Александр Ломтев - Лента Мёбиуса Страница 13

С годами, став самым старшим по возрасту и опыту фотографом ателье, он некоторым образом даже вошел в городскую элиту. Его приглашали снимать партконференции, делать портреты для городской «Доски почета», на которой, между прочим, со временем появился и его автопортрет, выполненный, как всегда с большим мастерством; он стоял на майских и ноябрьских трибунах совсем недалеко от высшего городского начальства, а когда в город вдруг ни с того ни с сего нанес визит космонавт не помню с какой фамилией, именно Ивану Николаевичу доверили провести ответственную фотосъемку (тогда еще модное ныне слово «фотосессия» у нас не бытовало)…

И вот у этого передового по всем показателям человека была своя страстишка. Очень любил Иван Николаевич фотографировать похороны. Я вот до сих пор не понимаю (а мне уж годков немало), на кой черт нужно снимать мертвого человека в гробу?! А вот поди ж ты, влезь в любую старую коробку из-под ботинок, где пылятся полузабытые семейные фотографии пяти поколений – крестьянских ли, военных или даже номенклатурных – обязательно наткнешься на снимок: гроб, в гробу суровый человек с закрытыми глазами, а вокруг скорбные родственники.

Однако именно заказ на такую скорбную съемку и был для Ивана Николаевича настоящей отдушиной. Признался он в этом сам на одной из, как бы сейчас сказали «корпоративных вечеринок», а тогда это была вечерняя пьянка в ателье по случаю Международного женского, кажется, дня.

– И самое главное, – толковал он объясняя свое пристрастие, – обстановка торжественная – раз! Человек лежит не шевелясь – два, и не надо ему сто раз говорить, чтоб не моргал и не задирал шею…

Да к тому же, фотографа обязательно приглашали на поминки, а посидеть за столом, да еще в компании степенных людей, да еще бесплатно… Бывало, что Иван Николаевич даже говорил несколько прочувственных слов в адрес покойного, которого совершенно не знал, но пару раз сталкивался где-нибудь по производственным или иным делам…

И вот с этим обыкновенным человеком по фамилии Иванов приключилась совершенно необыкновенная история. Однажды пригласили Ивана Николаевича на проводы в последний путь первого секретаря горкома партии. Первые секретари горкомов в те времена живали дольше, чем рядовые строители коммунизма, но все ж таки и они порой уходили туда, где Вечный Коммунизм сиял светлой зарей человечества..

Все было как всегда; для такого опытного фотографа сделать всю положенную серию снимков не составило никакого труда, а уж поминки превзошли все его ожидания. Пленки, отснятые на гражданской панихиде, мастер лаборантам ателье не доверил. Сам проявил, сам и заперся в «темной комнате» для печатанья фотографий. И вдруг все в ателье обратили внимание на то, что за черной занавесью, скрывающей дверь в лабораторию – тишина. Это было очень удивительно, поскольку, возясь лаборатории, Иван Николаевич всегда пел; а с особым воодушевлением после как раз траурных съемок.

Трудовой коллектив переглядываясь, подобрался поближе к черной занавеске, а вдруг с человеком плохо; но тут занавесь театрально откинулась, и в проеме в ореоле красного света показался сам мастер. В руках у него была мокрая фотография, а в глазах – ужас.

– Шевеленый, – деревянным языком возвестил он коллективу, протягивая снимок.

– Кто – шевеленый? – спросила приемщица.

– Он, – протягивая снимок, ответил мастер, – покойный – шевеленый.

Снимок пошел по рукам, и у каждого, кто видел изображение, что-то екало в груди. На фотографии все было как надо, все правильно: красивый гроб на постаменте, партийные товарищи, скорбящие о безвременно покинувшем их руководителе, сам руководитель солидно сложивший руки на номенклатурном брюшке, все четко и безупречно резко… Но. Голова покойного была смазана! Казалось, что он повернул лицо к фотографу, словно бы проверить, правильно ли тот выполняет порученную ему работу.

– Такого быть не может! – категорически заявил директор ателье, – это ты Николаевич, принял до поминок и напортачил!

– Ка-а-ак? – страдальчески воскликнул фотомастер, – как такое можно сделать? Этого даже специально сделать невозможно!

Факт, тем не менее, был налицо – покойный пошевельнулся!

– А может быть, кто-то за веревочку дернул, – предположила симпатичная, но глупенькая, это все знали, приемщица.

– За какую веревочку?! – схватился за голову директор, – сколько ты таких кадров сделал?

– Три, – совсем безжизненным голосом ответил Иван Николаевич, – и на всех трех он шевеленый…

– Надо эту пленку на экспертизу, – влез самый молодой лаборант Вася, – ученым предъявить в Москву, чтоб объяснили феномен…

Уже и не помню сейчас, как тогда вышли из положения – ретушер ли поправил дело или смастерили коллаж, но положенный комплект фото для горкома сделали, и нареканий не последовало. Пленку списали как производственный брак, и директор самолично порезал ее на мелкие кусочки, так же как и фотографии «шевеленого». Но одну фотографию лаборанту Васе, то есть мне, удалось сохранить. Я часто смотрел на нее, пытаясь постичь феномен, даже увлекся философией и был уверен, что наступят времена, когда о таких вещах станет можно говорить открыто.

Однако когда такие времена настали, оказалось, что это далеко не самое главное, что может занимать человеческую мысль. Сначала началось ускорение, которое привело к ускоренному исчезновению товаров народного потребления, и в очереди за водкой можно было запросто погибнуть, потом перестали платить зарплату, а все проблемы решались заряженной Аланом Чумаком в трехлитровой банке воды, потом… Эх, да мало ли…

Одним словом, когда настали более приемлемые для философии времена, фотографию «шевеленого» в многочисленных пакетах со старыми фотографиями я отыскать не смог. О чем сегодня очень и очень горюю. Ведь так обидно, соприкоснувшись с великой тайной природы, с загадочным феноменом, так и остаться в неведении.

Раньше великий русский, а ныне русско-украинский писатель Николай Васильевич Гоголь в одной из своих бессмертных повестей написал не хуже, а я полагаю, что и лучше, чем В.Шекспир: «А, однако же, при всем том, хотя, конечно, можно допустить и то, и другое, и третье, может даже… Ну да и где ж не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают».

Вот именно – редко, но бывают.

Но только гении, осененные свыше, могут просто и откровенно рассказывать нам о таких вещах; человек простой от них теряется и впадает в душевное смятенье…

Бывает…

Было морозное мартовское утро. Кот сидел у дверей магазина и поджимал озябшие лапы. Рыжий, таких в новой России любят называть Чубайсами, пушистый, хоть и явно ничей, но не отощавший, видно продавщицы из магазина подкармливали. Большой красивый рыжий – мартовский, подумалось – кот; я полюбовался и пошел своей дорогой.

Через пару часов, на другом конце города я подходил к редакции, когда дорогу мне перебежал еще один рыжий; на первый взгляд, – копия утрешнего. Я удивился.

В редакции я рылся в старых журналах, один упал, и с раскрывшейся страницы на меня посмотрел шикарный кот – рыжий. Я задумался…

Вечером я шел домой и все вспоминал об этих рыжих котах. Конечно же, этого никак не должно было случиться, но случилось. У подъезда сидел громадный рыжий котище. Да что же это такое?!

Был у меня такой случай. Ехал я вечером на машине с друзьями по крымскому шоссе в районе Коктебеля. Пассажиры в салоне завели разговор о том, как несколько лет назад охотились в этих краях на зайцев. Зайцев тогда в Крыму действительно было море! Но потом, в результате бесконтрольной охоты, сильно поубавилось. И вот друзья болтают про охоту, а я мечтаю про себя: вот, мол, сейчас проезжаем мы этот поворот, смотрим – а через дорогу не торопясь идет заяц! И, думаю, я спокойно так скажу: да вот вам и заяц. И посигналю. А заяц естественно перепугается и метнется в кусты!

Так вот, проезжаем мы поворот, и, к своему огромному удивлению, я вижу на дороге зайца! Прыгает себе, не торопясь. Я притормозил и посигналил, но от удивления не сказал ни слова, но все в машине и так заорали: «Заяц, заяц!»

Заяц, естественно, перепугался и метнулся с дороги в кусты, только его и видели…

В общем, ужиная, разговаривая с домашними, отвечая на телефонные звонки, я как-то отвлекся. Но когда подошел к телевизору, вдруг вздрогнул: нажимая на кнопку пульта, я уже почти наверняка знал, что увижу. И не ошибся: транслировали выставку кошек, и с экрана на меня нагло глазел красивый котяра. Рыжий…

Вот что бывает на белом свете…

Встреча

И никакая это не легенда, Вася, эта история с дедом твоим Василием Степановичем произошла. С дедом, в честь которого тебя Васей и назвали.