Александр Солин - Аккорд. Роман в трех частях Страница 11

Фокус в том, что наше косноязычие проистекает из суверенного и беспардонного права человеческих слов вещать от имени вещей и своим тощим телом заслонять их многогранную полноту. Иначе говоря, слова по самой своей узурпаторской природе вводят нас в заблуждение относительно истинной сути вещей. Здесь тот же казус, что и с депутатами: присваивая себе право высказываться от нашего имени, они говорят совсем не то, что мы хотим. Или возьмите, к примеру, грибы: в природе их несколько сотен тысяч видов, и все называются грибами. Среди них встречаются весьма красивые – мухоморы, например. Очевидно, что видов любви куда больше, чем видов грибов – хотя бы потому что каждый считает свою любовь единственной и неповторимой. Однако съедобных видов любви, как и грибов – единицы. А между тем половой акт есть лучший способ это выяснить. Естественно, к первому мужскому опыту это не относится, поскольку он совершается либо по случаю, либо по большой любви. Как у нас с Натали.

Уж если кульминацию любви называть половым актом, то самый первый акт следует именовать половой конституцией. Я прекрасно помню то состояние, в котором оказался, после того как присягнул Натали на верность. Помню, обнаружив на себе ее кровь, я был смущен и слегка напуган. Натали, однако, успокоила меня, сказав, что в первый раз так и должно быть. Теперь я понимал внезапно онемевшего Гошу: его красноречие ушло вглубь и там захлебывалось от восторга.

Мне словно открылась тайная и главная сторона жизни и сделала меня всезнающим, всемогущим и великодушным. Будущее представлялось мне ликующим, пьянящим и солнечным, как апрельские дни нашего медового месяца. Руки сами тянулись к рукам, губы к губам и, пожалуй, самой трудной и утомительной нашей задачей была необходимость прикидываться невинными и беспечными. Узнай о нас враждебный взрослый мир, и остракизму подвергся бы не я – Натали. С несмываемой репутацией малолетней шлюхи она была бы зачислена в разряд отверженных и отдана общественному мнению на поругание.

В те дни главным моим занятием, всепоглощающим и неистовым, стало ожидание очередной нашей встречи. В выходные мы пользовались отсутствием моих родителей, проводивших весь день на даче, в будние – их же отсутствием, на этот раз на работе. Занятия были заброшены, уроки делались кое-как, и это накануне выпускных экзаменов!

Натали приходила – возбужденная, сияющая, грешная. Я же видел перед собой сошедшего с неба ангела, каким она рядом со мной, собственно говоря, и была. Испытывая замирающее предвкушение, мы спешили в кровать. Не знаю, как для кого, а для меня блаженство начиналось с первым прикосновением к Натали и затем, минуя бичи и хлысты страсти, продолжалось в послесудорожных объятиях, в которые я заключал мою разомлевшую возлюбленную с ее нежным лепетом.

Возникнув сам собой, обряд нашей любовной мистерии стал каноном: Натали оставляла меня в гостиной, заходила в комнату, раздевалась и забиралась в постель, после чего заходил я и делал то же самое. Она стискивала меня, я стискивал ее, и мы целовались (в губы) до тех пор, пока я не оказывался на ней. Воспроизводя из раза в раз одну и ту же мелодию любви, мы наслаждались ею и не мыслили себе иной. Когда Натали, задыхаясь и мотая головой, бормотала: «Юрочка, миленький, ой, мамочки, ой не могу…», я и понятия не имел, что речь идет об особом женском удовольствии. Вся наша милая возня происходила под одеялом, и все, что мы потом себе, вспотевшие, позволяли – это выпростать утомленные жаркие руки и оголить плечи. Затем мы лежали, обнявшись и обмениваясь милыми возвышенными глупостями, в то время как наши руки, ноги, животы и бедра вели под одеялом деятельный и тесный диалог.

Несмотря на свой нежный возраст, Натали знала все, что положено знать женщине. Объяснила, откуда берутся дети и научила, как этого избегать. Я свято следовал ее инструкциям, что, конечно же, отражалось на качестве моей коды, зато позволяло ей чувствовать себя спокойно.

Я любил смотреть, как она одевается.

«Отвернись!» – говорила она, выбираясь, обнаженная, из постели, за пределами которой обитал стыд. Я закрывал глаза и, выждав несколько секунд, оборачивался в ее сторону.

«Бессовестный!» – улыбалась она, не делая попыток прикрыться.

Пожирая глазами ее точеную, полированную фигурку, я смотрел, как продев в распяленные отверстия ноги, она натягивала трусики, как ломая руки, застегивала лифчик и превращалась в пляжную девушку. Как по воздетым рукам и телу скользила, расправляя складки, комбинация, и полуголые ноги и голые руки торопились доиграть свои партии. Как прятались под блузку флейты рук, а под юбку – виолончель бедер. Как зачехлялись в чулки скрипки ног, и как сверкнув из-под закинутой наверх юбки, покидало сцену ее перетянутое резинкой бледно-розовое бедро. Она шла в гостиную, а я с сожалением покидал кровать и мечтал о том времени, когда мы сможем проводить в ней все дни и ночи напролет.

Мои выпускные экзамены ничуть не мешали нам наслаждаться друг другом. Мы освоили мою дачу и узнали о себе много нового и приятного. Например, я узнал, что одеяло только мешает, что целовать можно не только в губы и что страдальческие стоны, гримаски и лепет Натали, за которые мне всегда хотелось ее пожалеть, на самом деле означают высшую степень женского удовольствия. Узнал про женские дни и про томительное воздержание. И самое главное – с каждым днем Натали была мне все дороже и ближе, а возможно, уже слилась со мной.

Так продолжалось до конца июня, когда однажды Натали не пришла в назначенный час. Такое случалось и раньше, но, как правило, вечером недоразумение рассеивалось. Однако в этот раз она не пришла и вечером. На следующий день около одиннадцати утра я отправился к ней домой. Разгорался чудный летний день. Воздух дышал покоем и миролюбием. Ах, сейчас бы на дачу! Искупаться и в кровать. У нас с каждым разом получается все лучше и лучше. Люблю, когда она после этого дремлет, уткнувшись мне в плечо…

Добравшись до ее квартиры, я позвонил. Мне открыл низкорослый, широкоплечий, коротко стриженый парень с приплюснутым, как у боксера носом и глубоко запавшими глазками под выгоревшими бровями. Я спросил дома ли Наташа. Он прилип ко мне злым, тревожным взглядом и вместо ответа спросил бесцветным голосом:

«А ты кто?»

«Знакомый» – ответил я.

Парень несколько секунд рассматривал меня, а затем сказал:

«А ну идем!»

«Куда?»

«Во двор…»

«Мне Наташа нужна…»

«Нет ее дома. Во дворе подождем…»

Мы молча спустились во двор и дошли до знакомых мне берез. Парень повернулся ко мне и криво ухмыльнулся:

«Так это ты, что ли, ее жених…»

«А тебе какое дело? Кто ты такой, чтобы спрашивать?» – отступил я на шаг.

«Слушай сюда, щенок! – ощерил он желтоватые зубы. – Ее жених – я! И если еще раз увижу тебя здесь – убью!»

«Да ну! – рассмеялся я ему в лицо. – Ну, давай, убивай, потому что я никуда не уйду!»

Парень сузил глаза и как бы нехотя, с ленцой махнул правой рукой и угодил мне под дых. Я сломался и рухнул березам под ноги.

«Убью, я сказал…» – обронил парень, развернулся и зашагал к дому.

Я пришел в себя, отдышался, встал и побрел туда же. Поднялся на этаж, позвонил и отступил от двери. Дверь открыл тот же парень.

«Ты чо, не понял?» – прорычал он.

Прикрыв кулаками лицо, я бросился на него. Он обхватил меня, и мы влетели в квартиру. Под моим напором он грохнулся на спину, и его затылок с коротким, тупым звуком впечатался в пол. Я оседлал его и вцепился ему в горло.

«Убью, сссука, убью!» – хрипел я, чувствуя, как напряглась под моими пальцами вражеская шея.

Извиваясь, парень тянул пальцы к моему горлу. Мои руки оказались длиннее, и тогда он принялся лупить меня по почкам, по печени, по прессу и в солнечное сплетение. Но пробить мышцы гимнаста не под силу даже этому хрипуну. Ненависть пропитала и превратила их в броню, которую сейчас не пробила бы даже пуля, не то что кулак. Он все же разбил мне губы, и тогда я, нависнув над ним и сжав его горло клешней одной руки, кулаком другой стал молотил ненавистное лицо.

«На, сссука, на, тварь, на, получи!..»

Прихожая наполнилась бабьим визгом. Он бился в уши прозрачной звенящей волной, и на гребне ее пенилось:

«Ой, что делается! Он же убьет его, убьет! Ой, не могу, ой, помогите!»

«Юрочка, миленький, отпусти его, отпусти!» – неизвестно откуда кричала Натали.

Растерянный мужской голос вставлял:

«Тащи его за правую, а я за левую!»

Парень подо мной хрипел, дергался и с резиновым визгом возил подметками по полу. Я же ослеп от ненависти. Я хотел оторвать эту проклятую багровую башку и забросить ее в корзину унитаза! Я жаждал разорвать это тело на куски и спустить туда же!! Хрипящий враг обеими руками вцепился в мое запястье. Меня пытались оттащить, и два голоса – мужской и женский, визжали мне в самые уши: «Отпусти его, отпусти!..»

«Юрочка, родненький, миленький, отпусти его, прошу тебя, отпусти-и-и-и-и!» – верещала Натали.