Алексей Каздым - Рассказы геолога. Археологические бредни. Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии Страница 11

– Так, доктор, что с ребятами? – спросил Главный строго.

– У «спортсмена» сотрясение сильное, месяца два полежит, ребра сломаны кажется, ну рентген покажет, вывих ноги… Но уже ничего угрожающего, и если бы не Лёня, всё могло бы плохо кончиться! У Володи пневмония, вколол пенициллин, всё нормально будет. Всё-таки медвежий жир помог! Где взял-то, Сиплый?

– А «трехлапый» объявился, пришлось поговорить! Так что больше некому собачек кушать!

– Так, студенты, быстро носилки и грузите больных, сводки погоды плохие. Дождь сильный идет, – распорядился Главный. – Что ж, Лёня спасибо тебе, опять всех спас, собирайся быстро, полетели домой!

– Нет Степаныч, я, пожалуй, останусь. Надо работу доделать, план же, да и избу бросить нельзя, надо всё убирать, консервировать. Сам же её строил, помнишь, лет пять назад, жалко!

– Ты с ума сошел, оставаться одному, я не позволю, категорически, хватит с меня этих двух пацанов!

– Степаныч, ты же меня почти 10 лет знаешь! Ничего со мной не случиться, я чую! Доделаю работу, хоть шлихи домою, работы-то на недельку, а погода наладится – пришлешь людей, вот хоть этих двух студентов, доберём пробы. А не выйдет, закрою всё, приберу, да пойду. Здесь до реки-то всего 20 километров по ручью, а там бережком до Базы всего-то километров 200, дойду потихоньку, не впервой… План, план, Степаныч, сам твердишь всё время! Ребята из-за этого плана чуть концы не отдали!

– Ладно, Леонид, – подумав, сказал Главный, – нарушу я инструкции, которые сам писал и подписывал, и под мою личную ответственность!

– Спасибо, Степаныч! Вот только проблема, курево кончается, махра-то у меня есть в заначке, но у меня от неё голос сохнет! – Лёня сипло рассмеялся…

– Курить тебе меньше надо, хрипишь и сипишь, как тюлень! И далеко не уходи, если что – сообщай, срочно, а как только погода будет, я тебе людей пришлю, продукты.

– И батареи для рации, и курево, курево! И чай, и сгущеночки бы!

Прибежал студент: – Товарищ Главный, командир ругается, дождь идет, надо срочно возвращаться!

Они дошли до вертолёта, уже вовсю раскрутившего лопасти, командир экипажа что-то гневно кричал и махал рукой. Главный хлопнул Лёню по плечу, потом неожиданно обнял, пробормотал «Держись, Леонид!», прыжком нырнул в вертолёт, лесенка исчезла, дверь на ходу закрылась.

Лёня долго стоял, курил и смотрел вслед улетающего «борта», потом не торопясь дошел до избы, глотнул остывшего чая, посидел, покурил, взял лоток, положил в маршрутный рюкзак мешочки и пошел к ручью…

Дождь усиливался…

Река

Мотор заглох ровно на середине пути… От Старой Фактории до избушки на побережье, откуда их должен был дней через пять забрать вертолёт, было около 400 километров по Реке и её протокам.

Оставалось пройти чуть меньше 200 километров «по карте» и неизвестно сколько на самом деле, аэрофотоснимки устаревали ещё до выхода в печать – Река ежегодно разливалась по Низменности, прорывая себе новое русло, и многочисленные протоки, озерки, мысы и отмели не были обозначены ни на одной карте.

Все попытки реанимировать мотор (второй, также сломанный, за ненадобностью и для уменьшения веса протекающей лодки был оставлен на Фактории), ни к чему не привели… Сутки прошли в бессильной ругани, неоднократной разборке и сборке «проклятой железяки», но мотор категорически отказывался заводиться, да и продукты заканчивались…

После долгих размышлений, массы выкуренных трубок и литров выпитого чая, было принято решение – сломанный мотор, канистры с бензином (кроме одной, маленькой, для примуса), рюкзак с ненужными вещами, оставить на высоком берегу, на месте бывшего стойбища. С собой взяли лишь тяжеленный мешок со шлихами и образцами, ружье и ракетницу, продранную палатку, спальные мешки, чайник да котелок, тощий мешок с остатками продуктов, и самый ценный груз – карты с отметками опробования, полевые дневники, кроки и схемы (всё было тщательно упаковано и завернуто в несколько слоев полиэтилена, оленью шкуру и брезент). Именно ради них и была затеяна вся эта работа, более чем двухмесячный маршрут по Реке, с её перекатами, протоками и притоками, ежедневной изнуряющей работой в тучах гнуса, под дождем, а иногда и снегом, шлиховка в ледяной воде, отбор проб, составление карт.

Идти на веслах 200 километров в протекающей лодке, даже вниз по течению, совсем не просто, и хотя на Старой Фактории лодку чуть подлатали, но через несколько часов пути она опять дала течь. Они постоянно менялись – один сидел на веслах, второй был вынужден постоянно вычерпывать воду котелком и кружкой.

Надо было спешить, до назначенного срока оставалось всего четыре дня, вертолёт ждать не будет, а рация, естественно, не работала. Радист на Фактории, толстый и «рыжий как осень», одуревший от сна, рыбы и безделья, рьяно принялся ремонтировать рацию, рылся в многочисленных ящиках и коробочках с деталями, паял, крутил-вертел, но без особого эффекта – рация лишь шумела, трещала и шуршала помехами, где-то слышались голоса и писк морзянки, но наладить связь с Посёлком так и не удалось…

В Партию сообщили, что они на Старой Фактории, что всё в порядке, живы-здоровы, что будут в назначенном месте в назначенный срок, потом долго пили чай и прощались с немногочисленным «населением» – заведующим факторией, продавцом всякой всячины и приёмщиком пушнины в одном лице, невесть как попавшим в эти края хантом Афанасием Терентьевичем да радушным рыжим радистом Сашей. Сезон кончался, скоро зима, и Факторию должны были закрыть до весны… Вдалеке виднелись два чума чукчей-оленеводов, да и они должны были скоро перекочевать…

Так что на все добрые 400 километров Низменности, Тундры, Реки и побережья Океана они бы остались вдвоем. Может где-то и «аргишили» чукчи, да оленей видно не было…

Две фигурки долго стояли на берегу и смотрели им вслед – маленькая и худая, ханта Афанасия, большая и толстая – радиста Саши… Дымок от их трубок разносился по-над Рекой.

Грести короткими веслами было крайне неудобно, периодически лодка садилась на мель, они спрыгивали в холодную воду, снимать её с отмелей, иногда приходилось отталкиваться шестом или «идти бечевой». С Океана стал задувать сильный ветер, несколько раз лодку ставило боком и переворачивало. Приходилось вытаскивать утопленные вещи, особенно проклиная неподъёмный мешок с пробами, к которому, в конечном итоге, как поплавок, привязали полупустую канистру с бензином. Чуть не утопили ружье, почти час, дрожа от холода, искали его, вымокли с ног до головы, и, в конечном итоге, утопили мешок с остатками продуктов.

За двое суток до срока они умудрились заблудиться в бесчисленных протоках, пришлось «идти бечевой» против течения, постоянно выгружать лодку, протаскивать её через мели и песчаные мысы, перенося вещи на себе.

Ориентиров не было видно, Река да плоская как стол, Низменность, и ни одной возвышенности, чтобы подняться и оглядеться. За полдня до «часа Х», измученные, вымотанные, промокшие и голодные, они увидели стоящую на намытом песчаном мыску крохотную избушку. Метрах в трехстах виднелся остов балка, на вросших в песок санях-волокуше, сваренной из буровых труб, да несколько ржавых железных бочек. Стены и крышу балка запасливый тундровый люд давно разобрал, а шторма и зимние вьюги довершили остальное… Покосившийся железный «скелет» с клочьями трепещущей на ветру стекловаты, напоминал выброшенный на берег остов корабля…

Избушка была построена в незапамятные времена из плавника и обломков досок, попадались даже доски от корабельной обшивки с почти стершейся надписью, низкая крыша поросла мхом и берёзками. С одной стороны избушка была подперта бревнами и выбеленными лютыми ветрами огромными китовыми ребрами. В избушке был лишь очаг-каменка, с прогоревшим алюминиевым котлом да короткий топчан, явно не рассчитанный на высокого человека. Дверь еле держалась на ременных петлях, крохотное окошко было забито ржавым, продырявленным листом железа. Около избушки, под навесом, на камнях, стояла тщательно упакованная железная бочка, накрытая продранным и выцветшим толстенным корабельным брезентом и обмотанная проволокой.

Прошел день, и прошла ночь… Вертолёта не было… Прошли ещё сутки… Порывшись в рюкзаке, они набрали неполную кружку смеси продела, риса и пшена, полпачки промокшего чая, а в просоленном насквозь мешочке из-под проб – с чайную ложку соли.

Обед и ужин был весьма скуден, рыба не ловилась, стая гусей, после двух неудачных выстрелов, маячила вдалеке, но к себе близко не подпускала, патронов почти не оставалось, да и те через один давали осечку, порох подмок после многочисленных пребываний в воде. Нерпы высовывали головы из воды и долго смотрели любопытными блестящими глазами за двумя странными существами, которые бегали по берегу и что-то кричали. Даже глупый выстрел из ракетницы и несколько осечек из ружья не испугали их, они не боялись, понимая, что эти люди не причинят вреда.