Виктория Токарева - Одна из многих (сборник) Страница 18

Николай узнал слова. Это было стихотворение Лермонтова. «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. // Утром в путь она умчалась рано, по лазури весело играя. // Но остался влажный след в морщине старого утеса. Одиноко // Он стоит, задумался глубоко, // И тихонько плачет он в пустыне».

На первом четверостишии музыка была легкая, летучая, как тучка золотая.

Второе четверостишие шло с паузами. Паузы-вздохи. Это про утес. А последняя строчка: «И тихонько плачет он в пустыне» – музыка-плач. Тяжелые мужские рыдания.

Николай заплакал.

В дверях появилась Елена и сказала:

– Если ты не прекратишь, ты сдохнешь…

Николай понял: это правда. Он действительно уйдет из жизни, если не прекратит. Но ведь уйти – тоже неплохо. В его жизни было все: и бедность и богатство, и любовь и ненависть, и равнодушие. Дальше будет повторение пройденного: опять работа, опять деньги, опять женщины. Переночует какая-нибудь следующая тучка на груди утеса-великана…

Николай проснулся среди ночи. Открыл глаза и ясно понял: его противостояние с Охрицем не стоит выеденного яйца. Они вцепились в один проект, каждый тянул в свою сторону. А меж тем от этого проекта выгоднее отказаться, чем продолжать. Быстрее создать новое, чем дергаться, пытаясь вернуть старое.

Утром он позвонил секретарше и сказал:

– Позвонит Охриц, скажешь, что я не могу его принять.

– Не поняла, – ответила секретарша.

– Пусть он испугается, – разъяснил Николай.

– Поняла. – Новая секретарша понимала Николая с полуслова.

Конкурент Охриц решит, что его игнорируют, у него жопа слипнется от страха. А когда человек боится, его легко победить. Охриц заплатит любые деньги и будет счастлив.

Николай заберет свою долю и вложит в другой проект. Он уже знал – в какой.

Утром Николай принимал контрастный душ. Потом растирался.

Тело горело, он чувствовал каждую клеточку. Подумал: любовница ушла, но яйца не отрезала. Все осталось при нем. Богатый мужчина старым не бывает. И талантливый старым не бывает. А он и богатый, и талантливый.

Весь двор был засыпан золотыми березовыми листьями. Николай шел по двору, и ему казалось, что он толкает подошвами земной шар, и шар туго крутится вокруг своей оси.

Николай мысленно разобрался с Охрицем, перестал его ненавидеть. На душе стало просторнее и светлее, как будто из комнаты вынесли шкаф.

Земной шар под ногами убыстрял свой ход. Николай не поспевал. Земля уходила из-под ног.

Смеркалось. Должно быть, земной шар окунался в ночь.

Николая отвезли в больницу.

У него отнялась левая половина тела. Рука и нога не двигались. Рот перекосило.

Елена каждый день приезжала в больницу.

Пришлось приглашать кучу специалистов: массажист, логопед, лечебная гимнастика. Деньги текли рекой. Елена задавалась вопросом: а как же лечатся простые люди, у которых нет таких денег?

Николай был растерян. Его тело перестало ему подчиняться. Ничего не болело. Казалось, вставай и иди. Но это только казалось. Николай ничего не мог сделать. Он привык быть хозяином жизни. А теперь стал раздавленным рабом у кого-то всесильного и беспощадного.

Подступало отчаяние. Гримаса плача искажала лицо.

Когда Елена входила в палату, сияя лучезарной улыбкой, Николая охватывала ярость. Он хватал первое, что попадалось под руку: хлеб, яблоко, стакан – и метал в Елену.

Лечащий врач Таир Бахлулович сказал, что агрессия и эгоцентризм характерны для таких больных. Это мозговые явления.

– Вы привыкнете, – сказал врач. – Постарайтесь не обращать внимания.

– А если он будет кидаться тяжелыми предметами?

– Научитесь уворачиваться.

«Ничего себе, – подумала Елена. – Рекомендация профессора…»

Приходили родные и близкие. Елена дозировала посещения. Старшая дочь тихо плакала. Ей было обидно за отца, такого молодого и такого беспомощного. Она не простила отцу обиды. Но сейчас стало ясно, что есть кое-что выше обид. «Милосердие выше справедливости», – как сказал один умный человек. И это правда.

Младшая дочка Зоя была растеряна. Она любила папу, но ей приходилось скрывать свое чувство от бабушки, маминой мамы. Появилось то, что называется – двойной стандарт. Неокрепшие мозги Зои искали опору и не находили. Зоя двигалась по жизни на ощупь.

Теща Николая, мать Елены – молодящаяся старуха, мечтала увидеть своего неверного зятя в гробу. Ее мечта частично сбылась. Николай лежал, как мятый неликвидный помидор, который годится только на борщ. Но почему-то радости не было. В груди тещи стояла пустота.

Сестра Николая смотрела задумчиво. Она знала, что Николай не составил завещания, и если что… то все деньги на всех счетах перейдут Елене. А от Елены она не получит даже шнурков от ботинок. Эти мысли вполне совмещались с искренним горем. Сестра вспоминала Николая ребенком, и ее душа рвалась от жалости.

В один из дней заявился Охриц. Он плохо скрывал свою радость. Радость так и рвалась из глаз. Главный конкурент самоустранился и тем самым сделал Охрицу большой подарок. Охриц испытывал к Николаю нежное благодарное чувство. Почти любовь.

Звонки поступали беспрерывно. Елена жестко фильтровала звонки. Николаю нельзя было переутомляться.

Однажды Елена вышла из номера. Николай сам взял трубку. Это была Анжела.

– Привет, – выговорила Анжела дрогнувшим голосом.

– Привет с того света, – отозвался Николай.

– Ты как?

– Как-то… – ответил Николай.

Нависла пауза.

– Ты что хочешь? – спросил Николай.

– Ничего не хочу. Наоборот…

– Что значит «наоборот»?

– Квартиру я освободила. Можешь забрать обратно.

– Я подарки обратно не забираю, – отозвался Николай.

– Ты хороший… – проговорила Анжела.

– Хороших не любят. Любят плохих.

Анжела не выдержала и заплакала. Потом спросила:

– Ты на меня сердишься?

– Хороший вопрос…

Николай усмехнулся. Он расплатился за свое счастье половиной своего туловища и теперь ползает, как передавленный пес… А она спрашивает: «Ты сердишься?»

В палату вошла Елена. Николай нажал отбой.

Друзья дома удивлялись: Николай слишком молод для инсульта. Пятьдесят с небольшим – не возраст.

Таир Бахлулович тихо объяснял, что этот возраст очень опасен для мужчины. Именно в пятьдесят надо быть особенно внимательным к своему здоровью: избегать стрессов, соблюдать диету.

– А если уже хватила кондрашка? – спросил кто-то из друзей.

– Кто? – не понял Таир Бахлулович. Он был азербайджанец и не знал русского фольклора.

– Если уже парализовало? – перевели врачу.

– Главное – вертикализировать, – объяснил профессор. – Поставить на ноги.

Прошло два месяца.

Николай был вертикализирован. Ходил с палкой. Рука висела как плеть.

При выписке Таир Бахлулович пощелкал пальцами перед лицом Николая. Сказал:

– Контакт свободный. Мозги не пострадали. Нога имеет положительную динамику.

– А рука? – спросила Елена.

– Рука сказала вам «до свидания».

«Нашел время шутить, – подумала Елена. – Турок…»

Елена вывезла мужа на дачу. Купила ему швейцарскую коляску. Туда стелили верблюжий плед.

Зима подходила к концу. Небо было вызывающе синим.

Николай смотрел на небо, на сосны. Корявые лапы на фоне синего неба напоминали японскую живопись.

Николай смотрел и ни о чем не думал, вернее, думал обо всем понемногу. Пятьдесят лет – наиболее активная часть жизни. Он разбрасывал камни и собирал камни, копил и транжирил. Он любил, и его любили. Он уходил, и от него уходили. Все это текло вместе с временем и утекало в прошлое. Но вот небо над головой… Но вот сосна с розовым стволом… Они были и будут. А он, Николай, никогда их не видел. Не поднимал головы. Смотрел только вперед и вниз, как кабан.

На террасу вышла Елена и сказала:

– Там по телевизору твоя Фрося Бурлакова. Хочешь посмотреть?

Николай промолчал.

– Три секунды показали ее голую жопу, три секунды – сиськи и три секунды лицо. Лицо – самое слабое звено.

Николай не отозвался.

– А по первой программе футбол «Спартак» – «Динамо», – сообщила Елена. – Ты ведь любишь «Спартак».

Николай не хотел смотреть на молодых, сильных и стремительных, которые гонялись за мячом, опасно сталкиваясь.

Хотелось покоя душе и телу.

В городе уже таяло, а в Подмосковье лежал снег. Молодое мартовское солнце припекало. Снег и солнце. Лыжный сезон. Многие катались, раздетые по пояс.

Елена шла по накатанной лыжне вдоль леса. Ее сопровождал охранник Сергей. Мало ли что может случиться на лыжной прогулке? Можно упасть, например, подвернуть ногу, потерять палку…

У Елены были пластиковые лыжи, а у Сергея – деревянные, хорошо смазанные, накатанные. Он не любил пластик.

Дима Савраскин замыслил новый проект.

Половину денег дало государство. Другую половину надо было доставать.