Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Какого цвета любовь? Страница 16

Вообще-то, мама, как всегда, была права! Никто не хотел в семье иметь недостойную невестку. Буквально ещё совсем недавно весь двор обсуждал происшествие, поднявшее на ноги и старую часть Города и новые микрорайоны.

Прямо по соседству с Аделаидой жила семья, в которой единственный сын в свои тридцать пять никак не мог жениться. Наконец, ему кто-то из родственников, или просто знакомых сосватал «хорошую девочку», но с «46 квартала», как назвали новостройку. «Хорошая девочка» понравилась и «хорошему мальчику» и родителям. Сыграли большую свадьбу. Прямо посередине двора натянули огромную брезентовую палатку. На двух грузовиках привезли столы, похожие на досчатый пол, только с раскладными ножками. Огромные лавки. Там, где не хватило лавок, обернули бумагой для колбасы простые доски со стройки и перевязали их верёвками. Потом привезли живого телёнка и двух барашков. Свадьба гуляла дня три или четыре. Молодые сидели на наскоро сколоченной сцене, бледные и очень взволнованные. Ещё через неделю «хорошая девочка» со двора исчезла, как будто её и вовсе не было, как не было и большого кровавого пятна от недавно съеденного телёнка, если носком туфли поковырять землю под спиленной акацией. Сперва подумали, что «хорошая» оказалась «нехорошей».

Все соседки во дворе перешёптывались, ломали головы в поисках истины повсеместно и ежечасно. Говорили разное: то ли будто бы её мама заболела, и ей срочно пришлось уехать «на тот берег». Но с «того берега» доходили слухи, что мама здорова, стали говорить, что она не только оказалась «нечестной», а что в Большом Городе у неё трое детей от председателя профкома, где она работала. Наконец, тётя Тина, видно, устав от непрекращающихся вопросов, и от страха лишний раз выйти из дому, решила пойти в народ и рассказала всё без утайки.

Сперва всё шло нормально. «Хорошая девочка», культурная и воспитанная, вставала рано, в кровати не залёживалась, «неплохо готовила» и прибиралась в квартире. И вот, «буквална через нескако дней после свадбы» (буквально через несколько дней после свадьбы) мать жениха, соседка тётя Тина, «савсем слючайна» зашла в ванную, когда молодая невестка купалась:

– …И ви преставляете! – Кричала во дворе обманутая тётя Тина, размахивая руками и вертясь как пропеллер. Она старалась повернуть на себе кофту, кофта выскальзывала из дрожащих рук, она снова её хватала, кофта снова выскакивала:

– Представляете – неё огромный шрам вот отсюда, – она всё интенсивней крутила несчастную кофту, ловя её за шов на спине, – и вот досюда! Досюда, я говорю! – Тётя Тина с силой тыкала себя указательным пальцем в грудину. – Я говорю ей: «Эта-а-а чтоо-о-о?!» Она мальчит! Я опять говору: «Эта что-о-о-о?!» Она началь плякать и гаварит: «Вот мне, когда я была маленькая, операцию на лёгких делали… Это было давно… теперь у меня всё хорошо…» Ах, ти суволочь такая, а! Откудава я знаю: харашо, нехарашо?!. Я что, своего эдинственного си на растила, чтоби мнэ болную женщину в дом дали?! Я тоже думаю: почему ей ужэ двадцать два, и никто замуж нэ брал?! И говорят – никогда ни с кем не встречалса! Говорят: домашняя дэвочка, харошая дэвочка!!! Я тоже думаю: почему из Другова раёна?! Оказывается, там всэ просто всё знали! Всэ знали и апериция и маперция. И харошая и марошая… Какие она дэти может ражат, кто знаэт! Я этим сватам!.. Я этим сватам… Я даже пака нэ знаю, что сдэлаю! Каких детей рожает, а?!

– И может ли вообще нарожать, неизвестно… – соседка сверху, полуприкрыв веки, понимающе раскачивалась в такт словам, как если б вслушивалась в музыкальную композицию Шуберта.

– Ох-ох-ох! Господи, сохрани от такого! Господи, сохрани!

Так они проторчали во дворе до вечера. В центре – тётя Тина, обиженная и оскорблённая. В три ряда вокруг неё – лохматые, седые соседки в чёрно-серых длиннющих одеяниях. Часть из них соболезнующее, в полнейшем понимании вопроса, молча, согласно трясла головой. Вторая, стараясь перекричать друг друга, приводила подобные очень красочные примеры из анналов своей, богатой на подобные случаи, памяти.

Всё это разыгралось во дворе. В школе проходили русского писателя Тургенева. И темой домашнего сочинения была «Тургенеская девушка» – собирательный образ.

«Сначала она дичилась меня, но Гагин ей сказал:

Ася, полно ёжиться, он не кусается!

Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со мной. Я не видал существа более подвижного. Ни одно мгновение она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову. Её большие глаза глядели прямо, светло, смело, но иногда веки её слегка щурились, и тогда взор её внезапно становился глубок и нежен».

– Это что ж это такое?! Мама устала рассказывать о «целомудрии девушки», тут невестку выгнали даже не потому, что она была «испорченная», а потому, что у неё шрам на спине. Кстати – если б у неё была юбка не до пола, так её бы вообще «не взяли», а не то, что «выгнали!» Так чему же в школе учат?! Всё совсем с точностью наоборот! Мало того, эта самая Ася ходила одна гулять на «развалину», остаток феодального замка, находившегося верстах в двух от города. Ещё и… Нормально, да?.. Брат сам приводит домой случайного знакомого – какого-то мужика. Они вообще даже не знают – из какой он семьи? Кем его родители работают? Здоровый он, или больной? Может, у него туберкулёз и он заразный, или может ему тоже операции на лёгких делали?! Сестра этого главного героя стесняется с ним общаться, девушка не хочет, так он сам подталкивает её к разговорам! Это, типа, она должна с ними сидеть и с этим незнакомым разговаривать, что ли?! И правильно ещё тогда Аделаида подумала – как он вообще мог с ней в лодке кататься и ухаживать, если знал, что все женщины грязные и у них бывают «тра-ля-ля»!

В Городе, где жила Аделаида, «брат» ещё бы сто раз подумал – можно ли приводить к себе в дом, где есть ещё и незамужняя девушка, неженатого друга. И не дай бог, чтоб тот, хоть краем глаза, хоть краем уха повёл в сторону его сестры! Скорее всего, если бы он привёл в дом мужчину, она бы вообще изначально не вышла из своего угла, даже поздороваться. Или бы вышла по приказу брата, принести чем-нибудь подкрепиться типа пучка зелёного лука, белый сыр и откушать стакан домашнего вина. Значит так – принесла, оставила – свободна! И не дай Господь, чтоб «брат» втихаря заподозрил «неладное», типа того, что его сестра понравилась! Большего оскорбления быть не может! Тут сюжет раскручивается только по двум сценариям: либо гостя за подобную хамскую выходку избивают и вышвыривают из порядочного дома, либо он тут же на коленях просит прощения и, договорившись с братом, бежит за папашей и сватами!

У Тургенева вообще разврат получается – «она улыбнулась и сама заговаривала!» Ха! Этот же гость в тот же день раструбит на весь город, какая у его знакомого «сестра»! Тут позора не оберёшься! Ославит так, что в жисть не отмоются ни «друг», ни его бесстыжая «сестра», ни их родители! Всё это понятно и просто. И мама так говорит и на самом деле так и есть. Только как это может быть, как в книге?! Зачем всё такое проходить по литературе в школе, чтоб потом путаться и думать, а вдруг Тургенев не совсем всё придумывает?! А вдруг и вправду где-то есть другая жизнь? Есть же в журнале «Работница» в бесплатном приложении посередине на шершавой бумаге выкройки для «сарафанчиков с открытыми спинами»! Если есть, значит, кто-то такие шьёт и потом носит!

Нет! Иван Сергеевич Тургенев реально издевался над Аделаидиным разумом!

«Она не сидела смирно, вставала, убегала, прибегала, смеялась своим мыслям, глаза смотрели прямо, светло и смело! Взор становился нежен!»

Как можно «убегать и прибегать»?! Это значит – насильно привлекать к себе внимание! Гость сидит, ест сыр с луком и пьёт вино, а она – «убегает и прибегает»! Брат молчит и даже не крикнул на неё ни разу! Совсем, что ли, дебил?! Можно не «бегать», а в широкой длинной одежде скользить, как тень вдоль стены и желательно не поворачиваться задом к посетителю. Это верх неприличия! Что она ему сзади показывает? И в лицо смотреть не надо! Надо пересчитывать носки туфель. Ага! Ещё не хватало, чтоб посетитель поймал её взгляд! Порядочная девушка должна смотреть в пол, не поднимая глаз; скромно улыбаться, прикрыв ладошкой рот. А уж эти «гулянья по развалинам»! Если бы девушка, или даже замужняя женщина была бы найдена одна в парке, а вовсе не за «две версты» от населённого пункта, совершенно убитой и расчленённой на куски для шашлыка, весь Город её бы осуждал:

А чего её туда понесло?! Сама виновата! Зачем пошла?! У неё дома дел нету?

Если б это была женщина с детьми, то говорили бы:

– Вот что бывает, когда человек только о себе думает! Захотела гулять – вот пошла! И теперь что будет?! Бедные её дети! Ей что?! Уже убили, уже умерла, похоронили – всё закончилось! А что дети теперь должны делать?! Как они будут жить?! Как детей жалко! Сиротами остались! Что она наделала, а?!