Анатолий Шерстобитов - Ссан-ПИВОБУРГ Страница 19

– Это «КЭМЭЛ», дядь Миш, – сказал Ванек, – ихний бог курения, у нас в Челябинске, для соответствия моменту, его даже в герб города вставили, а ты, темнота, «самец без яиц», его по планам в губернии повсеместно вместо статуй Ленина ставить будут, а ты… смотри, за такое богохульство и к стенке прислонить могут.

– Ну вот, распред-твою тротил, откуда мне знать некурящему… да-аа, так и живем, солнце у плеча, а молимся лампочке Ильича.

– Был человек, – обнял Ванек советника, – стал кривошапно-шатунный механизм… Как там на это счет голосит русская пословица?

– Пошла изба по горнице, сени по платьям!

– Палатям, янки!..

– Не переживай, Иван, все будет путем.

– Не говори, столько носишь на сердце любви к вам, унитаз с двух подходов еле смывает…

– Ничего, все будет путем…

Дома мать немного поворчала за позднее возвращение, что – навеселе. Данилка уже уснул, опять дома совсем шумный сабантуй. Ванек положил ему под подушку парочку лазерных дисков с новейшими игрушками и диск нового «Фотошопа», на этом он деньги не экономил, свежая информация в их производстве того стоила, нередко, с виду пустяковая операция делала значительное облегчение в рутинной работе.

Я вас всех бесконечно люблю

Слова эти, как всегда в таком состоянии, плавно вальсировали в голове. Кстати, такое признание, страстное восклицание, вспомнил Ванек, то и дело слышно по радио или теле от ведущих на прощанье. Это выдает невежество эгоиста, определил он, любить всех обезличенно невозможно. Любовь должна быть избирательна и локальна. И высшее проявление этой любви, любовь к людям с недостатками, несовершенным, это архитрудно, невозможно для многих, любить привычнее за достоинства. И поэтому такое признание выдает отсутствие трудного опыта, ибо назавтра, ему, ведущему, нахамят, он ответит еще круче, и обидчик уличит его во лжи – он ведь из тех «всех», кого он любит, и должен быть поэтому терпимее и снисходительнее к его недостатку.

Ванек еще немного так и эдак покрутил «любовь», вспомнил снова бывшую жену-красавицу, сынульку, помрачнел, замахнулся было зашвырнуть это слово от себя как можно дальше, но неожиданно разулыбался.

Я встретил девушку,

Вспомнил он, в хлебопекарне, залюбовался на нее, разгоряченную работой, в превосходном от этого настроении. Она двигалась в облаке избыточного блаженства и умиротворения спорящимся святым делом, собственных цельности и здоровья. Да еще этот дух выпекаемого хлеба, да еще эта ладненькая фигурка, в облегающем белом халатике, ядреный запах свежего пота и юной, совершенной кожи. Перекинулись парой дежурных слов, и она уплыла дальше, унесла с собой это необыкновенное в простоте облако красоты и гармонии. Чем не апостол нужного ремесла, труда, безыскусной красы и гармонии с ним, чем все мы живы.

Какая жадина, торопыга, снова разулыбался Ванек, я впитал из этого волшебного облака совсем крохотную толику. Ну, как не полюбить этот цветок, доведись их путям как-то соприкоснуться. Но она совсем юна, Ванек вспомнил, как она равнодушно скользнула по нему взглядом, цветок этот будет открыт в естестве своем другому только расцветшему цветку, не из гербария. Сетовать на это ни к чему, все путём. Он снова улыбнулся, вспомнив на этот раз нынешнюю компанию. Спать не хотелось, и он сел за обработку-расшифровку диктофонных записей Мини Хаузина, что для него последнее время – правило последнего на дню усилия, приятного и не особо трудного, даже успокаивающего перед отходом ко сну. К слову, академик пивософии за этот труд, а первые результаты ему очень понравились, ему весьма щедро платит. Вспомнив о деньгах, он чертыхнулся, так как вспомнил и о том, что забыл в гараже купленный с дисками Данилке необычный лазерный фонарик, чудо-фонарик, едва не на километр красный лучик светит. Он покосился на него и улыбнулся, мальчишка спал в очках-сканере, сны в кое-каких местах фиксировал. Они с ним решили смонтировать необычный сказочный сериал с использованием этих многих заготовок. Шли последние прикидки по разработке образов главных героев. Шедевр вот-вот должен был появиться на свет.

БАРМЕНАРИЙ

Умали ум, умоли ум, чтобы стал как у моли ум.

Вот это фонарь на оба глаза – выдали лауреату вшнобелевскую премию.

По колени, по коренья покоренье поколенья.

Школьник-пацифист, горд двойке за незнание войны в романе «Война и мир».

В баре какафония, это кака-фон и я.

Надо ли носить черные очки, если глаза пустые плошки.

Первое увлечение – онанизм, другое – оналлизм.

На моле молилась моль, жалостную моль бы ее мольбы услышали.

Человеку не назначено поднять тонну, равно как и объять умишком своим крохотную пядь из огромного мироздания подвластного Высшему Разуму.

Чингис-хам.

«Глаза!» – вскричал он после пинка в яйца и достал из брюк разбитые очки.

Миссия мессии.

Какавония туалета.

Не совсем льзя.

Матрёна целит в матроны.

Как упоительно не пить вообще.

Температуру ему сбивали так, что он остыл насовсем.

Тс-с, уполномочен заявить.

Стих в подляннике.

Беру «Шанель», иду домой.

Хрен за теми пойду хризантемами.

Героиня героина.

Зубы никуда, мясо наковыряешь, так кошка наедается.

Ох, и отделали его у магазина «Отделочные материалы».

Залюбовавшись на любимого кота, она сказала, что у него сократовский лоб.

В связи с девальвацией рубля песню «Миллион алых роз» исполнять как «Этих скромных ромашек букет».

Мил ли он, мал ли он, этот миллион?

Хамо соплиенс.

Русский дых во многих именах фирм: «Кака Коли», «Пися Коли», «Сосу у Коли», именно так читают вывески и рекламу большинство сограждан, не обременных знанием англицкого.

Галерея – пожелание любимой.

Фиклистик – тщедушный.

«С лица воду не пить», в точку сказано, попробуй, глотни ополоски с кой-какой злой хари, да яд кураре.

Из прейскуранта, единственная бесплатная услуга – стрижка бороды детям до семи лет.

Перломудровый окрас его творчества.

Я не люблю цветы в букете, и в клетке соловья.

Мабуть Мабуту дадуть обуть.

Народ грубо грабится, гробится, но гребется к лучшему.

Реклама лекарств настолько осточертела – жить неохота.

Установка шлюхи: прилежание при лежании.

«Как жену чужую обнимал березку», за что и зашибли березовым поленом.

Контр-ибуция – измена за измену.

Девальвация – женское озверение.

В осанке ее было столько гордости и независимости, будто с нее только что слез главный сутенер района.

Печень трески трескаю, аж треск за ушами.

Из баньки репортаж – лепотаж.

Лосьон «Лысьон» – полный отказ от бритвы.

Мама. Святость бытия. Все мы оттуда, из забвения, из-за ширмы непроницаемой для нашего куцего разума, к слову, кастрированного нам во благо. Память младенчества скупа и дарует нам только воспоминания упоительного блаженством и безмятежностью бытия, сладкого рабства, плена у тотальной доброты и любви, в чье облако нас погружала мама, кормящая нас и ласкающая. Мама для нас и была в то время Господь, вера наша и надежда в нее были безоглядны и прочны. И это, по всему, и есть безотказный ход нашего Всемогущего, демонстрация крохотной, но характернейшей частички, эвакуированной из-за ширмы, подсказка, намек, что ждет нас ТАМ при сохранении безоглядной Веры и Надежды, сохранении в памяти вашего сладкого, райского рабства. Да, судя по всему, Оттуда мы пришли в облаке любви и доброты, никакая таможня не посягнула на этот багаж…

В Питере, в гостинице «Юпитер», открылся салон-бордель «Нюпитер».

Бронелобый, злой – прирожденный охранник.

Странные женщины, сравниваешь с растениями-сорняками, млеют, с полезными, кладезями витаминов, гневаются. Попробуй, скажи, «тыквоголовая», глаза на маникюре оставишь.

Угонщик асфальтовых катков. Улыбаетесь? Зря, навар очень даже приличный, многие тонны металла. А хитить совсем легко, на трассе их оставляют без охраны.

Конец ознакомительного фрагмента.