Андрей Шум - Веллоэнс. Восхождение Страница 16

Солнце палило нещадно. Путники оголились до пояса, оставили лишь портки. Юноша искоса рассматривал на спине Марха кривые белесые полосы. От плеча до тыла проходили кривые дороги шрамов. Еще было много мелких и тонких, как будто соломинок накидали. На лопатке черыми линиями располагался Велесов круг – видимо, метка монастыря. Крупные соленые капли, стекая со лба, заливали глаза, мешали зреть – приходилось смахивать их ладонью, и все равно терпеть зудное щипание. Каждый порыв ветра обдавал жаром, как из печи кузнеца, дышали медленно, через тряпицу, стараясь не обжечь легкие. Смочили в ближайшем ручейке повязки, замотали головы. Через часа три пути за холмами показались домики. Проплывали мимо поля ржи – спелые колосья набухли, согнулись под тяжестью зерен. Еще неделя и начнется жатва. Было на удивление тихо – ни крестьян в поле, ни девиц-хохотушек. Не было и детей. Даже собаки не выли. Куда все исчезли, думал Авенир. Может на ярмарку подались? Али циркачи приехали. А что, даже собаки на такое соберутся – где люд, там и еда.

В самом селении было поживей. Да уж и не селение, а почти городок небольшой. Несколько домов стояло из камня, по дорогам проезжали повозки с товарами, стояли лавки. Путники спешились.

В нос ударил резкий запах пряностей, рыбы, сластей. Шли по базарному ряду. Он сильно отличался от тех рынков, что были в Глинтлее. Как-то тихо все, нет гвалта, беготни. Потянулись лотки с кожей и оружием. Марх подошел к кузнецу, крупному нескладному детине с грубыми, черными от сажи руками, лысому и с пышными рыжими усами:

– Как имя тебе, железняк?

Мужик исподлобья посмотрел на окликнувшего. Хотел было послать на корм свиньям, но заприметив шрамы, решил не пытать судьбу.

– Кривдын меня кличут. Тебе чего – меч купить хочешь, али кинжал? Есть и кольчужки-легковески с щитками.

– Отчего у вас, как в могиле, тихо? Баб что ли увели?

– Жреца три дня тому в храме убили. Зарезали. Он последний, кто проклятие сдерживал, а теперь все. – Кривдын провел большим пальцем по шее. – Еще и обе луны полными через два дня станут, точно все преставимся. Нечисть то в полнолуние совсем безудержная. Купцы, да кто из помещиков позажиточней – выехали все.

– А ты чего остался?

– А куда мне? Кузню не брошу, да и от Ригура не уйдешь. Этот одержимый каждого рожденного в этом селе убивает. Ладамир – жрец держал проклятье несколько лет, теперь эта тварь в ярости всех задерет.

Марх посуровел. Демон в человеческом теле, еще и в полнолунье… Обезумев от крови, за ночь вырежет всю деревню, потом и до других доберется. Наклонился к кузнецу поближе, с опаской – предосторожность будет не лишней.

– Где дом Тангира?

– А, купца. Вот – детина ткнул обрубком пальца – по дороге прямо идите и там, за площадью каменная хата в три роста. Шли бы вы отседова, головы не сносить.

– За два дня мы от демона далеко не сбежим. А без жреца вашего и ночи не протянем. Читать умеешь?

Кривдын покраснел, презрительно пыхнул:

– Да я ж кузнец. Мне то и без грамоты! Я две зимы к лекарю ходил, склады учил.

– Хорошо. Тогда вот тебе… берестка, на ней все, что нужно достать. Если после полных лун живы будем, сам утром плату отдам.

Мужик пробежался глазами по загогулинам, лицо вытянулось. Изумленно глянул на Марха, тарсянин был непроницаем.

– Непросто. Да ты же… Что удумал? Ну, ежели спасешь… Так я тебе все. Достану, к завтрему достану, ей богу.

Палати купца светились вычурностью. К дверному входу поднималась резная мраморная лестница, бока ее украшали перила с выточенными львами. Четырехскатная крыша не деревянная, не жестяная, а из настоящей черепицы, на венце красуется кованый медный флюгерок-рысь.

– Эй, жив ли Тангир, мошенник? Должок за ним, голову сечь пришли.

За дверью послышались шаги. Раздался скрип засова, высокий хриплый голос пригласил:

– Входите.

Путники прошли внутрь. Гостевая убрана богатыми коврами, с картин улыбаются расписные красавицы, кедровые столы и кресла – работа искусного мастера. Авенир услышал шорох, обернулся. Марх уже катался по ковру, сцепившись с рослым, смуглым мужчиной. Через десять минут сабельщик лежал на лопатках, напавший придавил сверху – оба ржали во всю глотку. Приветствие обошлось без жертв, если не считать пары разбитых стульев, да подбитого глаза.

– Рад видеть тебя, друг. Ты с повесой?

– Может, слезешь сперва? Явно не комарик, пузо отъел, как брюхатая медведица.

– Конечно, конечно. Тебя ж комар и не заметит, отощал то совсем. Оставайтесь на обед, а то денным ветром унесет.

– Хорошо. Только и животинку нашу приюти. Мулам овса, а неведомому зверю – лягушек с пруда, иль капусты с хреном. В цирк изловили – для представлений.

Обедня получилась знатной. Бледный мальчик-слуга вынес жареного гуся, кашу, и странные, желтые фрукты – как сказал Тангир, апельсины.

Не успели обглодать птичку, поднесли новый жаровень.

– Это что? – осведомился Авенир.

– Попробуй, – прогремел Тангир – это зверь, что живет в дальней стране Иоппии. Он огромен и зол, вместо носа у него растет длинный хвост, через который он дышит, а изо рта выпирают две костяных сабли. Его очень трудно поймать из-за чуткого слуха, ведь уши у этого чудозверя размером с этот стол каждое.

Юноша обмакнул резаный пласт в намазку и опустил в рот. Что-то зажгло, защипало, по глотке в желудок спустился огненный комок. Прошибло слезу, во рту бушевал горящий вихрь.

– Вот, вот, – купец загоготал, – мясо то как мясо, но приправа!

После отдыха Тангир повел их в арсенал. Авенир рассматривал ножи ручной работы, кистени, палицы, сабли, щиты и копья. Марх тоже смотрел, иногда брал вещицу, примерял к руке.

– Это еще что, – возбужденно, почти шепотом, выпалил хозяин – есть у меня ятаганчик, мастера долго выделывали. Материал искал больше года, стран поисколесил…

Тангир подвел гостей к комнатке, достал ключ, открыл потайной замок. Дверь, скрипнув, отворилась. На кедровой подставке красовался ятаган. Черное лезвие переливалось на вечернем багряном солнце. На клинке поблескивала гравировка. Рукоять обмотана телячьей кожей, в бронзовое навершье вставлен красный камень.

– Вот, эту сталь я нашел на драконьих островах, в дымящей горе. Путь к нему мне указала падающая звезда. Кузнецы месяц приноравливались к металлу, ковали, закаляли, точили. А камень – это рубин, колдуну тому отдал несколько повозок золота, разорился. Старик тот сказал, что булыжник обладает магической силой, но он не смог ее раскрыть.

– Позволишь?

Марх смотрел не отрываясь, будто зачарованный изучал каждую деталь, каждую ямочку и каннелюрку.

– Только для тебя.

Тарсянин взял, взвесил, пощупал лезвие большим пальцем. Медленно, нехотя, отдал купцу.

– Да, вещь дельная. Забери, а то приберу к рукам, не заметишь.

Тангир улыбнулся.

– Я бы на твоем месте тоже не отдал. Этот ятаганчик – как часть меня. Каждый вечер деревяшки рублю, чтобы руки не отвыкали. Оставайтесь погостить недельку. Простолюдины пускают слухи об одержимом, я им не сильно верю – но через день полнолуние, лучше вам скрыться у меня. Мало ли, в пути какая тварь приметит, или навья пристанет. Моя крепость надежна, а стали – на всех перевертов хватит.

– Спасибо, друг. Остались бы, но долг зовет, с цирком уговор. До следующего вечера погостим, а под полнолуние отправимся. По пути храм, там схоронимся – на святую землю нечисть не позарится.

– Это да, конечно.

Голос купца звучал серьезно, немного отстраненно:

– Но, все ж, жрец не укрылся.

Паж провел гостей в просторную комнату. По углам стояли не топчаны – кровати, устланы перинами с шелковыми, набитыми гусиным пухом, подушками. Через разноцветную слюду солнце рисовало на стене сложный мозаичный узор. Пахло выпечкой и корицей. На столе возвышался графин с чистой водой, поблескивали два хрустальных бокала.

– Дорвался Тангир до богатства, – проворчал тарсянин, – даже в Глинтлейском дворце таких убранств нет.

Одеяла с подушками из уважения другу сложили в угол (так бы выкинули к чертям – не привычны пуховые покои), разместились на оголенных дубовых полках.

Утром Авенир долго приходил в себя – голова налита свинцом, в глазах песок, руки-ноги ватные. Всю ночь не мог уснуть – Марх ворочался и стонал, видать снилась битва, или тварь, которая ему спину подрала в лохмотья. Ладно бы в карауле стоять, дежурстве, или блиц-атаку отрабатывать – нормально, но вот когда только и делаешь, что ничего не делаешь…

На улице тепло и светло – вот только тишина усилилась, какая-то необычная, мертвая. Животных оставили в хлеву, так сподручнее – на одну заботу меньше.

– Разделимся, – путники подошли к центральной площади и сабельщик предложил погулять поодиночке – Встретимся вечером, пойдем на последний ночлег. Ну, в смысле, в этом городе.