Алексей Каздым - Рассказы геолога. Археологические бредни. Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии Страница 13

Он ждал ещё неделю, потом понял, что больше ждать не имеет смысла: «Или испугался, или загулял, или лучше не думать», – в Посёлок он всё равно не пойдет, надо было готовиться к зиме, к сезону, снег непрерывно шёл уже три дня, резко похолодало, река вот-вот встанет, уже пошла шуга, и вряд ли стоило кого-либо ждать и на кого-то надеяться.

Он остался один, только собака Альма, промысловая лайка, выращенная им еще со щенков, верная и преданная, понимающая с полуслова.

Дрова в печке весело трещали, за порогом стояла темень, выл ветер, керосинка освещала избу… Он пил чай, курил любимую трубку, стругал плашки на соболя, проверил ещё раз капканы, лыжи, патроны, ружье и карабин, и по привычке разговаривал с Альмой: «Вот видишь, псина, снег, пурга, за соболем не пойдешь, а у нас тепло, отдыхаем пока, и всё у нас есть – и рыба, и ягоды, хоть чаю и мало, а мы траву заварим, а сахар вообще вреден, да и сгущёнки чуть-чуть от „геологии“ осталось, а скоро и на охоту, глядишь, и сохатого возьмем, с мясом будем». Альма, развалившись на полу и разомлев от тепла, пыхтела, сопела, преданно смотрела в глаза, даже кивала в ответ лобастой умной головой.

Утро было тихим, снега навалило по колено, он быстро собрался, взял плашки, капканы, приманку, карабин, свистнул Альме, которая с удовольствием, повизгивая, валялась в снегу, надел лыжи и пошел в тайгу.

В первый день промысла он решил далеко не уходить, присмотреться, прислушаться. Следов было много, по свежему снегу они легко читались, вот петлял заяц, вот явно мышковала лиса, попадались и соболиные следы. Он поставил несколько петель на зайца, капканы на лису, плашки на соболя, и в середине дня пошел обратно. Река ещё «курилась», лёд встал не по всему руслу, изба издалека выглядела совсем нежилой, занесенной снегом, следов, кроме его лыжни и Альмы, не было видно…

Следующим утром день выдался пасмурным, шёл снежок. Он проверил петли и плашки, снял одного зайца и пару соболей, капканы были пусты. Жить промыслом он не собирался, но не сидеть же в избе всю зиму! Шкурки можно будет потом сдать, купить патроны, да и зайчатина лишней не будет.

К середине дня снег перестал, в тайге было необыкновенно тихо, только скрип снега под лыжами, да шорох его дыхания. Он остановился, снял шапку, прислушался… Тишина была необыкновенной, успокаивающей, и он долго стоял, слушая её.

С ели посыпался снег, застрекотала белка, Альма подняла голову, залаяла.

– Тихо, тихо, собака, белковать не будем, нам добыча побольше нужна, нам сохатый нужен!

…В избе было тихо, пахло смолой, дымом, уютом. Он сам её строил. Три года назад ему пригнали по высокой воде солидные бревна, год они сохли, прошлой весной, как только сошел лёд и установилась Река, он привез из Посёлка двух плотников, они за пару недель собрали избу, поставили крышу, прорубили дверь и окошки, срубили сени, сложили печку.

Ещё загодя он запас мох и паклю, тщательно проконопатил все щели и утеплил углы избы, сколотил стол и топчан, навесил полки, вогнал деревянные колышки для всякой всячины. Окошки были невелики, одно выходило на Реку, а второе, поменьше, в тайгу, двери была низкие и обиты войлоком, чтобы держать тепло.

Живи, зимуй – холод не страшен, летом прохладно, он уже оценил, а сейчас тепло, хотя настоящих морозов ещё и не было. Печка не дымила, грела равномерно, запас дров был хороший, так что беспокоиться было не о чем. Он остался один, ему было хорошо и комфортно, и мысли его были спокойны и безмятежны…

Надо было бы натаскать воды, он взял два ведра, дошёл до реки… Изба смотрелась в сумерках, светясь крохотным окошком, как пряничный детский домик. Тихо шуршали хлопья крупного снега, и даже привычного шума реки почти не было слышно.

– На днях сети надо бы поставить, в последний раз, авось кто и попадется, – сказал он увязавшейся за ним Альме, – три дня назад, помнишь, неплохой улов был, хороших щук взяли. А сейчас-то рыбку и заморозим, а то река-то вот-вот встанет. —

Альма завиляла хвостом-бубликом, чихнула, и радостно побежала впереди, как бы показывая в быстро опускающихся сумерках дорогу к дому.

…Свечка, вставленная в консервную банку, догорала, надо попить чаю, да пораньше ложиться, завтра он хотел уйти в тайгу ещё затемно, на весь день, надо было искать лося или изюбра. Он осмотрел избу – на полках в строгом порядке расставлены металлические коробки, цинки от патронов и ракетниц, банки – с крупой, чаем, сигаретами, табаком и махоркой, всё, что могло пострадать от мышей, было тщательно упаковано, на колышках развешены пучки трав и мешочки с сухим шиповником.

– Что ж собака, пора спать, завтра день трудный. —

Он залез в спальный мешок и по привычке тут же уснул.

…За окном была темень, и в избе почти ничего не было видно. В темноте, чтобы не тратить свечей, он растопил печь, попил чаю при отблесках огня, собрался в дорогу. Альма, предвкушая охоту, вертелась под ногами, скулила, и не успел он открыть дверь, как она прошмыгнула в щель, вылетела из избы на улицу и стала радостно прыгать в снегу.

– Ну всё, всё, хватит баловать, пошли, день сегодня длинный и тяжелый.

Тайга синела в предрассветных сумерках, было почти темно, но белый, необычайно белый таежный снег был светел и как бы показывал путь. Он не торопясь прошел около пяти километров, стало рассветать, снег стал серым, лиственницы из черных стали коричневыми, а черные лапы елей – темно-темно-зелеными.

Затрещала сойка, Альма встрепенулась, и стала принюхиваться…

– Ты кого учуяла, Альма? Ищи, ищи!

Альма заскулила, завертелась, и, утопая по брюхо в снегу, побежала в сторону. Сойка трещала ещё сильнее, и тут Альма ткнулась носом в снег, тихо тявкнула, и он увидел свежий лосиный след… Похоже, что лось прошел не больше чем час назад, и имело смысл пойти за ним.

По следу он шел часа полтора, устал, и уже хотел прекратить следовку, как вдруг Альма залаяла. Вдалеке мелькнула бурая туша, голенастые ноги, и Альма, утопая в снегу и заливаясь лаем, бросилась к зверю… Лось остановился, пораженный наглостью маленького существа, явно не пахнущего волком, а Альма лаяла, крутилась около морды сохатого, интуитивно не подходя сзади, так как один удар задней ногой лося мог запросто размозжить ей голову.

Лось явно не замечал охотника, поскольку был занят Альмой, и он, аккуратно прицелившись, выстрелил… Зверь вздрогнул, зашатался, второй выстрел свалил его…

– Подожди, подожди, Альма, а то как копытом двинет!

Он подождал минут десять, осторожно подошел. Лось был мёртв, уроки дяди Миши не прошли даром, и теперь предстояла тяжелая и кровавая работа – надо было свежевать тушу и тащить в избу.

Всё сразу было не уволочь, он срубил два деревца, наладил что-то типа санок, освежевал и разделал тушу, часть мяса со спины и ноги завернул в шкуру, привязал к саням, между несколькими лиственницами соорудил что-то типа лабаза, с трудом закинул туда сверток с остатками туши, прикрыл лапником, и так как уже начинало смеркаться, потащил добычу к избе. Альма пробиралась в снегу впереди, и видимо, предвкушая сытный ужин, периодически взлаивала…

– Тихо, тихо, Альма, не шуми, зверье не беспокой.

К избе он вернулся уже затемно, вымотавшийся, уставший, но довольный. Накормил Альму, отрезал хороший шмат лосиного мяса, поставил вариться, а часть лосятины, мелко покрошив, положил жариться на огромную сковородку. Отдельно поставил варить и царский деликатес – лосиные губы… Теперь можно было и отдохнуть, попить чай, покурить, подумать…

«…Что ж, мясо теперь есть, завтра притащу остаток, что-то присолю, что-то заморожу, хватит надолго, много ли нам с Альмой надо? Будет оказия – и еще сохатого возьмем, а нет, так и пусть ходит зверь, что лишнее-то брать…».

Он любил охоту не за добычу, хотя именно она сейчас была ему нужна, иначе не выжить, не прозимовать одному в тайге, он любил охоту за то, что можно было часами идти по тайге, видеть как ходил, петлял разный зверь, как кричит сойка, предупреждая, что в тайге чужак, как падает снег с веток от прыжков белки, как прячется любопытный и пугливый соболь. Он не понимал (и так учил его старый охотник-промысловик дядя Миша), как можно ходить на охоту, на зверя, на лося, оленя, кабана большой компанией; ведь охота – это когда ты один выслеживаешь зверя, пытаешься его понять, «обмануть», перехитрить, когда ты с ним один на один… И только ты, зверь, тайга и тишина… И есть вероятность, что в этой битве со зверем победишь не ты, и охота нужна не для того, чтобы «запросто так», ради «отдыха», развлечения «взять» добычу, как это принято у городских охотников, а для того, чтобы была еда, пища, возможность выживания.

Пока ужин шкворчал и варился, он сходил за водой, прикинул, что делать с оставшейся лосятиной, приготовил и промыл бочонок для засолки мяса, проверил санки, сделанные ещё летом.