Алексей Олексюк - А76 (сборник) Страница 11

«Ну и где здесь что?» – подумал слегка оглушённый нахлынувшей тишиной Андрюха, оглядывая ряды типично провинциальных домишек, которые, слегка подбоченясь, в свою очередь с нескрываемым любопытством изучали приезжих глазницами подслеповатых окошек. На небе не было ни единого облачка; полуденный жар плавил густую синеву, стекавшую к горизонту дрожащими полосами горячей краски. Лёгенький, едва ощутимый ветерок робко шуршал в тополиной листве, но толку от его шуршания было мало. Посёлок вымер. Только на скамье в тени дощатого забора сидел одинокий гражданин весьма сомнительного вида: весь какой-то помятый – и лицо, и старый, потёртый на локтях пиджак, и стоптанные кроссовки, и даже клетчатая кепка на голове.

– Ты это серьёзно? – спросил Грис, уловив направление взгляда своего товарища.

– Абсолютно.

Ни малейшего доверия «помятый» гражданин у Андрюхи не вызывал, но поскольку больше вокруг не виднелось ни души, волей-неволей приходилось иметь дело с тем, что было в наличии.

– Простите, вы не подскажите, где находится дом престарелых? – спросил Андрюха, придав своему голосу максимальную степень дружелюбия.

Нагловатый воробышек, дотоле увлечённо клевавший шнурок на кроссовке «помятого» гражданина, вспорхнул на ближайший куст сирени. Сам же гражданин с ощутимым физическим усилием поднял взгляд, и Андрюха сразу же пожалел о заданном вопросе.

– У-уди-и-и! – кулак с сизой татуировкой на костяшках завис в сантиметре от Андрюхиного лица, а затем обессилено рухнул вниз.

– Простите, – зачем-то извинился Грис, оттаскивая друга на середину улицы.

Смачно рыгнув, «помятый» гражданин принял первоначальное расслабленное положение. Нагловатый воробышек соскочил наземь и стал бочком подбираться к его кроссовку.

– Пойдём дальше: может, кого-нибудь ещё встретим, – предложил Грис, обливаясь потом от неимоверной жары.

– Так нет же никого! – съязвил в сердцах Андрюха, но пошёл-таки вслед за другом по не асфальтированной улице к видневшейся вдали небольшой площади, окружённой одно и двухэтажными купеческими особнячками, едва различимыми за плотной садовой зеленью.

«Что ж, Гришка прав: в центре посёлка больше вероятность встретить прохожих», – подумал Андрюха.

Намокший воротник его рубахи, как наждак, нестерпимо тёр шею. Капли горячего пота то и дело скатывались по спине. Тяжёлый дремучий воздух наваливался ватной тяжестью сзади на плечи, дышал в затылок перегаром. На душе было муторно, как после дневного нездорового сна. Андрюха облизнул пересохшие губы и почувствовал солоноватый привкус. Теперь он шёл впереди, а Грис сосредоточенно пыхтел сзади, отгоняя от себя соблазнительное видение зеленоватой бутылочки «спрайта».

Впереди, у перекрёстка, показалась колонка. Андрюха направился к ней, но его опередила женщина с красным пластмассовым ведром. Скрученная в тугую косицу струя воды, сверкая на солнце, гулко ударила о дно порожнего ведра, и Андрюха почувствовал на своём лице и руках холодные мурашки тонкой водяной пыли.

– Вы не знаете, где здесь дом престарелых?

Баба недоверчиво оглядела парней; ткнула толстым пальцем с пожелтевшим ногтем в тихую, заросшую тополями, улочку:

– Там, за оврагом.

– Спасибо, – съёжился под её пристальным взглядом Андрюха.

– Ты чей будешь?

– Я?

– Ты, случаем, не Пал Ваныча родич?

– Внук.

– То-то гляжу – похож! Опоздал ты малость, схоронили уже твово деда.

– Я знаю. Я телеграмму получил.

– Святой человек был, хоть и коммунист. Истинно святой: всю жизнь о других радел, – женщина машинально перекрестилась. – Пусть земля ему будет пухом.

И уже уходя с наполненным ведром, махнула свободной рукой:

– Вон там, за оврагом.

Хлебнув студёной водицы, Андрюха с Грисом почувствовали себя бодрее. Они пересекли небольшую площадь, где в колдобине с застоявшейся дождевой водой плавали серые комья, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении стайкой чумазых утят под бдительным присмотром дородной мамки, прошлись в тени тополей по маленькой милой улочке, миновали по шаткому деревянному мостику сырой, поросший ивняком овраг и увидели белый двухэтажный дом, огороженный невысоким бетонным заборчиком. Подойдя ближе, друзья поняли, что немного ошиблись: из-за того, что дом стоял на склоне, двухэтажным он был лишь со стороны, обращённой к оврагу, с противоположного же боку у него имелся всего один этаж. На лавочке у ворот сидел молоденький милиционер, чем-то неуловимо похожий на Аль Капоне, – и курил.

3. Романс об испанской жандармерии

Страж порядка (строго): Куда идём?

Андрюха: Туда.

Тишь. Улица пустынна.

Страж: А точнее?

Андрюха: В дом престарелых.

Страж: Зачем?

Жарко. Тёмно-синий мундир выгорел местами на солнце.

Андрюха: А вам не всё равно?

Грис (придушённым шёпотом): Не лезь на рожон…

Страж: Что-то вы идёте как-то неровно. Не пили?

Жарко. В горле пересохло от жажды.

Андрюха: Я не пью.

Страж: Почему тогда качаетесь из стороны в сторону, словно пьяный?

Корабль качает в бурю. Потоки воды рушатся на палубу. Ветер рвёт паруса в клочья. В трюме открылась течь.

Андрюха: Устал.

Страж: Устали?

Андрюха: Мы долго ехали. Потом долго шли по жаре.

Жарко. Слюна загустела во рту. Хочется сплюнуть.

Страж: Приезжие, значится… А документы имеются?

Боже, как хочется сплюнуть!

Страж (из-под козырька фуражки): Фе-де-ри-ко-вич? Очень странное отчество.

Странный сегодня день. Всё плывёт в горячем мареве.

Андрюха: Вас это смущает?

Грис (тихо): Не кипятись.

Страж: Первый раз встречаю человека с таким отчеством.

Андрюха: Я не виноват. Оно досталось мне от отца.

Где-то у горизонта вскипает грозовая туча.

Грис (умоляюще): Тише… Нас же арестуют…

Страж: А у отца откуда такое странное имя?

Андрюха: Дед назвал в честь погибшего друга… По-моему, ваши вопросы не относятся к делу.

Грис: Какая муха тебя укусила?

Жара. Изумрудные мухи кружат над коровьим mierda.

Страж: Вы слишком агрессивно настроены. Милицию нужно любить.

Грис: Мой друг расстроен, господин офицер. У него недавно умер дед…

Страж: Тот самый?

Грис: Да, тот самый.

Страж: Он жил здесь?

Грис: Да, он жил здесь.

Страж: Значит, я его знал.

Грис: Да, вы должны были его знать.

Страж: Я всех здесь знаю.

Андрюха: Мы можем идти?

Страж (возвращая документы): Примите мои соболезнования. Честь имею.

Тёмно-фиолетовая туча над горизонтом бесследно растаяла в горячем мареве. Только ветерок донёс лёгкий запах озона.

4. Полковнику никто не пишет

Короткий щелчок дверного замка, и они вошли в небольшую комнату, стены которой были выкрашены бледно-зелёной краской. Тусклая, в 60 свечей, лампочка под потолком заливала помещение неверным, несколько сентиментальным светом.

– Не разувайтесь, – сказал сопровождавший Андрюху и Гриса сухонький старичок с вытянутым книзу лицом и голубовато-серыми острыми глазками.

Никаких признаков траура в комнате не было. Только зеленоватый запах чистого, свежевымытого пола ещё стоял в воздухе.

– Я тут вроде старосты или коменданта на общественных началах, – улыбнулся старик. – Зовут меня Константином Егоровичем. Впрочем, так меня давно уже никто не завёт. Для всех я просто дед Костей.

– Как? – переспросил Грис.

– Дед Костей. Так меня зовут.

– Круто, – констатировал Грис, но тут же получил тычок андрюхиным локтём под рёбра.

Единственное окно выходило в овраг, в тень. Круглый столик, покрытый жёлтоватой бахромчатой скатертью, был придвинут вплотную к широкому подоконнику. На противоположной стене висела неплохая репродукция картины Ивана Шишкина «Рожь», а под ней – деревянные «плечики» с парадным мундиром, украшенным орденами и медалями. Ещё ниже стоял покрытый пледом кожаный диван и парное ему кресло. Справа возвышался шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись горки фарфоровой посуды. На шкаф было водружено чучело совы. В углу стояла тумбочка с телевизором. Напольный ковёр был свёрнут рулоном у стены, и от этого комната казалась по-детски уязвимой. Небрежно измазанные карминной краской половицы кряхтели, прогибаясь от тяжести ступавших по ним, отчего, в свою очередь, робко позвякивала посуда в шкафу.