Анастасия Перегудова - Кусок пирога, или Чонси – панк-рокер из Плимута Страница 11

Заканчивая игру, мы всегда подражали настоящим профессиональным футболистам: руки соперникам пожимали, даже мы с Сэмом соблюдали этот священный спортивный ритуал. Мы по-прежнему считались заклятыми врагами, но признавали мужество и упорство друг друга.

Я никогда не спешил домой из школы. Ведь мама и Гровер были на работе, а находиться дома одному не особо большое удовольствие. Я не любил тишину дома. Наоборот, мне нравилось, когда из кухни доносился бодрый шум, жизнерадостные позвякивания и громыхания, мама что-то напевает возле миниатюрной плиты; Гровер, снующий туда-сюда и, конечно, музыка из его магнитофона.

Шататься просто так по улице тоже быстро надоедало. Поэтому я воображал себя знаменитым путешественником, который бредет по пустыне с большущим, как верблюжий горб, рюкзаком. Ноги мои подкашиваются от усталости, я мечтаю хотя бы об одном глотке воды. Но, я суров и закален, иду и иду вперед, не ведая сомнений и страха. Бывало, я так увлекался, что доходил до самой пристани с маяком, куда меня когда-то давно водил Гровер. Недалеко от причала возвышается огромный завод, от которого воняет рыбой. Там и трудился в поте лица мой брат; вот и пахнет от него так, будто он вывалялся в рыбной чешуе с ног до головы, никаким мылом не отмоешься. Как бы ни хотелось мне заглянуть внутрь, я не мог этого сделать при всем своем желании: на завод пропускали по специальному удостоверению, а детям вход был воспрещен категорически. Оставалось только наблюдать издали, как открываются-закрываются темно-зеленые двери на заводской проходной, через которые рабочие идут сплошным потоком. Как морской прилив – на смену, как морской отлив – домой.

Иной раз я так и Гровера дожидался. Выходил он из ворот, ссутулившись, поверх футболки расстегнутая рубаха, руки засунуты в карманы джинсов. Во рту торчит сигарета, большие башмаки стучат по асфальту. Я из всех сил сдерживался, чтобы не окликнуть его. Топал тихонько за ним, такая у меня была новая игра в шпионов: позвольте представиться, меня зовут Бонд, Чонси Бонд! Меня страшно забавляло то, что Гровер понятия не имеет, кто идет по его следам. Вот он заворачивает за угол, а я подскакиваю сзади и набрасываюсь на него с криком. От неожиданности Гровер выплевывает сигарету и ругается. Но, долго сердиться на меня у него не получается: «А ну, иди сюда, маленький засранец!» – и вот я уже еду домой с комфортом на его плечах. Конечно, он сильно уставал на работе и часто спускал меня обратно на землю, однако предпочитал шутить, а не жаловаться: «Ну и вымахал же ты, Чонс, настоящий громила!»

Во время своих шатаний по улицам я действительно, как настоящий путешественник, открывал для себя город, в котором живу. И прежде всего, открывал запахи города. От асфальта пахнет мылом, от домов – геранью, горшки с которой виднелись в каждом окошке, от замерзших клумб – свежевыстиранным бельем, от качелей на детских площадках пахнет конфетами. По дороге изредка проезжают автобусы, они пахнут бензином, табаком и кожей. Иногда я сажусь в автобус, чтобы добраться до кондитерской, в которой работает мама. Во время поездки всегда смотрю в окно: почтовые ящики, тощие деревца, запыленные телефонные будки, люди на тротуарах, кафедральный собор, невзрачные пабы, голуби. Мое любимое место – остановка напротив стадиона «Хоум Парк». Удержаться невозможно, я выскакиваю из автобуса и обхожу несколько раз вокруг стадиона. Я закрываю глаза и представляю, как выхожу на поле под рев трибун, бью по воротам, гол, гол, го-о-ол! Вздымая руки, я в восторге бегу назад к автобусной остановке.

Я отчетливо помню, как зашел однажды к маме на работу. Перед входом в кондитерскую по привычке посмотрелся в вычищенную до блеска витрину и пригладил волосы на голове. Маму я застал в отличном настроении: она, раздаривая улыбки покупателям, протягивала сладкоежкам запечатанные в коробочке творожные пончики, рисовый пудинг и ягодный крамбл, лимонные коржики и пряные булочки, политые молочной глазурью. Ее улыбка засияла еще ярче, как только она увидела меня. Я даже опешил, почесал за ухом и уселся в укромный уголок у самого входа в кондитерскую – там стоял одноместный столик, покрытый белесой скатертью в гороховом узоре. Помахав своею бледно-персиковой ладонью, мама подмигнула мне и прошептала, что скоро подойдет; она умела произносить слова беззвучно, так, чтобы ее, кроме меня, никто не понял. Ни с чем несравнимый апельсиново-хлебный запах наполнял кондитерскую. Мои пальцы сами потянулись к стоящей на столе салфетнице, и я принялся ворошить и менять местами хлопковые на ощупь салфетки, как будто составлял гербарий.

Вскоре мое внимание с салфеток переключилось на громко болтающих подружек, заскочивших перекусить чего-нибудь сладенького. Пять ярких девушек в мини-юбках, заказав порционные кексы с изюмом и цукатами, какао и ириски, умостились на высоких стульях неподалеку от меня, возле небольшого оконца, пускающего тусклый дневной свет. Накрашенные лица девушек как будто сливались в цветастое полотно художника импрессиониста. Копны рафинированных кудрей, объемные челки и украшенные ободками волосы – прически девушек соответствовали всем правилам моды. Одна из них, закинув ногу на ногу, покачивала мыском сандалий и кокетливо придерживала юбку, туго обтягивающую бедра. Как завороженный, я наблюдал за ней и вдруг ясно ощутил, что хочу привлечь их внимание. Хочу, чтобы эти незнакомые красавицы слушали мои рассказы, смеялись моим шуткам и восхищались моими футбольными победами. В этот самый момент, я впервые отчетливо понял, что хочу быть знаменитым и знаменитым не понарошку – взаправду.

Подошла мама, поставила передо мной фиалкового цвета тарелку с бисквитом, облокотилась на угол стола и стала любовно рассматривать меня, словно давно не видела. Позади нее щебетали говорливые подружки, уплетая ириски.

– Я хочу чем-нибудь тебе помочь, мам, – сказал я, скосив взгляд на девушек. – Хочешь, отнесу кому-нибудь тарелки?

Удивленно вскинув бровью, мама проследила за моим взглядом, заметила красавиц в мини-юбках и улыбнулась. Щеки мои немедленно начали розоветь, и я в ужасе от смущения уставился свои ботинки.

– Ну, пойдем. – Приобняв меня за плечи, мама провела меня за прилавок, уставленный кондитерскими изделиями: усыпанные ореховой пудрой песочные печенья; разукрашенные всеми цветами фруктов и ягод пудинги. И пирожные с заварным кремом, и банановый йогурт, и рисовые хлопья с корицей и шоколадной стружкой, и даже мусс из крыжовника и мяты, и лепешки с зеленью, и уэльский смородиновый торт. Я получил в руки заказ девушек, сразу две кружки какао, и отважно направился к столу, за которым они сидели. Стоило мне подойти, девушки мигом замолчали и уставились на меня. Густые ресницы хлопали и опадали, я завороженно молчал, пауза затягивалась.

– Это вам, – наконец, буркнул я, передав девушкам кружки с горячим какао. В кондитерской по радио на пиратской волне зазвучала знакомая мелодия группы The Kinks8 (спасибо Гроверу), благодаря которой мое смущение исчезло, и я пропел знаменитую строчку: «You really got me»9.

Одна из девушек, та, чьи волосы спиралями закручивались прямо до плеч, широко улыбнулась и, чуть привстав, чтобы быть одного со мной роста, чмокнула меня в щеку. На щеке остался сладкий отпечаток накрашенных губ. В моей душе запели ангелы: «Ты реально заполучила меня» – в унисон с мелодией, играющей по радио.

Довольный и взволнованный, я приложил к щеке ладонь, после чего вернулся за свой стол. Бисквит с джемом был мне наградой за смелость. Облизывая с губ джем, я представлял, как приду домой и похвастаюсь перед братом. «Меня заметили, – думал я, – а, значит, я существую!» В отличие от известного афоризма Декарта, мне даже не понадобилось мыслить, достаточно было спеть. В довершение удачи, по пути домой мы с мамой зашли в универмаг, и она купила мне мороженое.

А всего через каких-то несколько недель мама обзавелась другом, самым что ни на есть настоящим мужчиной, с которым по счастливой случайности столкнулась тогда в универмаге. Столкнулись они между мясным и рыбным отделами универмага, когда мама, не замечая ничего и никого вокруг из-за съехавшего на глаза платка, корзинкой для покупок задела идущего навстречу незнакомца. Он тут же выронил из рук пачку чипсов и пакет сока; мама же распрощалась с выпавшими из корзинки пачками мороженого. Услышав шум, я выглянул из-за рядов с товарами и увидел, как какой-то незнакомец, засучив рукава выцветшего свитера, с улыбкой подбирает наши покупки и осторожно кладет их обратно в корзинку. Как и подобает настоящему ирландцу, он извинился за свою невнимательность и сверх того адресовал маме широкую улыбку, которую не могли испортить даже желтоватые от никотина зубы. Мама оживилась и, казалось, не могла глаз отвести от молодого дублинца. Джон был из тех, кого называют рубаха-парень. Он говорил с шепелявым дублинским акцентом и постоянно теребил три кольца в своем левом ухе, чем привлекал к себе внимание. И, да, он был моложе мамы.