Елена Колина - Воспитание чувств: бета версия Страница 14

Я сразу вспомнил сцену из Ларкиного детства. Она спросила маму: «Ты меня любишь больше, чем Петьку?», мама ответила:»Я очень люблю Петю, он мой сын», а Ларка закричала: «А я чей сын?!» И еще: «Почему ему всё, а мне ничего?!» Мама бросилась ее утешать: «Что ты, Ларочка, имеешь в виду, мамину любовь? Не думай, что ты у мамы на втором месте!» Ларка упрямо покачала головой: «Я знаю, что на втором». Ей было лет десять.

Еще Ларка сказала: «Тебе-то хорошо, ты на работе ешь всякое вкусное» и ушла, а мне ко второму уроку.

Ларка несправедливо меня упрекнула, я не ем на работе! Во-первых, на работе не едят, а во-вторых, я не ем на работе! Нечестно мне чавкать ветчиной, и сыром, и шоколадом, если у нас дома ничего такого нет. Алиса и Скотина едят свою еду, а мне мама дает с собой хлеб с маслом и солью, заворачивает в папиросную бумагу и кладет между двумя перфокартами, чтобы масло не вытекло мне в карман куртки. Перфокарты с дырочками папа принес с работы, когда уволился, взял в вычислительном центре. Вот я иногда курю с Алисой ее сигареты, это да, и в первый рабочий день пил виски, но сигареты и виски – это пороки, а не еда.

Я хотел отвлечь маму от Ларки, а папу от уныния. Сказал:

– А у меня на работе радостное событие!

Дело в том, что к нам приехала королева. Королева Елизавета приехала в Питер и дает прием на своей яхте «Британия».

Родители никак не отреагировали.

Я давно уже замечал, что общественные события становятся для нас очень важными, когда мы в них участвуем, а если нет, то – подумаешь, королева… Но в данном случае мы участвуем: Роман идет на прием. На яхту. К английской королеве! Он получил от нее приглашение. Приглашение на прием королевы связано с его бизнесом, не с водкой «Абсолют», а с обществом инвалидов. Это немного обман королевы: она думает, что Роман помогает инвалидам, а это у него бизнес.

Мама сказала папе: «Вот видишь… а ты как умирающий лебедь» и показала глазами на диван. Намекала, что за лежание на диване на прием к королеве не приглашают.

Папа показал глазами на меня. Намекал, что при ребенке не стоит называть его лебедем.

Я дал себе слово думать головой и быть тактичней: нельзя людям в одном месте рассказывать, что хорошего происходит в другом месте, в которое те не могут попасть… Это как будто бы Золушкины сестры приходят с бала и рассказывают Золушке о бале, но она-то не была… на самом деле Золушка была, но мама-то не была… Я запутался, но, в общем, понятно. Жалко маму.

Жалко маму.

На работе: Алисы нет. Где она? У нее нет подруг, ей не у кого побыть. По улицам, что ли, ходит, чтобы меня не видеть?

Играли со Скотиной в прием на яхте: Скотина был королевой (за то, что сначала съел яичницу, а потом киндер-сюрприз; киндер-сюрприз был уже пятый за день, что-то он у меня слишком много ест шоколада).

Скотина надел Алисино платье, а корону я сделал ему из дуршлага, засунув в дырочки фольгу от киндер-сюрпризов. У Скотины огромная коллекция бегемотиков из киндер-сюрпризов, они как раз пригодились, были гостями на приеме.

Дуршлаг нашелся в Куче. А еще мне попалась на глаза одинокая фотография женщины, в рамке. Это не баба Сима, не баба Циля и никто из наших соседей. Фотография очень старая.

Вечером пришла Алиса, со мной не разговаривает. Со Скотиной разговаривает. Кричала: «Как ты смеешь брать мои вещи, скотина!»

Скотина сегодня долго не засыпал. Просовывал руку между прутьями и хватал меня. Я держал его за руку. Он был теплый и беспомощный, как котенок без мамы, и такой же хитрый, как только я начинал потихоньку отнимать у него руку, бурчал: «Я не сплю, не уходи, ты еще на работе».

Когда Скотина наконец-то заснул и я собрался уходить (было уже одиннадцать часов или больше), пришел Роман.

Алиса закричала: «Папа, какой ты красивый!» И правда, ему очень идет серый костюм, голубая рубашка, синий галстук. Роман сказал, что костюм для приема у королевы купил прямо перед приемом, рубашка уже была на нем, а галстук он взял у водителя.

О приеме на королевской яхте Роман рассказал вот что:

– Один мой знакомый чувак из правительства засмотрелся на королеву, а у меня с собой всегда перочинный нож, и я ему – раз, и пиджак сзади разрезал… Он подошел к королеве, стоит, а у него сзади дырка! Потом разворачивается – дыркой к королеве…

– Ты шалил, тебе скучно было? – нежно сказала Алиса. – А какая там была еда… то есть я хотела сказать, как тебе королева?..

– Никак. Королева как королева. Вот куртка моя на яхте осталась, это жалко, хорошая куртка.

В конце вечера Роман обнаружил, что потерял номерки, свой и своего знакомого из правительства, и гардеробщик на яхте не хотел отдавать им куртки.

– Я говорю: «Отдайте польты трудящихся», а он не отдает… Я ему: «Королева вас не похвалит, что вы зажилили польты трудящихся», а он не отдает… Я плюнул и ушел. А куртка на яхте осталась.

Алиса смеялась так, что стала икать, я тоже смеялся, потом ушел.

Показал Роману фотографию женщины в рамке, он сказал: «Выброси». Я не смог выбросить. Во всем мире не осталось никого, кому дорога эта женщина. Представил, как я сомну ее и выброшу, а ведь она жила и пела. Представил, что я дожил до того, что настолько никому не нужен, что меня выбрасывают на помойку. Взял ее домой.

Опять дома.

Выяснил, что задумала Ларка.

Мама одной ее знакомой девочки переходила проспект Большевиков по правилам, на зеленый свет. Ее задела машина, просто не успела остановиться. Мама девочки даже не шелохнулась, но запачкала о машину куртку. Из машины вышел водитель и дал ей пятьдесят долларов. (Зарплата у этой мамы такая же, как у нашей, приблизительно восемнадцать долларов или двадцать.) Ларкина идея – попасть под машину, чтобы улучшить материальное положение: присмотрела в ларьке у метро кроссовки за двенадцать тысяч.

Ларка обсуждала со мной, на каком переходе удобней попасть под машину.

Я сказал: «Ты что, идиотка? А вдруг водитель не затормозит? Хочешь сломать ногу или шею? Ты у меня дождешься, что будешь ходить в школу и из школы под моим конвоем». Это я сказал для красоты: в школу под моим, а из школы под папиным конвоем, мне-то после школы сразу на работу.

Ларка согласилась, что может потерять больше (свободу передвижения), чем приобрести (кроссовки). На ногу ей наплевать, ей главное, чтобы ее ноги были в кроссовках.

Поставил фотографию чужой женщины на столик в прихожей. Мама сказала: «Зачем нам фотография чужого человека?.. Выброси и вставь в рамку кого-нибудь нашего, например, мою тетю Лизу». Переставил в рамку фотографию тети Лизы, а эту, никому не нужную, чужую женщину подложил в наш альбом (там такой бардак, что никто не заметит). Теперь чужой человек лежит в альбоме, как будто он наш. Через много лет мои дети (ха-ха-ха, мои дети!) или внуки не отличат нашу тетю Лизу от чужой, скажут: «Это какая-то наша родственница». Так какая разница, кто чей родственник?

Из интересного: сегодня зарплата.

Еще из интересного: Роман учил меня ездить на машине!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Вдруг ни с того ни с сего сказал: «А давай я тебя научу». Алиса осталась дома со Скотиной с недовольным лицом (у Алисы недовольное лицо, хотя у Скотины тоже).

Роман посадил меня за руль, сам сел рядом, сказал: «Вот газ, вот тормоз, поехали». И всё.

И я поехал! Сначала по Фонтанке, мимо Цирка. У Цирка машина заглохла, я снова ее завел и поехал, у Михайловского замка Роман сказал: «Налево!», я не смог повернуть налево, у Летнего сада повернул направо, потом опять направо, на Фонтанку.

По Фонтанке ехал без замечаний, но медленно. Роман кричал: «Давай, жми!» и нажимал мне рукой на колено, чтобы я жал.

С Фонтанки на Невский повернул на красный свет (что-то не сообразил), проехал по Аничкову мосту, повернул на Фонтанку, и тут Роман говорит: «Вон гаишник, давай быстро мимо него, смелей, и не жмись к тротуару!» Я не понял, как это «не жмись», и просто поехал. Оказалось, я все-таки жался к тротуару: выбил у гаишника жезл из рук. Гаишник поднял свой жезл, с угрожающим видом подошел к нам, Роман дал ему деньги, и он ушел на свое место. А мы поехали дальше.

Дома Роман сказал по поводу зарплаты: что у него сейчас нет денег. Я сказал: «Ничего, я подожду». Тогда он достал бумажник, спросил: «Тебе доллары или рублями по курсу?» И еще сказал: «Эх ты, овца… Ты так пропадешь. Я же тебе сказал – всегда будь драконом». И еще сказал: «Слушай меня, и я сделаю из тебя бизнесмена».

Неужели я все-таки овца? Я не хочу пропасть.

И тут кое-что случилось, о чем я не буду писать. Стыдно писать о таком.

Я страшно опозорился. Упал в обморок, как девчонка. Роман хлопнул меня по щекам и сказал: «Ты что, больной?» Я испугался, что он выгонит меня с работы (все знают из литературы, как при капитализме выгоняли на улицу больных рабочих, бурлаков и Муму).

Я сказал: «Я просто ничего не ел с восьми утра, не успел взять дома бутерброд». Тут и выяснилось, что я у них никогда ничего не ем. Роман заорал: «Сидишь у нас целый день и не ешь?! Ты что, о…л?!» И ужасно покраснел, вытянул губы трубочкой и сказал: «Давай-ка без этого, обещай, что будешь есть как дома, а то я тебе таких п…й навешаю». Я сказал: «Ладно, иногда буду есть».