Александр Кваченюк-Борецкий - Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 1 Страница 14

А однажды ночью предутреннюю дремоту маленькой Любе померещились голоса в комнате за стенкой, точнее, перегородкой из досок, залепленных штукатуркой, где гостевал и укладывался на ночь Елизар Артамонович. Потом – всхлипыванья. Ворочаясь с боку на бок, она с остервенением пучила зенки во тьму.

– Ах, бедный, ты, мой! – вдруг отчетливо донесся из-за стены голос Софьи Паладьевны, высокий и грудной. – Рада бы тебе помочь, но чем, не знаю!

– А ты приласкай пожарче! Приголубь, Софьюшка!

По второму голосу, отрывистому и гортанному, Люба поняла, что ночным собеседником мамы был не кто иной, как Елизар Артамонович.

– Не могу, Еля! Не обессудь. Никак не могу! Я люблю Гаврила!

– Ну, так, а я – чем хуже?

– Ничем! Ты – лучше!

– За чем же дело стало?

Потом за стенкой шумно засопели. Заскрипела кровать. Через минуту, другую, а может, и больше все унялось.

Наутро Софья Паладьевна, такая же бодрая и энергичная, как всегда, влажной тряпкой протирала в доме полы, хлопотала у печи. Елизар Артамонович не завтракал, сославшись на нездоровье. Уединившись в своей комнате, он за все утро не вышел из нее ни разу. Люба без конца косилась на мать. Но не заметила в ней ни тени смущения или раскаянья. Софья Паладьевна, как будто бы, и не амурничала с калекой прошлой ночью. А, может, и так ничего не было, и Любе все это только попритчилось?

День за днем в семье Артемьевых все шло своим чередом. Софья Паладьевна была с родными сдержанна и даже холодна. Но зато, как и всегда, активно хозяйствовала. Летом в колхозе работы поубавилось, и в большинстве своем Гаврил Артамонович баклушничал дома. Он, то маялся с похмелья, то лупил самогон на пару с Елизаром Артамоновичем. Последний выглядел заметно оживленнее, чем всегда. Шутил да острил невпопад. Явно с ним творилось что-то неладное. Немногословный, он вдруг – айда анекдоты старшему брату травить.

Мол, собрались за круглым столом Черчилль, Рузвельт и Сталин, чтобы решить, что с Гитлером делать после того, как возьмут его в плен. Черчилль говорит: «Сначала я выжгу ему глаза сигарой, а потом отправлю в Тауэр!» Рузвельт заявляет: «Я переломаю Гитлеру все кости, а потом посажу на электрический стул!» Дошла очередь до Сталина: «Еву Браун я отдам Берии, а Фюрера сошлю на Кавказ. Пусть сначала баранов научится пасти, а потом войну мне объявляет!» Ха-ха-ха!.. Хи-хи-хи!

Листья жухли. Рядили нудные дожди, а братья пьянствовали, не просыхая. Софья Паладьевна не мешала мужикам всласть куролесить. Зато у Гаврила Артамоновича беспричинно чесались на жену кулаки. То плохо прибралась она: в доме – грязи больше, чем в нужнике, то скотину впору не накормила… Все – не так, не по нем! Софье Паладьевне, хоть, из дому беги, до того умаял супруг попреками! Елизар Артамонович давай заступаться за золовку.

– Ну, чего ты, Гаврила прицепился к бабе своей, точно репей – к юбке!

Но это еще больше покоробило главу семейства.

– А ты – кто, здесь, такой? Сиди и помалкивай! Вот когда женишься, тогда и поглядим, каков, ты, муженек будешь?!

– Да, уж, не тебе чета, Гаврила!

– Вон ты как заговорил, калека двадцатого века! – вскипел вдруг Гаврил Артамонович. – Ты, наверно, завидуешь мне потому, что сам ни на что не годен! Своей бабы не имеешь, а перед моей выкомариваешься! Что не так, скажешь?

А Елизар – ему:

– Дурак ты, братец! Дурак!

– Может быть, и – дурак! Только не слепой потому, что вижу, что глаз ты на нее положил! Тоже – мне, Дун Гуан выискался! – нагнетал страсти ревнивый супруг.

– Кто, кто?!

И Елизар Артамонович так саданул аргументом по столу, что опрокинул на пол тарелку с борщом, которого за кураж и ложки не попробовал.

– Ты выбирай выражения, братец! Не думай, что, если я – инвалид, так за себя постоять не смогу!

– Ты ы ы?! Угрожать мне?!

Лицо Гаврила Артамоновича даже исказило вдоль и поперек от кипишу.

– Вот – гад!..

Он схватил со стола пустую бутыль и замахнулся на младшего брата.

– Гаврил! Ты что удумал, Гаврил?!

Софья Паладьевна опрометью бросилась к мужу! Но – поздно!.. Елизар Артамонович, даже охнуть не успев, брыкнулся со стула. Сам весь – в крови!.. Свежевымытые не крашенные половицы под ним тоже тотчас побагровели… Увидев это, Софья Паладьевна громко вскрикнула. Прикрыв рот рукой, вся затряслась от беззвучных рыданий. А Гаврил Артамонович, наполовину протрезвев, сделался как помет тараканий.

– Братка, а братка! – еле слышно одними губами, то и дело, повторял он. – Как же, это, так?! Как же?! Прости! Прости меня!

Он кинулся к неподвижному телу калеки, и, взяв его за отворот рубашки, приподнял с пола и стал трясти, как безумный.

– Брат! Братка! Очнись!

Елизар слабо застонал.

– Живой, живой! Слава богу! – заблажил Гаврил Артамонович. – Мать, твою мать! Скорее – чистую простынь и теплой воды!..

…Через неделю за Елизаром Артамоновичем приехала Екатерина Павловна. Они распрощались с хозяевами, и были таковы. А еще через месяц бабушка Любы прислала письмо. Мол, Елизар Артамонович скоропостижно почил от кровоизлияния в мозг. Екатерина Павловна не похороничала так, как – не на что. Гроб с телом сына свезла на кладбище. Вот и – весь сказ. Гаврила Артамоновича неприятно поразило известие о преждевременной кончине младшего брата. После чего он брался за стакан еще охотнее, и сознательно не высаживался из запоя. Для Софьи Паладьевны это было невыносимо. К тому же, Гаврил Артамонович обвинял ее во всем худом, что, так или иначе, приключалось с ними за их совместную жизнь. Но, больше всего, укорял в смерти младшего брата, как будто бы во время пьяной ссоры именно она нанесла ему увечье, треснув пустой бутылью из-под самогона по голове… Софья Паладьевна по привычке мирилась с тяжелым нравом мужа. Любу же Гаврила Артамонович и раньше не баловал вниманием и лаской. Теперь – и подавно!..

4

Андрей Иванович Барсуков был сильно не в духе. О каком продвижении по службе могла идти речь, когда начальство снова всучило ему дрянное дельце. И он, капитан Барсуков, оперативник со стажем, вместо того, чтобы сажать уголовников за решетку, где ни попадя, шарил заурядного обывателя, все преступление которого заключалось в том, что в один прекрасный момент он взял и, как в омут, канул. Родственников у этого ученого-геолога по фамилии Артемьев не имелось. В чем же конкретно состояла предъява?.. Что-то там у него с начальством не состыковалось. Вот он и дал чаду из квартиры, где был прописан. Не показывался на службе. Странный тип! Такого сорта криминала за всю долгую службу в милиции у Барсукова еще не водилось! О пропавшем гражданине он справился. В кожаной папке лежала характеристика на него с места работы и послужной лист. Но до сих пор Барсуков с ними так и не ознакомился. С горя он едва не нарезался до бесчувствия. «Вон Кудашкин – уже майор! Язвенник, трезвенник! – полемизировал сам с собой Андрей Иванович. – Ничего особенного. Зато службист, аккуратист. К старшим по званию – всегда с уважением. Вот бы кого – в пример!» Но Барсуков – не как другие. По крайне мере, задницу своему начальству он никогда не лизал. Возможно, оттого ему вечно и подсовывали никчемные дела, которые – для карьеры, как дождевая вода вместо масла, в двигатель. Только при мысли о дочке на сердце у Барсукова теплело. Слава богу, было хоть одно близкое существо, которое искренне его любило. И в подлинности этого чувства никто не заподозрил бы ни капли лукавства или фальши.

Наконец, отбросив дурные мысли, и, понемногу придя в себя, Андрей Иванович разослал подчиненных с поручениями. Одного – в «Институт геологии», в штате которого до известных пор числился кандидат наук Артемьев, другого – по месту жительства ученого. К концу дня оба вернулись практически ни с чем. И, все же, выяснив главное: Артемьев занимался поисками золота, Барсуков пришел к выводу, что это и могло быть причиной его внезапного исчезновения! И, возможно, убийства!.. Но что-то подсказывало Андрею Ивановичу, что, ученый – жив. «Как крот в нору зарылся и чернозем хавает! – подумал Барсуков. – Если же нет, тогда, кто устранил Артемьева?.. Имелись и другие варианты… Например, как у нас водится, человека, решив сделать козлом отпущения, то бишь, виновником бед целого коллектива, незаслуженно обидели!.. Зарплату срезали, в должности понизили, нахамили или – еще чего!.. А он, не будь простаком, сдачу – в ответ! Да, такую, что это не особенно пришлось по вкусу руководству института, тотчас усмотревшего в действиях подчиненного нарушение трудового и уголовного кодекса… Хотя в реальности тут все обстояло не так удручающе, как могло показаться на первый взгляд!.. Просто ученого, таким образом, хотели под себя подмять и, вместо того, чтобы, дать ему возможность, ощущая рядом надежное плечо партнера, продолжать неспешно вести хоровод, ни с того, сего, вдруг заставить до одури плясать в присядку!.. Вот он в бега и пустился… И динамики притушил. Что, теперь, его во всероссийский розыск объявлять?.. А, может, кусков на шампур нанизал, и – на дно? Как бы, не так! От капитана Барсукова еще никто не линял, так, чтоб из тех клочьев шерсти потом лыка не связать».