Андрей Шум - Веллоэнс. Восхождение Страница 15

Однажды в деревеньке умер младенец. Его нашли в опустевшем колодце, тело было искромсано в мелкие куски. Обвинили мать – Верею. Та давно кормилась подаянием, околачивалась по тавернам, жаловалась на тяжелое бытие и этого тролля, который ей поломал жизнь, что б его лихорадка… На общем сходе решили, что в пьяном порыве, одержимая схватила тесак и…

Потом убили юродивого. Ироньги его звали. Об этом даже и сход не созывали. Руки и лицо у него и так всегда были в шрамах. Как добирался до острого, обязательно себя резывал. Молвил, что это жертва для богов и его защита от духов. Только в последний раз слишком глубоко кольнул он себя в бок. И по всей околице тянулся несмываемый кровяной след.

Купцы с городовым соорудили на всяк случай тревожный колокол. Прочесали дома. Пустили собак. Утопили двух ведьм да старого вора в темницу кинули. На том и успокоились.

Оставалось несколько часов пути. Мулы бежали веселей, хватая на ходу зеленеющую траву, муравит семенил за ними. Авенира оставила хандра и юноша прикидывал, как приспособить седло с уздой на необычное для тех мест существо. В зверобытной науке он читал и не про таких тварей – не думал, что когда-то их увидит. Двенадцать лет в стенах Академии стерли в его сознании разницу между обычными и чудными зверьми – все они были лишь картинками с описанием. Зато Марх не переставал удивляться. Он осматривал муравита, со смущением расспрашивал Авенира о звере. Тарсянин не привык выказывать незнание, но интерес к странной твари пересиливал.

Вот и сейчас сабельщик не удержался и задал вопрос.

– При битве, когда мы тварей тех давили, твоя живность сказала, что не любит мясо. А кем он питается?

Авенир посмотрел на соратника, ответил средоточенно, ровно:

– Муравиты живут колониями и выращивают слизней. Жрут их и их «молоко». Они типа крестьян наших. Только подземные.

– Ну а этот почему один?

– Выгнали наверное. Может, выполз на поверхность ночью и ускакал на сороконожек охотиться. Без разрешения. Когда под утро приковылял, не пустили. Скитался, да видимо его классорсиз… земляной змей, вроде того, которого Халил выдаивал. Принял за антилопу. Ясно, прокусить чешуйчатую шкуру не смог. Но пожевать мог, да отравил сильно. Муравита Гаруд нашел, выходил, учить стал.

– Что ж не убежал, когда отбивались? Умный же?

– Дома у него нет, скитаться одному опасно. А с нами вроде как повольней. Да и рабство их род принимает. Пока не отпущу с клятвой, никуда не пойдет.

– Вон как, значит еще и честный.

– Они такие. Делают, как положено, врать и юлить не умеют.

За холмом показалась башня Глинтлейского замка. На пике развевалось имперское знамя, по черепице то и дело прогуливались залетные птицы. Через пару часов подошли к городским воротам. Марх двинул в дверь дорожным молотом, в ушах загудело. На стене замаячил остроконечный шлем. Хриплый голос часового гаркнул:

– Чего надо?

– Мы – двое из квеста. Принадлежим имперской рати. Сообщи Тиннейри, а пока открой дверь да предоставь казарму – отдохнуть бы надо. Посмотри в постовых записях, там про нас должно быть. Марх и Авенир. Месячной давности.

Голова в шлеме исчезла. Прошел час, а врата так и не открывались. Марх постучал. Потом еще. Никто и не думал показываться. Тарсянин побагровел и стал колотить, что есть мочи. На стене засуетились, высунулась знакомая голова.

– Чего надо?

– Слушай, мы сказали ворота открыть, да главного позвать.

Рядом с копытом мула в землю впилась стрела. Из бойниц показались арбалеты.

– Приказано гнать вон. Убирайтесь. Иначе прямо сейчас к богам отправлю. Хватило же таким псам наглости в Глинтлей вернуться?

Авенир снял капюшон, поднял голову.

– Откуда такие вести? Мы были в соглядатайстве у хуннов, а нас к вероломам причислили?

– Знаем мы такое соглядатайство. Пойманный убийца раскрыл планы кагана. Вы его шпионы. Записки обнаружили. Тиннейри лично допрашивал. Приказал не впускать и не убивать… без причины. Велел передать пожитки. А теперь убирайтесь к своему хозяину. Хан всегда кинет кость своим шакалам.

Засвистело. С высоты камнем рухнул сверток. В нем было несколько одежд, пара клинков и небольшой сверток с медяками. В землю впилась еще одна стрела, предупреждая, что разговор окончен. Путникам не оставалось ничего другого, как только собрать скарб и развернуться. Отойдя на несколько верст, разбили лагерь в ближайшем леске.

Юноша задыхался от обиды. Костяшки пальцев побелели, кулаки сжаты, на глазах навернулись слезы. Марх безразлично, будто того и ожидал, пожал плечами:

– Стоило предугадать такой ход. Я никогда особо не нравился Тиннейри, да и воеводы не жаловали. Это еще милостиво. Или у кагана убьют, потеряв с десятка три хуннов, или так по миру пустят. Жаль только оружейню, много там у меня добра было. Видать и стражи в тюках порылись. Как еще медяки не нашли?

– А меня-то за что? – парень справился с накатившими чувствами.

– Вестимо, – тарсянин присел, аккуратно извлек из грунта стрелы, – если я шакал, то ты мой щенок. Чего зыркаешь? Не зря же тебя столько муштровал.

Воин с силой потер переносицу – юноше показалось, что у того глаза повлажнели. Взгромоздились на мулов. До Авенира донеслось тихое бормотание.

– Печально. Такая коллекция. Всю жизнь собирал.

Вечерело. Авенир в одиночку ушел на охоту, оставив сабельщика присматривать за пожитками. Марх согласился без лишних споров – надо дать парню развеяться. А то за один квест потерять и «любовь» и службу – это много. Ему то что – цейхгауз, конечно, жалко, но на долю мужчины и не такое сваливалось – не пропадет. Хочешь – молитвы читать может, а захочет – в наемники подастся. Для такого только два пути – или грешить убийством, или грехи замаливать.

Парень вернулся, когда солнечный свет сменился загадочным сиянием лун. Тащил, запыхавшись, косулю. Пот катился градом, весь перемазанный, аки боровой лешак с бодуна. Марх помог разделать, насадил на вертел толстые куски. Через час, уже позабыв про случившееся, мужчины вовсю уплетали ароматное мясо.

– Ты то, рекрут, чем займешься? Все, свободная жизнь пришла.

Авенир оторвался от жареной ноги, утер перемазанное жиром лицо. Вспомнил разговор со старухой, таверну. Прожевал кусок:

– А, Бадучен его знает. Или кто бы там ни был. В деревню не пойду, спокойная жизнь не по мне – это точно. Буду скитаться. Лекарем стану, волхвом, акудником. Может чародейству какому обучусь, если наставника найду.

– Пойдем со мной. В одном селении жил колдун, старый, правда. Тебе для начала сгодится. Да и я друга повидаю.

На пепелище догорало последнее поленце. Марх затоптал огонь. Мулов и муравита (юноша наспех соорудил перевязь) привязали к кольям и улеглись спать.

Разбудило сабельщика невнятное бурчание. Тарсянин, морщась от назойливых солнечных лучей, обозрел местность. Чаровник сидел под деревцем, теребил лазурит. Мулы паслись неподалеку, муравит нежился на солнышке, длиннющий розовый язык метко хватал мух, шмелей, стрекоз. Марх разжег костер, достал лепешки и мясо. Когда юноша подошел, завтрак был готов.

– Кому молился?

– Не знаю.

– Это как так?

Авенир взял жареный кусок, тронул бровь.

– У меня трактат древний, там про первого бога сказано. Вот ему и молюсь.

– Нирому что ли?

– Нет, Нирома признавали мидасы. А тот, который в трактате, он… до всего был. Создал все вообще. И… отличается от всех богов, о которых я слышал. Там говориться, что мы, ну… в общем, как дети его, а он – отец и учитель. Его народ обладает силой повелевать природой, а природа даже магии поддается с трудом.

– А, ты о Высшем.

Авенир кинул взгляд на Марха. Надбровные дуги поднялись, дыхание стало чаще.

– Да, наверное. А что ты знаешь об этом?

– Немногое. Высшего еще называют Творцом, он могущественен, но не проявляет своих сил без особой причины. Может быть, в этом есть особая мудрость, но популярности явно не прибавляет. Поэтому его забыли, обратившись к… более «отзывчивым» богам. Этому же богу поклоняются в монастыре Элхои, в горах над Турманским царством.

– Есть какой-то способ узнать его волю?

Воин молча дожевал пай, встал, гребанул сапогом землю на почти затухшие угли:

– Пора отправляться, пока Тиннейри не сменил милость на гнев и не послал за нами ловчих.

Солнце палило нещадно. Путники оголились до пояса, оставили лишь портки. Юноша искоса рассматривал на спине Марха кривые белесые полосы. От плеча до тыла проходили кривые дороги шрамов. Еще было много мелких и тонких, как будто соломинок накидали. На лопатке черыми линиями располагался Велесов круг – видимо, метка монастыря. Крупные соленые капли, стекая со лба, заливали глаза, мешали зреть – приходилось смахивать их ладонью, и все равно терпеть зудное щипание. Каждый порыв ветра обдавал жаром, как из печи кузнеца, дышали медленно, через тряпицу, стараясь не обжечь легкие. Смочили в ближайшем ручейке повязки, замотали головы. Через часа три пути за холмами показались домики. Проплывали мимо поля ржи – спелые колосья набухли, согнулись под тяжестью зерен. Еще неделя и начнется жатва. Было на удивление тихо – ни крестьян в поле, ни девиц-хохотушек. Не было и детей. Даже собаки не выли. Куда все исчезли, думал Авенир. Может на ярмарку подались? Али циркачи приехали. А что, даже собаки на такое соберутся – где люд, там и еда.