Владимир Шибаев - ЯТАМБЫЛ Страница 16

– У нас все пришло в порядок, Гаврилыч, – как можно ласковее произнес Степа.

– Вы, товарищ, лучше не палите, ночью то, – предположил любезный мужичок. – А то, не приведи, промажете, пораните только зазря…

Глаза Дипешенко посветлели, он отступил в проем двери, тихо прикрыл ее и произнес негромко «Здравия желаю», и зачем то со свистом дунул в дуло.

– Хороший боец, – задумчиво глядя на дверь, прошептал Федот. – Ладно, засиделся я, чай. Спать не устал? Да, слухай, Степа, чуть я не позабыл. Это ты работу то спрашивал? Ну там, «могу»… чего-то – «ищу».

Лебедев поглядел на мерно покачивающийся в поле зрения стол, стул и на накрепко привинченного в нем Федота, но ничего не сказал…

Мужичок стряхнул с трухлявой газетенки остатки еды, послюнявил пальцы и начал разглаживать жеваную страницу, пошевеливая губами и изображая еле движущимися пальцами волнение.

– Мне тута вот… сказывали… значится… дай-кось… пораспросить-то… стервь… а, вот. Вот, Степа. Вот тут у меня. Давай помогай, чем бог подал. Слухай… Значит, в городе Рапалле в Итальянской республике в каком-то годе было совещание. Значит, бумаги разные, подписи. И не смогешь ли ты дернуть мне где-нибудь ксивочку-директивочку за вот такой цифирью? Глянь, – и Федот квадратным ногтем отчеркнул номер, намалеванный на газете, похоже, дамской помадой.

Степа молча сел за компьютер, мужичок спешно пристроился рядом. Степа удачно вошел в сеть через свой отросток радиоканала, чудом еще существующий в эфире (как здорово, что вовремя слез с вечно трещящего телефона) и понесся чесать узелки. Мининдел, Госархив, Аркадия Самойловна Двоепольская и ее личный девичий дневник, СИСМИ.

– А СИСМИ поломаешь? – уважительно крякнул мужичок, следя за летающими Степиными пальцами.

– Пока нет.

– А чего так?

– В зеленой и желтой зоне этого добра точно нет.

– Кто сказал то? – мужичок доверительно схватил Степу за его щелкающие пальцы.

– Ребята шутили. Миром правит информация, – открестился Степан.

– Так ты в фиолетку залезай, – неожиданно и как бы несуразно брякнул мужичок.

Степа повернулся к Федоту и прямо поглядел на него. Мелькнуло «а ты Федот, да совсем не тот».

– Не требуется. Уже нашли. ПО архиву бабкиных воспоминаний графини Анхальт-Датрино «Свидетель века» фонда Гуггенхейма. Такого письма как у Вас, с номером, где дробь, нету, а без дроби могу прочесть.

– Кто подписал то ксивку?

– Сами знаете, что спрашивать? Иосиф Виссарионович… А с дробью такого и нету.

– Эта мне начерт. Есть, Степа, есть. Да не про нашу честь. Так ужо миром правят людишки. Ла-адно…

Федот вновь ухватился за газету и заерзал над ней, почесываясь и кряхтя. Потом поднял голову и широко улыбнулся.

– Ну а давай-ка ты мне, милый, письмецо одно, что в марте месяце сорок лет назад отправила жена английского наследника одному коблу конному полковнику с яйцами до земли. Знамо только, что тама про предложеньице нашего одного ба-альшого начальничка то ли продать, то ли подарить одну магистральку, и приказ срочно прибыть с конем, сбруей и рысью.

Степа помчался по архивам лондонских желтых газеток, зачем то зря заскочил в канцелярию Виндзора, улетел в частную голубиную почту, а потом просмотрел список поручений клеркам и разносчикам записок скачек в Эскоте. Но нашел совсем не там.

– Вот, – сказал он, отирая пот со лба. – Про все есть, а про сбрую нет.

– Сними копийку-то, – смиренно попросил Федот. – Только черте в старье копошиться. Бежим в сегодню. Гадь. Совсем затесалась. Да ладно, я на память, прости ради что совру. Один наш паренек, специалист, лет с десяток назад контрактовал, ну, на подработье, в этом, как его… – и мужичок опять закрутил газетку, – Гартин… Гентир… Геттингене. В лаболатории ихней. По неафишируемому контракту. Давай-ка ты мне этого парня.

Степа упал в мидовские, академические архивы. Ничего. Поломал по дороге пару ключей внутренней картотеки журнала «Сайнс».

– Не мудри, – скомандовал при этом Федот. – Ближе к любимой всеми жизни. Билетные кассы, списки спецрейсов.

Тут же Степа взялся за доверенности на жилье, стэки клиентов магазинов лабораторного оборудования, страховая группа «Закрытые ворота», ожоговая клиника в Мюнхене. Через час в собираемый файл плавно втекла не очень качественная фотография худого мужчины на дружеской вечеринке из архива БНД. И постепенно, будто соткавшись из побитой временем пряжи добровольных донесений, торжественных школьных благодарностей, грубых медсправок, нервно оформленных заявок на научные публикации, почему-то затесавшихся писем дамского ручного и машинописного исполнения, заботливо сохраненных специальными людьми поздравительных открыток, зловато-торжествующих заключений коллег и финансовых отчетов, – перед Степиными пьяноватыми очами замельтешил худой, суетливый, постоянно бегущий куда то гражданин с явными признаками тяжелого отравления идеями о каких-то газах, о пертрубациях с костяком генома, о перенасыщенности мистических «вторичных растворов» столь же фатальными «финальными композициями». Человечек был злой, от злости же постоянно хоть чем-нибудь непонятным болен, и совершенно неудобный для полезной дружбы и любой любви.

Впрочем, постоянно находились те, кто восторженно клялся в добром расположении к нервному гражданину, но перекладывал эти восторги изрядными слоями сомнений в своем выборе объекта поклонения. Через раз звучало «научный неряха», «плутовато гениален», «нетерпим к простым истинам», «кафедрально нахал и зазнавала», «практически и теоретически болен», «к сожалению всегда готов совершить открытие», а иногда просто «мурло прошлого» или «конфуцианец нетертый».

«Химик долбаный», – привернулся вдруг на несвежий Лебедевский ум служебный отзыв полковника Павла.

Суетливый человечек, пробегая вдоль дат документов, светящихся перед Степой на экране, постепенно становился полностью несносным. Он хватал заслуженно сидящих повыше людей за рукава и борта пиджаков, постоянно и сильно пихал женщин-секретарей в тщательно культивируемую ими грудь, без спроса выбегал в какие-то президиумы, размахивал перед членами пальцем, а однажды дошел до того, что завалил шаткую деревянную трибуну в какой-то полный серьезными людьми зал вместе с судорожно цепляющимся за нее оратором, начальником крупного куста наполнения сельхозфинансированием почв. Особенно поражал этот лицедей невольных слушателей в конце общения, когда выпрастывал рукава грязной рубахи к давно не беленым потолкам и, разбрызгивая, возможно, заразно-бешеную слюну, вопил о губительно тонких взаимодействиях взвесей живой природы в пассивных газовых средах.

Не мудрено, что скоро вулканические извержения его научных статей попритухли, как то угасли. Публикации все реже просачивались сквозь сито общественной цензуры, а злобно-восторженные отзывы соратников по цеху сменились редкими ядовитыми ссылками: «как вряд ли справедливо заметил… в таком то году… не будем строго судить неэтичное научное откровение когда-то известного… сейчас можно только предположить, прав ли был… в своих разрушительных умствованиях…» И вот с некоторой даты человечек вовсе пропал, исчез из научной суеты, будто и не родился. Мелькнул, правда, какой-то желтый документик, где отдельно озадаченный сотрудник докладывал, что «объект замечен на женской половине, движется в полный рост». Что это означало, для Степы осталось загадкой, а спрашивать у тесно прильнувшего к нему и дышащего сильным чесноком Федота Степа постеснялся.

– Ладноть, – медленно откинулся Федот. – Это все мутота, это уже все сто раз знаем. Устал я с тобой с непривычки безделить.

Он поднялся и пробежался по комнате в приплясе, крутя руками и треща позвоночником. За окном уже разлил белую отраву скудный рассвет.

– Приходи в понедельник анкетку заполнишь. Вот тебе бумага.

В дверь узенько всунулась испуганная головенка участкового:

– Водило спрашивают, не нужно ли чего? Может соку, аспирину, девчатушек может?

– Иду, иду, исчезни, – бодро крикнул мужичок и стал, охая, натягивать валенки, потом замер, пошевелил пальцами ноги и, засунувшись в валенок чуть не по пояс, вытянул пачечку и бросил, обмотанную совсем неприличной газетой, на компьютерный стол.

– Ночные, неурочные и подъемные. – И просипел, с горьким видом царапая бока, – ну, бувай. Еще, пошто, свидимся.

А потом колобком выкатился за дверь. Степа выключил лампу и рассмотрел бумагу при прогорклом свете только вылезшего и растворяющего тени утра. Сверху вниз красивыми золотыми буквами на белой картонке с вензелями было пропечатано:

«Клуб любителей острого. Пропуск № такой-то на два лица.

Приглашается на чествование объявления состоявшимися будущих выборов нового мэра. В программе: фуршет-еда, тщательный осмотр последних моделей, концерт всенародных исполнителей с обращениями и напутствиями. Места стоячие. ХОЗУ»