Евгений Филимонов - Иди сквозь огонь Страница 18

Сознание Розы витало в нигде и в никогда. Если бы она знала, что увидит, то, возможно, и отказалась бы, несмотря на все принесённые клятвы.

То, что было раньше братом Кайзера и мелким детдомовским проказником по имени Валера, витало в безбрежном море застывшего времени. Вокруг него не было ничего, да и не могло быть, потому что из ничего возникнуть может только Ничто. А Валера сейчас и был ничем и никем. Выжженная капелька человеческого Я, не наполненная ничем и никем, не имеющая воспоминаний и мечтаний – маленькая икринка кувыркалась в вечном падении. Роза прикоснулась к ней, выискивая то, что таилось внутри, но оно молчало. Молчало, потому что было далеко отсюда.

Икринка просвечивала первозданной чистотой, выжженная демоническим огнём, следы которого Роза явственно ощущала здесь повсюду. Но демону огня уже ничего не осталось, чистота его не интересовала, и он ушёл. Но кто призвал его, натравив на тогда ещё человека?

То, что было и всегда будет Розой, азартно ухмыльнулось. Пусть всё сгорело, да. Но ведь, сгорая, что-то всегда оставляет след. Пусть даже в виде текучих теней на стенах или воде. Здесь не было стен. Не было воды. Не было вообще ничего.

Ну и что. Ведь здесь теперь есть она, и она может создать всё, что захочет.

Сосредоточившись, Роза развела руки и зашептала.

И там, где нет ничего, возникло нечто. Теперь уже в виде стен, возвышающихся из тёмной воды. За стенами, как и под поверхностью темноты, ощущалось присутствие чего-то непознанного и доныне неназванного, и Роза поспешно устремилась вдоль стен. Вдаль, туда, откуда тянулась змеящейся трещиной на стене вязкая тень событий, приведших к сегодняшнему визиту.

Огонь. Господи, Яхве всемогущий, какой огонь бушевал здесь, выжигая скверну Зла. Роза читала знаки и внутренне содрогалась от мощи того, что происходило здесь совсем недавно. От той силы, что пришла и ушла, сделав своё дело. Но ушла не вся, оставив зыбкие мостки к источнику.

Дойдя до источника, Роза охнула. И вывалилась в реал.

Услышав короткий стон, Кирилл и Грай ринулись в палату. И увидели, как медленно оседает тело цыганки, валясь от кровати вбок, на пол. Грай успел первым.

Вблизи признаки возраста предстали, как говорится, налицо. Умело укрытые дорогим макияжем морщинки усеивали уголки глаз и складки у губ, и Грай сейчас смотрел на закрытые веки, пытаясь заметить трепетание ресниц, и прислушивался к сомкнутым губам, улавливая лёгкий вдох или выдох. И не слышал. И тут его отодвинули. Грай даже не успел понять, как это произошло, но Всеволод уже укладывал Розу на полу, подложив под голову подушку, выдернутую из-под Валета.

– Дыши! – Он зажал ей нос и резким движением приник ко рту, выдохнул.

И снова приник. И вдруг отлетел, как пушинка, сметённый прямым ударом хрупкой на вид женской руки.

Роза материлась долго. Пусть слова и были непонятными, но то, что это ругань последнего пошиба – ни у кого сомнений не вызывало. Кирилл и Грай могли бы припомнить пару другую словечек из услышанного, в далёком детстве цыганёнок рассказал им многое. Но что такое пара слов по сравнению с речью, подобной горной речке?

Отматерившись Роза успокоилась и обвела своих горе-спасителей усталым взглядом. А потом извинилась перед Севой:

– Доктор, ты прости, это я не со зла. – она улыбнулась. – Просто, это неожиданно, когда выходишь из транса, а тебя тут не пойми с чего по полу валяют, да ещё и целоваться лезут. Ох уж, мне эти спасители из детдома…

– Я, я… – доктор пришёл в себя и пытался объясняться, чем вызвал уже знакомый лёгкий смех цыганки.

– Да не оправдывайся ты, молодой. Не надо. Я ж поняла, что и зачем. Но уже потом, когда руку приложила. Так что – прости. В трансе дыхание практически замирает, не нужно оно там.

– Где там? – Сева непонимающе уставился на Розу.

– Там! – обрезала она в ответ. – Не здесь. Ты всё равно не веришь, я вижу, так что зачем тебе лишние слова выслушивать от старой цыганки, скажи мне? Молчишь, вот и правильно. Не нужно спрашивать, когда ответ не важен и не нужен. Не правильно это. Ты ещё молод, прими как совет, хорошо?

– Спасибо. – Доктор, похоже, всё-таки обиделся слегка, но и призадумался. Сказанное имело смысл и стоило помещения в императивы общения.

А женщина тем временем уже полностью пришла в себя. Отряхнулась, расправила одежду и кивнула Кириллу на выход.

– Пойдём?

– Что, всё? – Кайзер с надеждой посмотрел ей в глаза, но она отрицательно качнула головой.

– Нет, не всё. Кое-что я увидела, и это «что-то» очень и очень… – она шевельнула пальцами, подбирая правильное слово для определения.

– Опасно? – Кайзер спросил о самом, на его взгляд, главном.

– Нет, Кирилл. Хотя, да – опасно, в какой-то мере. Но – не смертельно. Главное не это… Главное, что здесь не только наркотики, но и чужая воля. Я тебе расскажу всё, попозже, как сама по полочкам всё разложу, хорошо? Дай мне подумать.

– А как же? – Кирилл вяло махнул в сторону кровати, понимая уже, что сиюминутного чуда, на которое он так надеялся – не свершится.

– А он далеко, ой далеко. – Роза нахмурилась, а потом улыбнулась мягко.

– И ему там хорошо, поверь… Он вернётся, Кирилл. Уже скоро, я думаю. Но вернётся не тем, кого ты знаешь. И не тем, кто носит волчью печать.

Потом! – она повысила голос, напоминая об обещании рассказать всё потом, позже. И двинулась к выходу.

Доктор проводил троицу взглядом, не находя слов. Услышанное не укладывалось в рамки научного мировоззрения, но «Он вернётся» согрело и его. И не важно, кто и как это сказал, не важно, что сказанное недоказуемо – Всеволод видел, что старая легенда детдома, тот, о ком слышал каждый выпускник старых казённых стен – верит доброй вести. А значит…

Он усмехнулся, иронизируя сам над собой – вот так и становятся приверженцами веры в ведовство. Да и пусть.

А потом хлопнул в ладоши, и отправился к стойке регистратора – необходимо сделать звонок.

Глава 14

Пальцы бережно перелистывали лист за листом старого фотоальбома, который он уже давно не доставал на свет божий. Но недавняя встреча с Сергеем, а до этого – происшествие с Валеркой напрочь выбили из привычной колеи.

После расформирования детдома, обоснованного не пойми чем, видимо – чьими-то финансовыми интересами к земле в не самом худшем районе города и постройкам на его территории, Пал Палыч оказался не у дел. И запил бы, заливая извечный кошмар, ставший вдруг явью – нет ни работы, ни семьи, нет ничего. Семья была там, где и работа – в ставших никому не нужными стенах детдома. Пацанов и девчонок, которым он отдал почти всю свою жизнь, раскидали по стране, бездумно разорвав сложившиеся за многие года отношения, заменившие родственные связи. Они и были родственниками – сёстрами и братьями, одни против отбросившего их мира.

Он всматривался в фотографии, и воспоминания оживали, страница за страницей.

Вот группа Кирилла, здесь ещё совсем пацана. Вот и он в центре, вихрастый и с замазанным мелком бланшем в пол-лица. Только-только переведённый откуда-то из Поволжья, и сразу же поставивший на уши весь коллектив, как преподавательский, так и пацанский – да, это он.

Пал Палыч припомнил тот день, когда новичка «проверяли».

Это случилось на следующий же день после прибытия в детдом. Новым пацанам и девчонкам дали отоспаться, понимая, что с дороги они никакие и устраивать им соплегонку не солидно.

Но после завтрака, в хорошо организованной суете новичков оттёрли друг от друга и распихали по коридорам. Их никто не трогал, просто им вдруг становилось некуда идти в появившейся вокруг толпе, спешащей куда-то – и они покорно поворачивались и шли в ногу с потоком. Некоторые пытались прорваться, но толпа гасила все порывы, обволакивая и направляя.

Так получилось, что новенького, Кирилла, оттёрли в коридор, где располагалась столярная мастерская, и Палыч стал невольным свидетелем проверки. Услышав голоса в коридоре и осторожно выглянув, он увидел невысокого, худощавого паренька с копной растрёпанных волос на голове. Одетого, почему-то, не в детдомовскую форму, а в обычную толстовку, глухо зашнурованную под самое горло. На груди красовался замысловатый, в красных тонах, рисунок – Палыч не смог разобрать содержимое надписи. Но это его не сильно интересовало.

Куда важнее для него сейчас было понять состояние пацана, и решить – нужно ли вмешаться. То, что сейчас произойдёт стычка в лучших традициях мальчишеского мирка, он не сомневался. Вмешаться прямо сейчас – означало уронить честь новичка в глазах, не бесповоротно, но весьма сильно.

Пацаны уважали трудовика, признавая за ним силу и вес прожитых годов, и, конечно же, гостеприимство его стен – но, он всегда оставался для них взрослым. А здесь и сейчас решались вопросы пацанов. Обычные, идущие Бог знает из каких веков, проблемы первенства и уважения.

Он вгляделся в лицо новичка и поразился хладнокровию мальчишки. Или – тупости? Может, тот не понимает, что сейчас произойдёт? Или мастерски блефует? Палыч перевёл взгляд на руки пацанёнка и убедился, что тот совсем не туп. Напряжённые локти, напрягшиеся кисти, готовые сомкнуться в кулаки – новичок находился в полной боеготовности. И прищуренные глаза, словно выбирающие цель из стоящей перед ним стайки, подтверждали впечатление.