Гай Себеус - Та, чьё второе имя Танит Страница 14

По ответному растерянному, беспомощному взгляду Варис понял, что догадка его верна. Он удовлетворённо хохотнул.

– Что ж, пусть кретины горланят про длинноносую девчонку. А у нас с тобой сейчас начнётся своё веселье. Он подгрёб тонкую фигурку под себя, грубо задрав на ней холщовую рубаху.

Волчий бросок был мгновенным.

Варис не успел опомниться, как уже лежал, неловко уткнувшись ушибленной головой в бухту канатов, а желтоватые клыки в подрагивающих в угрожающем рыке губах нависли над его лицом.

10

Лия передвигалась теперь перебежками между «сундуком» капитана и кормой, где обосновались Ида с собакой. Да и то, только предварительно оглядевшись, нет ли поблизости Вариса, занят ли он делом настолько, что не прицепится снова к ней.

Не случись внезапное заступничество странного пса, жизнь её развернулась бы настолько круто, что могла и вовсе сойти на нет.

Дрожь пробивала при одной мысли об этом.

Как расценили бы её проникновение на судно в мужском платье моряки, так ревностно следящие за «юнгой-бездельником»? Да и сам капитан, её главный защитник, вряд ли был бы в восторге.

Она так и не поняла, с чего эта страшная, рыжеватая, так похожая на волка, псина бросилась ей на выручку?

А если бы Бласта спросили, зачем это ему понадобилось наживать себе врага в лице Вариса, своего бывшего управляющего, злобный характер которого он знал достаточно хорошо, он и вовсе не смог бы ответить.

Разве что природным легкомыслием он мог бы объяснить заступничество за свою молодую мачеху, которую, конечно же, сразу узнал в хрупком юноше, так настоятельно стремящемся убраться подальше от Италийских берегов. От волчьего дальнозоркого взгляда не укрылось и её желание избежать встречи со стражниками на берегу.

После трагической гибели мужа Лии пришлось спасаться бегством вместе с новорождёнными близнецами. Счастьем оказалось, что детей согласилась приютить и выкормить жена пасынка, Петал.

Лия не скучала по младенцам.

Рождённые от нелюбимого, они не заняли места в её сердце. Ей нужно было срочно скрыться от убийц мужа, спасать свою жизнь, а дети связывали ей руки. Она была несказанно рада избавиться от этого балласта. Ей хотелось начать новую жизнь, напрочь забыв обо всём, что привязывало её к семье мужа.

Любовь к пасынку истерзала её.

Оставив в доме Бласта не нужных ей детей, она решила, что не увидит его уже никогда. Не оставит для себя никакой возможности ни для любви к нему, ни для ненависти. Впервые за много лет она испытала облегчение, будто снова была молода, свободна и беспечна. Ей удалось втереться в доверие к капитану, который был просто помешан на составлении новых карт для мореходов.

Править карты она не умела. Но капитан и слушать не желал возражений. И, странное дело, у неё всё начало получаться! Капитан был страшно доволен. А команда, видя это, не смела проявлять свою завистливую ревность. До недавнего времени.

Как удалось этому зловещему Варису понять, кто она на самом деле? Она-то считала себя сильной актрисой, безупречно разыгравшей свою роль! Напрасно! Мужской костюм теперь сидел на ней коробом, настолько ожидала она разоблачения. Тихо чахла под многозначительными усмешками Вариса, подкрепляемыми сверканием затачиваемого ножа.

Она бы давно удрала в одном из портов, куда они заходили. Но, похоже, эта мысль посетила не только её. Поскольку на стоянках капитан не спускал глаз со своего любимчика-юнги. Теперь она ежесекундно ожидала громогласного, позорного разоблачения. Но что-то останавливало Вариса. Понять бы, что.

Она видела только, что не одна она постоянно следит взглядом за слишком догадливым матросом. Пёс, которому она была обязана спасением, тоже не давал Варису расслабиться. И к сверканию насторожённых глаз порой добавлял угрожающее посверкивание клыков.

Лия нервничала.

Казалось бы, ей в самый раз испытывать благодарность к псу-спасителю. Но когда она однажды решила дружески потрепать его за ухом, жест, который любят все собаки, странный пёс так рыкнул на неё, что теперь она не только не притрагивалась к нему, но и боялась встречаться взглядом. А он имел странную манеру по-человечески смотреть в глаза.

Это напрягало.

Выручала блаженная доброжелательность старой Иды. Только рядом с ней Лия и отдыхала.

Однажды капитан приказал пристать к берегу, чтобы подкормить команду горячей пищей. Варис перерезал горло овце, поигрывая длинным ножом и косясь на Бласта. Принёс положенную жертву Афине и начал умелыми движениями ножа разделывать тушу.

Бласт был дико голоден.

Застряв в волчьем обличье, он в полной мере ощутил потребность насыщения именно сырым мясом.

Они с Идой не могли себе позволить подобного роскошества на виду у всей команды. Собаку не принято было так баловать, когда люди недоедали. А сухари и солёные щепки солонины совершенно не прельщали Бласта. Он обрыскал уже окружающие расщелины, с отвращением сожрал нескольких крабиков. Но разве это была еда! Вот бы баранинки!

Он исподлобья наблюдал за священнодействием Вариса, разделывающего овцу. Тот издевательски возносил в воздух куски мяса, демонстративно нюхал их, потом медленно погружал в кипящий котёл.

Бласт был уверен, что даже если Ида и попросила бы для него кусочек требухи, не получила бы желаемого. Это был бы только ещё один повод для унижения. Давясь голодной слюной, Бласт прикрыл предательский нос хвостом и задремал.

…Нос – хвостом…

…Нос хвостом осеняя, пролилась кольцами лунного света на землю белая змея. Тело её длилось, перетекая бесконечно. Белизна его сияла-высветляла окружающую тьму.

Свернувшаяся привольными изгибами белизна связывала и отпускала, ограничивала и соединяла. До самого кончика хвоста, вложенного в жаркую пасть!

А под белизной светилась живость, буро-красная, трепещущая и тёплая.

Она струилась, светясь, будто дорога, наполненная и дарящая жизнь. И повороты её напоминали жизненные: чтобы продвинуться вперёд, надо было взять разгон и назад откатиться.

Чудный змееобразный лабиринт!

Но стоп! Дорога извернулась плотным узлом! Болезненным заворотом! Грозящим смертью!

Бласт с ужасом проснулся. Ида пристально смотрела на него.

– Пора! Отплываем!

Бласт и хотел бы рассказать ей свой сон, но она не понимала его. «Вот, насмотрелся на вожделенные бараньи кишки, снится теперь всякая дрянь с изгибами! Хоть гадай по этой требухе! Аж вспотел весь от жути!» – Бласт подскочил и, взъерошив густую шкуру, отряхнулся. От берегового песка. И от гудящих мыслей.

11

После прохода Босфора оставалось всего ничего до цели путешествия. Непогода не оставляла «Афину». Команда нервничала. Два других парусника, вместе с которыми они отправились в поход, как-то растворились в сбитне опускающегося неба и взлетающих волн.

Капитана уже не волновало, остались ли там, на побережье, причалы? Да и люди, с кем вести торговлю, – остались ли? Его уже не заботили даже новые карты. Он метался с одного борта на другой, орал на команду, нервно грыз кулак.

А море, называемое на старых картах «Амазонский понт», настолько изменилось, что стало неузнаваемым. Изменились его очертания, да и сам дух. Не зря, видимо, успели прозвать его Чёрным. Дружелюбным оно не выглядело!

Капитан, считающий себя лихим мореходом и всегда презиравший каботажное плаванье, на этот раз плюнул и решил продвигаться вдоль берега, опасаясь неисследованного водоёма подозрительно тёмного цвета. Вода колыхалась черным-черна, будто нафа. Казалось, поднеси огниво – море загорится!

Бласт лучше других понимал боязнь капитана. Уж он-то видел, как горело море год назад, издавая отвратительную серную вонь. И сегодня ещё над водой продолжал стоять остаточный запах серы, будто над исчадием ада.

Моряки, пытавшиеся по привычке наловить рыбы, были удивлены полной безуспешностью этого предприятия. После этого море показалось им ещё черней! Что это за водоём, в котором даже живность не водится!

Бласту, и так не ждавшему ничего хорошего, это и вовсе показалось дурным предзнаменованием!

Вскоре в небе воцарилось полное безумие. Молнии стригли водяные струи, как бешеные. Громы взламывали все мыслимые представления о верхе и низе, кувыркая парусник, как никчёмный листок. Небо кулаками туч лупило с маху по водной поверхности, взбивая её в пену. Волны хлёсткими оплеухами обрушивались на «Афину», выстраивали рядом с ней целый город стен, и тут же обрушивая их, будто затем, чтобы показать, что даже такое великолепие кратковременно. Что уж мечтать о большем ничтожеству, типа человеческого судёнышка!

Ценой огромных усилий капитан отвёл судно подальше от берега, чтобы не оказаться выплеснутым на прибрежные скалы разъярившимся молодым морем. Вода бешено вскипала белейшей пеной, подхватывала парусник, и кружила, и подбрасывала ввысь, и упускала в глубь впадин морских – до спазмов в кишках!