Елена Богатырёва - Три жены. Большое кармическое путешествие Страница 15

Она устроилась работать секретаршей в спортивный комплекс. Мама устроила. А до этого мама устроила ей аборт по блату. Лежа пятнадцать минут на столе, она выла в голос. И не столько от нестерпимой боли, сколько оттого, что все кончилось. Раз и навсегда. Вот теперь действительно – все. Потом она еще долго болела и вышла на новую работу через два месяца. Она так и не узнала никогда, что, когда Дмитрий бросился в свой кабинет и сел писать заявление о разводе, в комнату неслышно вошла Галина. Она заглянула ему через плечо, засмеялась.

– Вон! – закричал он на нее. – Ты не смеешь…

– А ты знаешь, – перебила она его, – что при разводе я потребую раздела имущества? Да, милый мой. И не смотри на меня так. Я получу половину всего, что у нас есть. А значит, ровно половину твоих картин, вот этих любимых твоих книг, да и гобеленчик тот мне со временем понравился…

Он замер и повернулся к ней.

– Ты не сделаешь этого, – попросил он глухо.

– Сделаю, – она коснулась его плеча, потрепала, – обязательно сделаю, дорогой. Ты меня знаешь…

Галина вышла, а он всю ночь просидел, разглядывая свои картины, гладя корешки книг, перелистывая альбомы…

Регина никогда так и не узнала об этом. Но даже если бы узнала, вряд ли поняла бы. Дикая боль, перенесенная во время операции, изменила ее до неузнаваемости. Она стала циничной, резкой.

Через год к ней пришел пожилой человек в черном костюме и попытался передать большой пакет. «Это вам от него», – сказал он, страдая одышкой. «К черту! Мне ничего от него не нужно! – заявила Регина. – Верните ему и больше не смейте показываться мне на глаза!» Она оттолкнула пожилого мужчину и с грохотом захлопнула дверь.

Дома Николай сел в кресло, опустил руки.

– Не взяла, – радостно засуетилась жена, разворачивая пакет. – Я так и знала. Пусть теперь у нас висит. – И она стала пристраивать на стену картину, где на ослепительно белоснежном фоне расплывалось загадочное сиреневое пятно.

Николай не мог вернуть картину другу, тот лежал теперь на городском кладбище, под охапками цветов, под кольцами венков…

А Дмитрий Николаевич увидел однажды странный сон, где кружились ночные бабочки… Вдруг он охнул от острой боли и сел в кровати. Валидол. Где же? Ну да, на кухне. Он встал, но так и не дошел до двери. Он упал, и ему почудился плеск волн, дома, утопающие в воде. «Так вот ведь оно, Рина, видишь, вот…» – хотел было крикнуть он, но не крикнул, не успел…

Жена его после похорон вздохнула облегченно, перебралась через сорок дней к своему второму мужу, стала распродавать библиотеку Дмитрия, его картины. Появлялись важные, солидные люди, предлагали неслыханные за такую дребедень цены. «А все-таки он знал в этом толк», – соображала Галина, переводя деньги на свою сберкнижку и купив, наконец, мохнатый красный ковер, о котором всегда мечтала…

8

И вот теперь, через пять лет после всей этой истории, Рина снова влюбилась.

– Ринка, я тебя умоляю. Ты должна выйти за него замуж. Замуж – и точка. Слышишь, по-другому – не соглашайся!

– Да он ничего от меня не хочет, как ты не понимаешь, – взвизгнула сестра и залилась горючими слезами.

Капа не выдержала, сунула ребенка в коляску, выгнала Ринку сморкаться в ванную, а сама тихонько сняла трубку телефона:

– Мам, с Регинкой опять начинается… У меня, у меня… Конечно, задержу.

Через полчаса, охая на каждой ступеньке, Ольга Карловна вышла из такси и поднялась по лестнице на третий этаж «сталинского» дома, где жила Капа.

– Ой, и говорила я тебе селиться внизу, ты ж меня не слушала, вот и прешь теперь на такую высь! Где она?

Капа молча показала матери пальцем на дверь гостиной. Ольга Карловна поплакала с дочерью для порядка, минут пять, и, как ни в чем не бывало, стала сыпать вопросами. Кто такой? Начальник? Это хорошо, что начальник. Женат? Вдовец? Давно? Два года – это срок. Двое детей? Ринка, да ты очумела, на что тебе такая обуза? Ладно, ладно, хорошо, отец не слышит, земля ему пухом. Как зовут? Да ты что, Марк? Он… Нет? Что за девки у меня, что за девки… А теперь слушай внимательно, Ринка, мне с тобой хлопот хватило, теперь слушай…

На следующий день в обеденный перерыв в здание управления, кряхтя и переваливаясь с боку на бок, как уточка, вошла пожилая женщина с большой хозяйственной сумкой. Вахтер открыл рот, но она взглянула на него грозно, и он отворил перед ней дверь в приемную.

Ольга Карловна вошла в тот момент, когда Марк отдавал Регине последние распоряжения. Вошла и молча начала распаковывать сумку. Марк замер, глядя на нее.

– Это моя мама, – робко пояснила Регина.

– Ольга Карловна.

– Здравствуйте.

– Вот кормить вас пришла, дочка совсем доходягой стала…

Марк взглянул на пышные формы Регины, ничего ровным счетом не понял, но кивнул и направился в свой кабинет.

– Куда? – схватила его за рукав Ольга Карловна. – Вы ее начальник?

– Вроде, – осторожно сказал Марк.

– Так вот и садитесь тоже. Если вы ее так загоняли, то сами, значит, и вовсе того…

Женщина говорила смешно и малопонятно, Марк едва сдерживал улыбку. Ольга Карловна крепко держала его за рукав и ничего не желала слушать. Не драться же с ней.

– Успеете наработаться…

Она постелила на столе салфетку, закрыла дверь. Пока они ели, она успела рассказать историю своей семьи от пятого колена. Между делом она упомянула, что похоронила недавно горячо любимого мужа. Марк выразил ей искреннее сочувствие.

– Но жизнь продолжается, – внушала Ольга Карловна. – О детях нужно думать. Одна я теперь у них. Дети – это самое главное в жизни. Дети – это прежде всего…

Марк кивал задумчиво и возил ложкой по дну тарелки. Щеки Регины все это время то наливались ярким румянцем, то полностью теряли всякий цвет…

На следующий день, собираясь на обед, Марк посмотрел на Регину.

– Ты идешь обедать? – спросил он, памятуя просьбу Ольги Карловны присматривать за дочерью, которая «собирается себя совсем уморить».

– Не знаю.

– Пойдем, пойдем, – засмеялся он, – а то снова мама явится.

Она засмеялась, встала. Он оглядел ее фигуру гораздо более внимательно, чем вчера, но так и не понял, отчего ее мать бросилась вдруг бить тревогу. В самом соку женщина… И они отправились в кафе. Он рассказывал о перестройке стадиона, а она жадно ловила каждое его слово. Марк так воодушевился, что спросил, может ли он рассчитывать на ее помощь в несколько щекотливом деле? На помощь и на полное молчание? Регина была сама искренность. Разумеется, может. Разумеется, никому она ничего не расскажет. Да и некому ей рассказывать. Нет у нее никого: ни подруг, ни друзей.

Марк притащил Регине кучу смет и попросил сделать кое-какие расчеты. Она трудилась над ними несколько дней и подсказала ему, где и как можно сэкономить. Он посмотрел на нее внимательнее.

– Ты молодец. Я и не думал.

– Брось, Марк. Чего тебе обо мне думать? – блеснула она на него взглядом, исполненным отчаяния.

Это было похоже на признание. Марк вздрогнул. Запнулся. Но решил все-таки спустить все на тормозах. Пожал ей руку, заговорил о текущих делах. Но после этого многое изменилось. Он уже знал, что Регина – большая умница, понимающая его с полуслова.

А Ольга Карловна тем временем отыскала в городе дом, вокруг которого полыхали оранжевые ноготки. Она постучала в дверь, сказала, что пришла с важным разговором. Открывшая ей женщина высоко держала голову и ждала, что скажет гостья. Такую не проведешь. И Ольга Карловна решила положиться на судьбу – будь что будет – и начать с главного.

– Моя дочь – очень положительная девушка, – сказала она. – Не молоденькая, но и не ветреная зато. С огромным уважением относится к старшим, я вас уверяю. Моя дочь любит вашего сына.

Хозяйка достала немецкий старинный сервиз, заварила чай в чайнике из чистого серебра. Разговор состоялся – к удовольствию обеих женщин.

Через некоторое время мать слегла. Закатывала глаза к небу.

– Послушай, – говорила она сыну, – чтобы за мной ухаживать, нужна женщина. Заботливая, взрослая женщина. Не нужны мне твои медсестрички за деньги. Они только о танцульках думают…

И Марк обратился к Регине. И Регина помогла.

– Вот эта, я понимаю, – говорила ему потом мать с какими-то мужскими интонациями. – Куда ты только смотришь? Помру, кто твоей Дашке будет нос утирать?..

Марк теперь реже огрызался и чаще задумывался. Он уговаривал себя, что это только ради детей, что нет тут ничего против Бога, нет никакой измены памяти. Он всегда будет помнить Ию. Регина просто будет жить рядом, растить его детей и… Иногда он будет с ней спать. От одной этой мысли Марку становилось жарко, хотелось принять холодный душ. Провести два года без женщины не так-то легко для такого, как он. Иногда, забывшись, он представлял, как касается ее большой груди и… О Господи!