Павел Шилов - Русское авось Страница 19

– Значит, к Кочину надумал, – выдавил из себя Денисов и поёжился, – старый я, сынок, живу воспоминанием. Может быть, чего и не понимаю. Трудно мне. Всё переворачивается с ног на голову, а раньше как? Земля кормилица и поилица, даже самый маленький клочок её и то берегли, а сейчас что? Вон Генахина нива вся заросла ивняком, и дела до неё нет никому, а на болота уже замахиваются. Что они, помешали! Сердце обливается кровью. Думал Витька Уваров, окончив, сельхозинститут, ну порадеет за нашу земельку. А он…

С улицы прибежали Мишка с Ванькой, схватили по куску хлеба и снова исчезли.

«Тяжело мне», – хотел было сказать Уваров, но сдержался, посмотрев на тестя, щёлкнул пальцами.

– Пойду я. Мне нехорошо, – сказал Иван Петрович, – что-то здесь не то. Ты уж, Витя, прости меня старика. Я думал, как лучше. У тебя уже чемоданное настроение, не удержать.

– Папа, зачем же вы его так, – вмешалась жена Маринка. – Он и так места себе не находит. Что ты думаешь, нам легко срываться с насиженного места.

«Нелегко, так и сидите», – хотел было сказать Денисов, но не сказал, понял, что уже бесполезно, и концы, соединяющие Уваровых с деревней, уже отрезаны, и остаётся им пожелать только счастливого пути. Он встал, зябко передёрнул плечами и вышел. А потом вскинулась Маринка. Она сняла резиновые сапоги, и с обидой сказала:

– Посмотри, что с моими ногами? Они преют от влажности. Я сама уж пропиталась потом и навозом. На что мне эти сапоги-чулки, модельные туфли. Перед коровами что ли выпендриваться. Что я хуже других? Вон Анька Рожнова дурнушка дурнушкой, а приезжает сюда фити-мити горожанка.

Уваров вспомнил, как эта Анька сказала Маринке:

– Эх, такая красота гибнет в деревне. Одень тебя по настоящему, так от тебя же глаз не отвести. И чего нашла в этом захолустье. Ведь все твои подружки там – в городе. Восемь часиков отработала и ты свободна. Не надо ухаживать за коровами. Благодать. Хочешь в кино – пожалуйста, хочешь в парк тоже.

Деревня Елизаровка расположилась на высоком пригорке. Она прямо как бы поднялась над землёй, стремясь вверх к солнцу. А сзади и с боков её прикрывает сосновый бор. И стоит только перейти эту гряду сосняка, как сразу начинается болото, где клюквы временами столько, что и за осень не вычерпаешь. Внизу же прямо по фасаду домов виднеется река Шексна. Она спокойно катит свои чёрные волны на песчаную отмель. Слышно как временами в воду падают подмытые камни, или осыплется часть берега прямо с деревьями. В такие минуты идёт шум по всей деревне. Сначала люди выходили на берег полюбоваться происходящим, а потом надоело. А деревня стояла домик к домику, красивая, да ладная. Многие завидовали жителям Елизаровки. Когда-то здесь было пятьдесят с лишним домов. Осталось всего одиннадцать. Многие перевезли свои дома на центральную усадьбу, поближе к городу. Площадка, где обычно молодежь собиралась на игрища, заросла травой и ивняком. А когда-то сюда приходил и учитель физики Денисов поразмяться. Он говорил:

– Ребятки, дайте ударить, вспомнить молодость.

Уваров набрасывал ему мяч. И если Иван Петрович мазал палкой по мячу, он закрывал лицо руками и смеялся: вот, мол, старею, даже в лапту играть разучился. Он ещё долго стоял и смотрел на ребят, потом кричал задорно:

– А ну, ребятки, кто меня перегонит.

Потом он раздевался и прыгал в воду.

В воздух летели брызги воды. Шум и крик стоял такой, что из домов выходили люди, слушали. Набаловавшись вволю, все шли домой. Взрослые качали головами: хорошо здесь детям, приволье. И вот уже не слышно детских голосов. Уваровы так ещё не выросли, да и как им тут вдвоём-то, не разбалуешься много-то. Сейчас Денисов, оступаясь, шёл по деревне. Он помнил каждый дом, кто в нём жил и куда делся. Вот дом Игоря Кочина, а этот Дёмки Мальцева, а этот? Он перебирал в памяти имена, фамилии, даже год рождения многих помнил, родственные связи, вспомнил, как ходили чесать кулаки в соседнюю деревню, и частенько были битыми. А как было весело – синяк под глазом, но зато ты не уступил. Значит – настоящий мужчина. Никто не думал тогда, что деревня в скором времени будет неперспективной. Одних мужиков из деревни ушло на фронт больше пятидесяти человек. Из них заслужили высокое звание, герой Советского Союза посмертно, аж трое. А сколько награждённых медалями и орденами? Да кажется все, ушедшие на фронт.

Денисов сел на пенёк на краю деревни. Вот он Герой Советского Союза, родился здесь. Обыкновенный парень, а за родину свою не пожалел жизни.

Тиха ночь. Небо вызвездило. В тёмной лазури пролетают самолёты, спутники. Сидит Иван Петрович, думает. А думы одна одной мрачнее. У Уваровых ещё свет. Галина Кочина спит. Не легко ей, всю жизнь промыкалась, воспитывая сына. Сначала хотела уехать в Москву к матери. Отец, ведь погиб, а у матери ещё сын и дочь. Мать каждый год приезжала в деревню, звала. Но Галина всегда отказывалась. Она душой прикипела к сельской жизни. И делать в Москве уже было нечего. Где работать ей, что знала, забыла, а техника на месте не стоит. Правда, Игорь на неё до сих пор сердит за это. Москвой он бредит, Москвой дышал. А перед ребятами похвалялся, что уедет в столицу, женится только на москвичке, не иначе как с высшим образованием. Будет у него трёхкомнатная квартира в центре Москвы, два сына, машина «Волга», и конечно шикарная дача. Мечты, мечты, сколько их было в деревне у людей. «Сначала боролись за Советскую власть, проводили коллективизацию, потом война. Пётр то Кочин не перед чем не останавливался для достижения своей цели, да попал под пулю Мишки Уварова. Не стерпело сердце парня такого надругательства над русской честью, правильно Мишка поступил, как патриот своей родины. Кочин всегда отличался этаким легковесным бахвальством. Думал ему всё позволено. Сунулся было к Маше с рукой и сердцем и получил от ворот поворот. Злобу затаил на Ваньку Уварова, да ладно бы на кулачках, а то друзей подпоил и науськал на парня. Это, конечно, подлость, так за свою любовь не борются. Хотел чужими руками жар загрести. Ишь, какой хлюст», – думал Денисов.

Луна взошла над деревней, осветив все её уголки. Вон покосилось крыльцо у Кочина, у Витьки Уварова крыша прохудилась, некогда парню, замотался весь. Денисов видел, как вышел из дому Уваров, тоже не спится бедолаге, да и как быть спокойным, меняется полностью жизнь. Не от добра бежать хочет. А что здесь хорошего осталось? Река и то стала грязной лужей. Сначала животноводческий комплекс траванул её, потом свинарник. Так что воду из неё стало пить опасно. А какая была раньше, чистая, да рыбная. Пей её свежесть – не напьёшься. А теперь! Эх, люди! Надо бы мне стукнуть кулаком по столу, чтобы не пилили парня, так нет, сам поддержал баб. Лучше ему там будет в городе то? Как бы не так. Сердце что-то стонет. Тесть ещё называется и друг его отца. Эх, дела, стали мы какие-то боязливые, да ещё себе на уме. Иван Петрович слышал, как в доме Уваровых открылась дверь, и донёсся до него голос Виктора:

– Тайга, и тебе невмоготу.

Собака от радости и любви к хозяину залаяла и стала прыгать, чтобы лизнуть хозяина в лицо.

– Виктор, ты чего устраиваешь трагедии? – крикнула из окна Маринка, – многие уезжают и без сожаления. Нравится им в городе. Город – не деревня, что её оплакивать.

– Поезжай, Витенька. Что в деревне-то киснуть. Молодые ещё, годы то летят. Мы уж тут как-нибудь без вас справимся. Смотри-ко, почти вся деревня подалась в город, – вздохнула мать, пристроившись рядышком к снохе. – Игорь-то Кочин друг детства, езжай смело. Вон их дом. Галя- то не нахвалится на сыночка, какой он у неё умный, да хороший.

– Эх, – тихо пробурчал про себя Денисов, – сбили парня с пути общими усилиями. Я-то старый дурень не встал за него. Сейчас ещё Настя прибежит – тёща ненаглядная, моя женушка.

Так оно и вышло. Вскоре появилась и она. И Виктор решил удалиться. Он с болью посмотрел в глаза матери и прочитал в них: мне бы, конечно, было бы лучше, если бы ты был дома, но что поделаешь, все уезжают. И Виктор понял, она щадит его. Он поднялся на цыпочки и тихо пошёл прочь, вслушиваясь в жизнь природы, улавливал встревоженность птиц. По едва заметной тропинке завернул на кладбище. Могилки дедушки и бабушки с деревянным крестом встали перед ним. Виктор открыл дверцу, зашёл. Темно. Деревья, вырисовываясь на фоне горевшего заката, были величественны и сказочные. В кустах мелькала маленькая птичка, но Уваров не обращал на неё внимания. И она подсела рядышком, глядя на него чёрными бусинками глаз: мол, ты меня не обидишь? И, убедившись, что человек сидит не шевелясь, пискнула. Ей отозвалась другая. И тут наступила полнейшая тишина, даже слышен был треск кузнечика. Солнечные лучи, пробиваясь через зелёную чащу листвы, медленно таяли, вскоре совсем побледнели и пропали. Ночь приближалась, распуская чёрное покрывало тьмы. И словно по мановению волшебной палочки в небе блеснули яркие звёзды. Ночь была тёплая и нежная. В поле не утихал коростель. Запах разнотравья будил у него щемящую грусть. Уваров думал о своих близких. И думы были тоскливые, тягучие. На какой-то миг он забылся, и будто из-под земли он услышал голос любимой бабушки: «Ты чего Уваров скис? А ну пострелёнок выше нос, нет-то я тебе поддам». – Бабуля, ты? – хотел было крикнуть Виктор, но понял, что это голос из детства и отвечать на него не надо. – «Но бабушка права я растворился в своих бедах. Надо брать себя в руки».