Надя Де Анджелис - Чувство капучино Страница 13

– Хочешь пиццу? – спрашивает он с непонятной мне надеждой. – Она была очень вкусная!

Я с порога отметаю это предложение. От пиццы толстеют, а я хочу нормальный обед.

Бруно в замешательстве. Мы, конечно, можем походить-поискать, но вообще-то он не знает ни одного бара или ресторана, в котором бы еще можно было пообедать. Обед уже закончился. Теперь уже я в замешательстве. Как это – «обед закончился»? Это же не советский санаторий-профилакторий, где все по часам! Мы в Европе или где? Бруно развенчивает мои иллюзии. В Италии можно пообедать в строго определенные часы. Скажем, с двенадцати до… ну, до полвторого. Максимум до двух. И то в районе двух половины блюд уже не будет, горячего уж точно не получишь. В полтретьего являться в ресторан уже неприлично. Повар и официанты сами садятся есть – нельзя же их отвлекать от пищеварительного процесса. Они и так, бедные, вынуждены обедать позже, чем все остальные их соотечественники.

И это хваленое средиземноморское питание!.. Якобы фантастически полезное для здоровья! Что в нем полезного, позвольте спросить? Завтрак, состоящий из булочки? Обед из бутерброда? Обильный поздний ужин, после которого дышать нельзя и снятся кошмары? И при этом я еще не видела здесь ни одного толстого человека! Гд е справедливость, спрашивается?

Все-таки соглашаюсь на пиццу и, дожевав, отправляюсь в парикмахерскую. Она расположена на главной площади Санремо, имени Христофора Колумба. Его так почитают в Испании и Америке, что я уже и забыла, что родился-то он в Генуе. Тепло и сыро. Мокрое синее небо, мокрые черные ветки. Народу, несмотря на будний день, очень много: мамаши с колясками, мужчины в галстуках, подростки на скейтбордах.

Я отвыкла от людей. Мне приятно, что тут такое столпотворение. Но сердце все равно щемит – местная зима так похожа на весну в Москве! Когда в первый раз за много месяцев идешь без шапки, сугробы стремительно оседают, сумерки включаются не в обеденный перерыв, а вечером, и впереди столько всего интересного, что дух захватывает. Не будет у меня больше весны в Москве. Возможно, никогда.

Все это я довольно сбивчиво пересказываю Бруно, который, как это ни удивительно, меня понимает.

В парикмахерской очень стильно. Все бело-серое: подсветки, драпировки, пол из гальки. Парикмахер Джампьеро – высокий импозантный мужчина, бритый налысо. Это мне тоже нравится – я не люблю парикмахеров с художественными патлами. Единственный недостаток парикмахерской – зеркала в полный рост. Я пришла улучшить голову, зачем мне показывают мои толстые колени, которые улучшению не подлежат?!

– Баданте? – интересуется Джампьеро, пока моет мне голову. Я уже привыкла к этому вопросу – каждый второй итальянец принимает меня за сиделку. Такой уж стереотип сложился в Италии: раз сиделки часто бывают украинками и молдаванками, следовательно, все русские приехали, чтобы ухаживать за больными. Железная логика!

Пока Джампьеро занимается моими волосами, я рассматриваю других посетительниц. Справа от меня – старушка, которой на вид лет двести. Зато колени у нее совсем не толстые, а скорее очень худые. Это видно, потому что юбка на старушке – короткая. Она вообще одета как положено, хоть сейчас в офис: строгий бордовый костюм и белая блузка с кружевным воротничком, на шее нитка жемчуга, и серьги в больших морщинистых ушах тоже жемчужные. Не то что я, в джинсах и старом свитере! Старушке делают укладку. Волос мало, под ними розовеет череп, однако они тщательно выкрашены в темно-каштановый цвет. Опять-таки – какой контраст со мной, которая пришла к парикмахеру, когда корни уже отросли на полголовы.

Сравнение с другой дамой тоже не радует: она невысокая, хрупкая, с трагически-большими глазищами, как у антилопы. Но вот в дверях появляется настоящее чудовище моего возраста. Коротенькие пухлые ножки в розовых сапожках и розовых же колготках, джинсовое пальто, а на голове – сосульки волос.

– У меня интервью через два часа! – говорит она громко. – Джампьеро, пожалуйста!

– Ох уж мне эти фестивальные люди! – бурчит парикмахер. – Неужели вчера нельзя было записаться?

– Мы только утром приехали, – оправдывается журналистка.

Это что же – тот самый фестиваль, о котором я грезила в детстве? Тото Кутуньо, Адриано Челентано, Пупо, Рикки Э Повери и несравненные, потрясающие Аль Бано и Ромина Пауэр?.. Здесь и сейчас?

– Да, тот самый. Пять дней национального позора, – говорит Джампьеро мне на ухо, чтобы журналистка не слышала.

Сидя с головой, обмазанной краской, я в очередной раз пытаюсь составить план на будущее: как нам победить бюрократию, телефон и Интернет. Как раз пригождается календарик, подаренный в канцелярском магазине. Только что-то катастрофически не сходится в моих списках и графиках. Сегодняшний день почему-то значится как воскресенье. А ведь по воскресеньям ни одна парикмахерская не работает, и по понедельникам тоже. Как же так получилось?

Конец ознакомительного фрагмента.