конфету и яблоко.

– Ей три года, а она говорить даже не умеет, – то ли сочувственно, то ли осуждающе объяснила, вдруг оживившись, Ольга.

Антонина ласково коснулась рукой белесого ёжика едва отросших волос на головке девочки и хотела взять её на руки, но Ольга сказала:

– Да нечего её приучать. Мы уйдём, ей ещё хуже будет. Она же живёт здесь.

Как подтверждение слов племянницы, в палату разъярённой фурией влетела нервная санитарка с ворохом белья. Она начала застилать пустующие кровати, бормоча под нос:

– Ироды, мать вашу так, ни стыда ни совести…

Ольга поморщилась и вопросительно взглянула на тётку, а санитарка, дойдя до кроватки в углу, взвизгнула:

– Лизка, опять всю постель зассала, засранка!

Сорвала с постели мокрые простыни, хищно обернулась, подскочила к переставшему дышать ребёнку, схватила, бросила на постель, сорвала пижамные штаны и хлестнула ими по нежной плоти…

– Сиди тут, бестолочь!