Алексей Олексюк - А76 (сборник) Страница 14

– Даже не преувеличиваю.

– Ладно, – Аня приняла величественную позу. – Расскажи что-нибудь интересное. Только не о кораблях и не о море. Что-нибудь про любовь…

*

Солнце уже перевалило полуденную вершину, и его свет был тёпел и томителен. Бездонное небо опрокинулось над пригородным посёлком и лёгкий юго-западный ветер гнал по этой обжигающей глаз сини белые облака.

Мужчина сплюнул изжёванную былку и, спрятав записную книжку вместе с ручкой в чемодан, свистнул лежавшему под старым тополем псу:

– Эй, как тебя там? Шарик, что ли?

Мужчина ещё раз свистнул, но пёс, слегка навострив уши, с места не двинулся и глаз не открыл. Всем своим видом он словно бы говорил: «Какой я тебе Шарик? Ты на мою комплекцию посмотри, прежде чем обзываться».

Мужчина подошёл к псу и слегка потрепал того за ухом.

– Это Боцман, – сказала белокурая девочка лет десяти, перевесившаяся через соседский забор.

– Боцман? – переспросил мужчина, ничуть не смутившись тем, что его застали беседующим с бессловесным животным.

– Его все здесь знают.

– Надо же! Никогда не подумал бы, что из милого игривого щенка вырастет такой лохматый флегматичный хиппи.

– Вы, наверное, к тёте Ане приехали? – спросила девочка, ещё больше свешиваясь через забор.

– Я стучал, но никто не отпер.

– А вы громче. У них всегда кто-нибудь есть дома.

Подойдя к разрисованным несуразными ромашками воротам, мужчина вновь принялся стучать – на сей раз уверенней и настойчивей.

В ответ лязгнула металлическая щеколда и находившаяся сбоку калитка медленно отворилась. За ней стояла женщина в обсыпанном мукой переднике: ещё не старая, с красивыми серыми глазами на усталом лице. Она молча смотрела на мужчину, который, похоже, не знал, что сказать.

Флегматичный пёс, отряхнувшись, подошёл к своей хозяйке.

– Не нужно было тебе приезжать, – произнесла, наконец, женщина.

– Здравствуй, – отозвался мужчина, виновато переступив с ноги на ногу. – Я хотел повидаться.

– Я не хочу никого видеть… Уходи…

– Но…

– Уходи! – вскрикнула женщина и с грохотом захлопнула калитку, едва не прищемив нос зазевавшемуся псу.

*

Дочитав до конца главы, мальчик заложил книгу оборванной веточкой полыни и нехотя поднялся с насиженного места. Слегка подсохший на солнце прибрежный песок взялся сверху хрупкой корочкой, но глубже всё ещё оставался волглым, и поэтому следы на нём отпечатывались чётко, как в лунном реголите.

В густой тени под ивой стояло пластмассовое ведро с сегодняшним уловом. Там же стояла старая консервная банка с червями. Мальчик перочинным ножом вырыл ямку у самых корней ивы, вытряс туда червей, засыпал сверху землёй, затем спустился к реке и, набрав в банку немного воды, вылил её на то место, где зарыл червей.

Пустую консервную банку он положил в сумку, туда же аккуратно уложил книгу. Удочку он приторочил к сумке. Рюкзак в данной ситуации был бы удобнее, но мальчик не любил рюкзаков, предпочитая им прочную сумку от противогаза, носившуюся через плечо.

Высокое солнце припекало ему затылок и спину, но воздух здесь, у реки, был сырой. Вдоль берега мальчик дошёл до обрыва, образовавшегося там, где река, выгнув упругий хребет, тёрлась им о голый, не защищённый кустарником склон. Обрыв был довольно высокий для здешних мест – метров семь или восемь. Подойдя почти к самому краю, к мясистой трещине в мягком дёрне, которая намечала, какой толщины пласт рухнет в воду во время очередного весеннего паводка, мальчик увидел далеко внизу лежащий поперёк измелевшего русла бетонный столб – его погнуло, словно пластилиновый. Года через два, когда нанесёт песка, здесь образуется отмель.

Постояв на юру, мальчик направился по просёлочной дороге, широким полукружьем ведшей к пригородному посёлку. Примерно на полпути, посреди «однородных» картофельных полей, высилась плотная купа огромных, в полтора обхвата, тополей. Ещё на подходе к ним мальчик почувствовал под ногами шорох палой листвы и хруст обломанных ветром веток, а в воздухе отдалённый невнятный шум. Шум рос вместе с приближающимися деревьями, пока не превратился в сплошной гул, напоминающий морской прибой. Высокие тополя качались в такт, словно мачты парусного судна, идущего при небольшой килевой качке. Мальчик знал, что если смотреть вверх, на волнующуюся от ветра тяжёлую зелень, достаточно долго, возникает ощущение оторванности, похожее на лёгкое головокружение – словно плотная поверхность просёлочной дороги постепенно исчезает из-под ног, и ты повисаешь в пространстве. Но сегодня мальчик не стал долго смотреть вверх. Сойдя с дороги и перебравшись через широкую канаву, он подошёл вплотную к тополям. Провёл ладонью по стволу одного из «патриархов». Кора была грубой, как затвердевший цемент, и вся покрыта глубокими трещинами. Даже не верилось, что в этом окаменевшем ископаемом ещё может теплится жизнь. Но жизнь упорно прорастала сквозь «старческую» коросту тонкими желтовато-зелёными веточками. Да и внизу, у корней, было много молодой поросли.

За тополями виднелась ровная площадка, по которой были разбросаны какие-то ржавые детали от тракторов, старые плуги и сеялки, пустые консервные банки, чьи-то кости (мальчик надеялся, что не человечьи), прочий мусор. В склоне холма, ограничивавшего эту площадку с противоположной стороны, была вырыта землянка (вернее, неглубокая пещера, над входом в которую сделан деревянный навес): здесь весной, во время сева, и осенью, во время уборки, отдыхали сезонные рабочие.

Постояв в тополях, мальчик вновь вышел на просёлочную дорогу. Справа от него уходило в даль заброшенное, много лет кряду не паханое поле; высоченные кусты полыни торчали по всей его площади, как баобабы посреди африканской саванны. Слева же, в глубокой котловине, заросшей красноталом, виднелась зеленоватая жижа, в которой с наслаждением плескалось утиное семейство – мама-утка и четверо подростков-утят.

Далее дорога взбиралась вверх по крутому склону речной поймы. Идти стало тяжелее: не столько из-за самого подъёма, сколько из-за многочисленного мусора, попадавшегося под ноги. Мальчик то и дело спотыкался об обломки кирпичей или пустые пивные банки. Да ещё ведро с уловом и тяжёлая сумка от противогаза, оттягивая плечи, мешали держать равновесие.

На самом верху, у развилки, лежал перевёрнутый вверх днищем искорёженный троллейбусный кузов. Ни колёс, ни двигателя, ни сидений давно уже не было, только лобовое стекло уцелело каким-то чудом и даже не выглядело грязным. Юго-западный ветер, дувший теперь в лицо, донёс запах нагретого солнцем железа и человеческого кала. Желая выйти из зоны химического заражения, мальчик описал небольшую циркуляцию, как корабль, у которого заклинило руль на левом галсе, но тут из-под ворот ближайшего особнячка выскочила мелкая брехливая шавка на трясущихся лапках и радостно кинулась на нарушителя своих территориальных вод. Пришлось ретироваться к развилке, а затем идти другой дорогой – по самой окраине посёлка, вдоль высокой земляной насыпи промышленного отстойника.

Когда мальчик был совсем маленьким, он думал, что этот отстойник и есть то самое «море», о котором постоянно говорят взрослые и в котором его отец плавает на большой подводной лодке. Он был абсолютно убеждён в этом. И очень разочаровался, узнав, что атомный подводный крейсер, которым командовал его отец, просто не поместился бы в столь мелкий водоём.

На земляной насыпи отстойника рос клевер. Мальчик замедлил шаг, всматриваясь, но ни одного четырёхлиственного не нашёл. Почему-то это обстоятельство огорчило его, хотя он вовсе не был суеверен.

Возле асфальтированной дороги, делившей пригородный посёлок на две неравные части, молодой парень в потёртых джинсах, чёрной бандане и чёрной майке с надписью «Kill me!» пас овец. Вернее сказать, наблюдал за овцами, сидя на склоне отстойника и слушая что-то душещипательное через наушники плеера. На лице у него блуждала улыбка просветлённого Будды. Тем временем старый большерогий баран, щипавший бурьян несколько в стороне от остальных, добрёл до бетонного водостока, заглянул в него и, не долго думая, сиганул вниз. Тут же вся отара, как по команде, попрыгала следом. Овцы сгрудились в тесном водостоке, удивлённо таращась друг на друга и отчаянно блея. Матерясь на чистейшем аглицком языке, пастух бросился спасать своих заблудших агнцев.

Полюбовавшись какое-то время спасательной операцией, мальчик пересёк асфальтированную дорогу и пошёл знакомым проулком к видневшимся невдалеке воротам с аляповатыми ромашками. Необъяснимое чувство стеснённости и потерянности постепенно охватывало его, хотя в проулке никого не было, кроме соседской девочки, сидевшей на кирпичном заборе. Свет клонящегося к западу солнца запутался в её белокурых волосах.