Алексей Сухих - Жизнь ни за что. Книга первая Страница 19

Курсанты первого года обучения Сугробин, Балыбердин и Клещёв стояли у памятнику Петру 1 и фотографировались парами и поодиночке. Была середина октября и ярко светило солнце. Курсанты были в бушлатах и бескозырках.

– Надо бы втроём сняться, – сказал Клещёв, держа фотоаппарат в руках, и оглянулся по сторонам. Сзади по дорожке проходили две очень модные девушки. Контрастные брюнетка и блондинка в ботиночках на пятисантиметровой подошве и в распахнутых, зауженных к коленям пальто. У блондинки тёмно зелёное, как листва у старого дуба, у брюнетки ярко светло зелёное, как у первых ростков салата, освещённого утренним солнцем. Длинные волосы крупными завитками рассыпались по плечам. Короткие юбочки с разрезом по линии правой ноги и малиновые жакеты открывались через распахнутые пальто.

– Снимите нас, пожалуйста, – обратился Анатоль к девушкам. несколько неуверенно.

– Только за поцелуй, – рассмеялась блондинка, уловив нерешительность в просьбе.

– Я согласен, но сам я, не целованный и не знаю, как это делать, – не растерялся Анатоль. Сугробин и Балыбердин выжидательно молчали.

– А вот так, – сказала блондинка и, пригнув голову Клещёва, поцеловала его. – А теперь давай аппарат и к друзьям. Клещёв радостно присоединился к товарищам. Щёлкнул затвор. – Держи аппарат, моряк. Телефон не даю. Гуляйте по Невскому, увидимся.

Девчонки ушли, шурша платформами по жёлтым листьям. Анатоль вынул сигареты и закурил. Друзья у него были некурящими.

– И чего на них карикатуры рисуют, – сказал долго молчавший Валентин. – Смотрели вчера «Крокодил»! Нормальные девчонки, сами красивые и одеты красиво, смотреть на них приятно. И ребята красивую одежду надели. А мы в школе все подряд – на голове чёлки и кепки до глаз, брюки – клёши сорок сантиметров и ковбойки. Толь кандидаты в урки, толь в бригадмильцы. Я честно говорю, если бы был студентом, оделся также как и они.

Ладно! – сказал Сугробин и взял под руку Валентина. – Коль мы не студенты, а моряки, то нам про моду думать нечего – она у нас непреходящая и настоящая. А по Невскому прошвырнуться надо непременно. Себя показывать надо регулярно и тогда нас узнавать будут и разноцветные девчонки, и ребята при них. А танцевать «Буги-вуги» мы выучимся.

Молодые люди вышли на Невский проспект. «Невская першпектива», как определял её основатель города, хитро назвавший город именем святого Петра, придерживая в уме, что он тоже носит имя Пётр и возможно, что его причислят к лику святых. Причислили же к лику святых Николая П, кровавого.

– Я считаю, что Петроград не надо было переименовывать в Ленинград. Да и любым другим именем тоже не называть. Пётр отвоевал территорию, основал и построил город. Конечно, новый строй, новые ценности. Но историю новыми учебниками не изменишь. Я понимаю, что Пётр 1 строил Россию европейскую из России татаро-монгольской так же, как Сталин из Российской империи строил социализм. Только об этом забыли и сейчас Пётр хороший, а Сталин очень плохой. Понимаю, что Ленин достоин самых высоких столпов для увековечения как вдохновитель создания самого справедливого строя и государства. Почему бы СССР ни назвать Союзом Ленинских Социалистических Республик. А?! – сказал, скорее, вопросил Сугробин, оглядывая приятелей

– Сказанул! – ответил Балыбердин. – Ты ещё на политчасе высунься со своими идеями

– И покинешь город Ленина как персона нон грата, – хмыкнул в продолжение Анатоль. – И с ленинградскими девушками буги-вуги не станцуешь. Посмотри на них, Лёнчик, пока доступно.

– А твой Молотов обязательно переименуют обратно в Пермь, и будешь ты пермяк – солёные уши, – огрызнулся Сугробин.

На календарях была осень, а на ленинградских улицах царила весна. Молодые люди вышли в зиму без традиционных головных уборов, заменив их на длинные причёски с высоким зачёсом («коком») спереди. Брюки «дудочкой», обувь на толстенной подошве («платформа»), яркие галстуки и длинные разноцветные пиджаки, широкие в плечах. Зауженные к коленям пальто без меховых воротников дополняли моду, влетевшую в союз без разрешения на то властей. Молодые женщины также встали на платформу, надели круто сужавшиеся к коленям юбочки с разрезом вдоль всего бедра, такие же пальто и завели, невиданные в чёрно-белом Советском Союзе, причёски. Невский проспект расцветился всеми цветами и оттенками радуги. И глубокий провинциал Леонид Сугробин только ёкал внутренним голосом и молчаливо вздыхал, понимая, какую долгую полосу необходимого самообразования ему надо преодолеть в дополнение к профессиональному, чтобы также легко и непринуждённо шагать по Невскому с Людмилой.

Одежда и причёски у молодых людей определяли только внешнюю принадлежность или просто поддержку необычного явления в стране. Ленинский ЦК во главе с верным ленинцем Хрущёвым нутром почувствовал угрозу своему безраздельному влиянию на души молодого поколения, разбуженного развенчанием авторитета Сталина и, естественно, возникновения больших сомнений в непререкаемой правильности решений партии. И так названные стиляги, кроме небольшой части глупых юнцов, совершенно не были бездуховными подражателями запада, а были образованными и наиболее самодеятельными личностями среди молодёжи, которые выражали протест полуказарменной демократии и лицемерию лозунгов, находящихся в противоречии с действительностью. Они, оттянувшись на вечеринках бесшабашными буги-вуги и рокком, пели в общагах и на квартирах задушевные «Подмосковные вечера», получая от этого не меньшее удовольствие. Они любили солдата Бровкина и Лолиту Торрез, смотрели не по одному разу «Карнавальную ночь» и до хрипоты спорили о событиях в мире и на своей Родине. Новое поколение чувствовало свою ответственность за судьбу страны. Хрущёву, несомненно, хотелось бы закрыть и запрятать выпущенную правду и клевету на дела партии, но слово было сказано, джинн вылетел из бутылки. И Хрущёв вместо того, что бы где надо посмеяться над модниками, а где надо построгать по отечески за пустозвонство, по отсутствию ума принял для наведения порядка на вооружение травлю, унизительные наказания и прочие меры, которые нигде и никогда не побеждали.. А сам вызвал на себя шквал анекдотов. Бедные стиляги. На них обрушился самый могучий пропагандистский аппарат в мире. Вся пресса страны от центральных партийных изданий до многотиражек и листовок – молний ежедневно начала опрокидывать на стиляг кучи мусора и грязи, сочиняя и придумывая самые нелепые невероятности, лишь бы выставиться впереди себе подобных. Очень досталось милой непритязательной ни на что песне «Мишка…»17

Песня в рупорах пропаганды стала символом бездуховности, примитивности и противоборства стиляг своему государству, преклонения перед западом.18

На предприятиях и учебных заведениях образовали миллионы комсомольско-молодёжных бригад, которые стали контролировать улицы и общественные места и отлавливать и наказывать стиляг. Наказания доходили до дикостей – стригли наголо даже женщин и некоторые из остриженных кончали с жизнью. Настойчивых и упрямых исключали из комсомола, институтов и техникумов. Милиция придиралась к любому сопротивлению, а суды осуждали на пятнадцать суток и более. И тот период, который впоследствии западники, а вслед за ними и доморощенные прозападные «демократы» назвали «хрущёвской оттепелью», в благодарность за то, что тот облажал Сталина и подал всем врагам Союза ССР надежду на разрушение страны, превратился в «хрущёвскую слякоть» и закончился с окончанием фестиваля студентов и молодёжи. А последний аккорд этой «оттепели» был позорнейшим фарсом Хрущёва, лично призвавшего к общественному осуждению Бориса Пастернака после присуждения тому Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго» (1958г.) Готовый на всё ради регулярной подкормки, государственный союз писателей единогласно исключил из своего достаточно растратного для госбюджета «союза», лучшего своего представителя.

Стиляг драла ещё несколько лет, подбадривавшая саму себя, пресса и «общественность». Сколько было израсходовано сил и средств. Но непобедимое победить нельзя. В 1957 году поддал жару идеологическим держимордам фестиваль молодёжи и студентов в Москве. На фестивале советская молодёжь воочию увидела десятки тысяч молодых людей, взращённых в разных условиях. Все они с удовольствием танцевали рок-энд-ролл, и никто в их странах за это не притеснял и не унижал. Наши женщины настолько ошалели от невиданных молодых людей, что в Москве через девять месяцев после фестиваля в массовом порядке воистину появились «дети разных народов». И за эти несколько лет, абсолютно, мышиной возни, вылившейся в безнадёжную борьбу против волеизъявления молодёжи, под моду стиляг подстроилась вся комсомольская и беспартийная молодёжь, и все гонения сами собой закончились. А вскоре самые близкие «товарищи» Хрущёва сместили его за никчёмность. Они не стали его наказывать за подрыв страны и просто отпустили на пенсию. И остался он в народной истории просто как «Никита – кукурузник».