Александр Ломтев - Лента Мёбиуса Страница 14

Так вот, проезжаем мы поворот, и, к своему огромному удивлению, я вижу на дороге зайца! Прыгает себе, не торопясь. Я притормозил и посигналил, но от удивления не сказал ни слова, но все в машине и так заорали: «Заяц, заяц!»

Заяц, естественно, перепугался и метнулся с дороги в кусты, только его и видели…

В общем, ужиная, разговаривая с домашними, отвечая на телефонные звонки, я как-то отвлекся. Но когда подошел к телевизору, вдруг вздрогнул: нажимая на кнопку пульта, я уже почти наверняка знал, что увижу. И не ошибся: транслировали выставку кошек, и с экрана на меня нагло глазел красивый котяра. Рыжий…

Вот что бывает на белом свете…

Встреча

И никакая это не легенда, Вася, эта история с дедом твоим Василием Степановичем произошла. С дедом, в честь которого тебя Васей и назвали.

А дело было так. Вернулся он с фронта в наше село, в Кременки, посадили его, как он рядовой автороты, на машину – председателя колхоза возить. Должность хорошая, машина маленькая, какие сейчас джипами называют… «Велес» то ли «Виллис»… Да, «Виллис», американская машина. И плотют хорошо, и нетяжело, да и у председателя чего попросить всегда можно. Тем более, партийный. Ну вот, год работает, другой. И все хорошо.

И вот однажды зимой вызвали председателя в ночь-полночь в район. Тогда так было: партийные да начальники работали и днем и ночью; вызовут – и поедешь… Ну, вот поехали они, а на обратном пути председатель решил заехать на хуторок к пасечнику, меду что ли взять или прополису. Но не смогли: дорогу так замело, что ух ты! Ну и решили возвращаться прямиком, чтобы не кружить. И вот едут, едут, а тут – метель, да все сильнее и сильнее, настоящий буран разыгрался. И вот темень, дорога пропала, бензин кончается, председатель на деда Василия орет, куда, мол, ты меня завез! Хотя сам велел этой дорогой ехать. Испугались они очень. Дед уж на что партийный, а сам про себя бормочет: «Господи, только выведи, не дай в поле закоченеть волкам на съеденье, иконы из чулана обратно в избу верну, свечку в церкви поставлю…» А что – в те года-то не раз люди замерзали вот так, в поле. Быват, в трех шагах от дома упадет человек и застынет, а в буран-то не видать…

Вот стоят они посреди бурана, что делать не знают, холод до костей, бензин вот-вот кончится – и всё… И тут смотрят, выходит из бурана старичок. Старенький старичок, сгорбленный, маленький такой. И откель он там взялся?! А он подходит, улыбается и говорит:

– Что, заблудились? Ну, езжайте за мной потихоньку, я хоть в Кременки и не собирался, не люблю я их, но вас уж выведу… – И пошел впереди.

Дед Василий давай рулить за ним прямо по полю, снег глубокий, рытвины, но ничего – не забуксовал ни разу. Уж вроде и бензин кончиться должен, а машина все едет. Выбирались они, выбирались, и вдруг председатель кричит:

– Смотри, наша церковь!

И правда, из бурана село показалось, да и буран вроде поутих.

Дед «Велес» свой… нет «Виллис» остановил, чтоб старичка-то поблагодарить, а его и нет. Дед туда, сюда – нету… А председатель еще говорит:

– Странный какой-то старик, незнакомый, не из наших, подозрительный. Надо бы на всякий случай в компетентные органы сообщить…

Ну, дед Василий председателя домой отвез – и в церковь. Заходит, а как и что не знает, не верующий ведь; ну, к батюшке подошел, все рассказал, хочу, говорит, самую дорогую свечку поставить. Куда только не знаю. Батюшка свечку ему дал и повел к большой старой иконе. Дед на икону посмотрел, побледнел, да как закричит:

– Это же он!

– Да кто он-то? – даже испугался батюшка.

– Да старик, который нас из бурана вывел! Точно он! Как живой!

Тут батюшка на колени перед иконой – бух! И давай молиться. И дед на колени, только молитв он не знал, так он просто крестился.

Ну, на следующий день все Кременки про этот случай гудели. Председатель тоже в храм зашел, на икону посмотрел, пятнами красными пошел, молча вышел. А через некоторое время церковь нашу закрыли. Как народ ни бился – бесполезно. Хорошо хоть не снесли… Председатель, правда, тоже недолго тут проработал; чувствовал, как на него народ косится, вскорости в другое место перевелся.

А дед Василий остался, конечно. Из партии не вышел – как, говорит, я из партии выйду, когда я партийный билет под Москвой получал в сорок первом. Но икона Серафима нашего Саровского у нас в избе всегда с тех пор висела. Вот эта самая. Так что, Вася, ты ее береги, и историю ее своим деткам, когда будут, расскажи. И особо скажи, что не легенда, мол, а истинная правда… Вот так…

Время

Дед сидел у открытой дверцы голландки, смолил вонючую «козью ногу» и разговаривал. Вроде со мной, а может, и сам с собой, а может, и с мятущимся в печурке пламенем…

– Вот, Шурка, ты говоришь война, война… А мне из войны совсем не стрельба, не тяготы военные чаще вспоминаются. Я там, на войне, вдруг понял, что все в мире не так просто, что не все можно наукой объяснить. Вот, например, время – что это такое? Ну вот – пуд, он и есть пуд. Шестнадцать килограмм. Или метр – хоть утром, хоть вечером – метр, хоть в Африке, хоть на Чукотке. А вот время – что? То оно тянется, то оно летит. Бывало, сидишь в окопе перед атакой, и словно оно встало. Глянешь на часы. И стрелка застыла, часы тикают, а время стоит. А потом – ракета! И глазом моргнуть не успеешь, а уж вечер – кто убит, кто ранен, а ты водку пьешь и думаешь – «жив пока, голубчик». И время вроде как в обычную колею вошло, тикает – ни быстро, ни медленно, как надо.

Мне часто какой сон снится? Как меня в плен берут. Как дело было? Перебрасывали нас с одного участка фронта на другой. Под Москвой это было. Командовал нами лейтенантик с ускоренных курсов, на фронте неделю, ничего не знает, бестолковый – глупень глупенем. Погнали нас марш-броском на другой участок фронта, заблудились, влезли в какой-то лес, болото, сыро, холодно, устали как собаки, с ног валимся. К ночи набрели на какую-то землянку, посмотрели – сухо, нары с каким-то тряпьем. Ну, мы все и повалились вповалку, и лейтенант с нами. Ни часовых, ни охранения, винтовки в углу бросили и спать.

И вот снится мне, что я в Германию приехал, хожу по Берлину, а вокруг, естественно, немцы – пальцем на меня показывают и о чем-то переговариваются. Просыпаюсь и действительно слышу немецкую речь. Рассвело, в открытую дверь и короб вентиляционный в потолке – солнце полосами. А снаружи немцы разговаривают приглушенно. Кое-кто тоже проснулся – головы подняли, прислушиваются. Вот тут все и произошло. Время вдруг страшно замедлилось. Тело у меня словно ватное стало. Смотрю – из вентиляционного короба показались гранаты. Летят – одна, другая, третья – медленно, словно их на веревочке опускают, только веревочки никакой нету. Падают они, но медленно-медленно! Вращаются, поблескивают, зеленые с длинными деревянными ручками – на всю жизнь перед глазами. Я как завороженный смотрю и думаю: «конец тебе, голубчик». Но спокойно как-то так думаю, без тоски или паники. А они все падают и падают. Ну, сколько гранате падать два с половиной метра? Секунду? А они минут десять падали, я даже устал смотреть. И тут тело мое отошло, я почувствовал, что могу двигаться, и я отвернулся, сжался в комок, в ветошь зарылся, хотя какая защита – ветошь. Закрыл глаза и жду, а взрывов все нет и нет. Я даже подумал: надо встать да выйти из землянки. И тут как рванет – один взрыв, второй, на третьем я сознание потерял.

Очнулся – немцы раненых достреливают, выживших выгоняют на улицу. На мне ни царапины, только не слышу ничего и туман в голове – контузило. Вышел я на свет божий, вздохнул и решил: долго жить буду… Ну, а потом пока шел я в колонне, все про время думал. Что же это такое – время? А ты, Шурка, говоришь, война…

Дед, и правда, дожил почти до девяноста.

Вуду

В ту глухую деревушку на западном побережье они заехали случайно; водитель «Пегасо», впервые ехавший этим маршрутом, ошибся поворотом. Но уж раз заехали, решили остановиться, тем более что ехали долго, а время пришло обеденное. Водитель, стюардесса и гид принялись готовить пикник, а туристы разбрелись по деревеньке.

Легкий прибой Карибского моря, белый песок с почерневшими обломками выброшенного дерева то тут, то там, дырявые рыбацкие лачуги под пальмовыми крышами, тощие голые черные собаки, похожие на поросят и такие же тощие свиньи, похожие на бродячих собак, грифы с ощипанными шеями на высоких деревьях на краю деревеньки – экзотика…

К троим туристам, ушедшим дальше всех от сверкающего автобуса и складных столиков с закусками, подошел деревенский житель. Заговорил, улыбаясь – белые зубы на черном лиде.

Из троих один – Анатолий Сергеевич – знал английский. Местный по-английски тоже кое-как изъяснялся. Местный говорил, Анатолий Сергеевич переводил:

– Мужики, он говорит, что вон в той роще живет настоящий колдун вуду. Говорит, что за пять песо, можно получить предсказание на дальнейшую жизнь. Идти, говорит, три минуты.