Алексей Губарев - По зарубкам Золотого демона Страница 19

– Ну, тогда счастливого пути, и будьте аккуратнее. Дальний Восток сторона суровая, не то, что юг. Тайга разгильдяйства не прощает, – оборвал сладкие видения офицер.

– Постараюсь, спасибо, – про себя чертыхаясь и кляня бесперспективные для связиста войска ПВО, откланялся я.

Где в тот далёкий август 84-го проницательному майору было знать, что Северокавказский военный округ окажется много суровее Дальнего Востока. Что спустя десять лет там разгорится кровавая бойня, в которой будут сжигать целые полки в десять минут, а предатели и по сей день будут безнаказанно здравствовать. Где и мне было знать, что военная служба покажется не так интересна, как сокровенное женщин, потаённые уголки их незатейливого мирка, неразгаданная бестолковость, что сродни полёту бабочки, и до обморочности патологическая чувственность.

Декабрь годом ранее. Стажировка.

Одесса!!! Боже мой! кто бы поверил, что моя стажировка выпадет на легендарный русский город! Со стороны иной раз мниться, что даже Севастополь не так русский, как Одесса.

Покрытая невзрачным одеялом,

Каким-то влажным, серым и гнилым,

Ты встретила меня, Одесса – мама…

Улица Парашютная, полевая бригада связи. Дай Бог здоровья капитану Чикунову за его понимание жизни.

Выразить Одессу на бумаге невозможно. Чтобы впитать в себя весь смак понятия Одесса, нужно хотя бы недельку пожить в ней. Мне свезло, капитальным образом свезло в этой жизни. Огорчает – не могу буквами изобразить глубину любви к этому черноморскому городу. Что могут сказать сухие строки о пиве николаевского розлива на улице Деда Трофима? Куда забросит ваши мысли упоминание о доме с одной стеной? Явят ли впечатление вашему лицу мои слова о дубах имеющих имена: один – «Черная ночь», что бросает тень по Шевченко, другой – «Императорский», скучающий на Фонтанах; и особо пригорюнившийся тополь Любви с отполированным ладонями стволом с одной стороны?

А ведь это в сущности ничто за Одессу. Здесь ещё и Миша Япончик, знаменитый «Гамбринус» со скрипачом Сашкой, сотни повешенных румынскими оккупантами на акациях, «Привоз», девочки с ценником на подошве, дефилирующие вдоль «ста метров», криминальная Пересы, матрос, с презрением разрывающий на груди тельник навстречу пулемётной очереди, шумная Молдаванка и, конечно же, сами одесситы.

Середина декабря. Вечер. Моросит нудный дождь. Гриль-бар «Олимпийский» радушно принял нашу компанию. Сидели до самого закрытия. Та, на которую я делал ставки и клеился паутиной, растворилась в разгоряченной толпе на выходе. Потратив уйму времени на бесплодные поиски внезапно исчезнувшей надежды, я было отчаялся. Почти все вывалившие из заведения рассосались. Но тут обращаю внимание на молодую женщину. И отчего я раньше не приметил её в баре? Ну, видно, что постарше, пусть внешность неброская и что? Почему именно яркое привлекать должно? Я же не щука, кидающаяся на полированную железяку…

– Вас проводить? – подстрекнул бушующий в сердце демон.

– А не забоитесь? – явно кокетничая, она.

– Ещё чего не хватало, – захорохорился во мне гусар, впрерив глаза в тонкое обручальное колечко.

– Мне далеко – её проверка на вшивость и, видимо, цель раззадорить смельчака.

– Такси-и, такси-и-и! – я, метнувшись от неё к веренице бомбил, – свободен?

– Та сидайте ради Бога, нэ стэсняйтеся. Лошадёнка к вашим услугам, – радушно улыбчивый тип с неопределенными чертами лица.

– Я…, тут ещё дама, мы щас, айн момент, – и уже к ней – прошу, карета подана! – а про себя – даже если обломлюсь ничего страшного, хоть просто с бабой поболтаю .

– Та нам хоть с самим чертом. Ох! святы, святы, простить мои прегрешения тяжкие! шо вы тамо мечетесь, як угорелый? не сумневайтеся та волокить её сюды быстрее, бо ще передумае, горюшка не обэрётеся, – в спину мне водила.

– Во гад, – думаю, – сейчас всё испортит пошляк.

Но пронесло. Женщина покорно устраивается на заднем сидении.

– Привыкшие они тут к такому обращению что ли? – про себя и влезаю в авто, соседясь к ней.

Едем минут пять. Разговор ни о чем. Водила весельчак и острослов. Смешит на всю катушку. Я стараюсь не отстать в упражнении третьесортной словесностью. В одну из возникших пауз внезапно слепляемся с попутчицей в поцелуе. Застыли надолго. Извозчик деликатно замолчал…

Приехали к указанному адресу. Незнакомый микрорайон. В ряд несколько типовых девятиэтажек. Наша третья слева. Дребезжит лифт; мы в поцелуе. Вваливаемся в квартиру. На пол летят фуражка и шинель, затем её куртка и цветистый шарфик. В порыве нетерпеливой страсти валимся прямо в коридоре. Не предохраняясь, дважды впадаем в неистовство. Не знал, что о палас можно в кровь сбить колени и локоть правой руки…

Пять утра. Пьем чай в кухне. Я одет на скорую руку и ещё пьян, она в байковом халате на голое тело. За окном стук дождя и непроглядная темень. Шинель и фуражка по-прежнему на полу.

– Тебе пора, муж может прийти.

– А где он?

– На службе, в наряде. Он старший лейтенант, – она подводит меня к кладовке; на вешале покоится парадная шинель, на золотистом погоне мерцают бронзой три звезды.

Одеваюсь. Прощальный поцелуй. Не отлипаю от её губ и одной рукой долго мну грудь в слабой надежде.

– Нет, нет. Иди. Скоро муж припрётся, я знаю.

Жаль, но ухожу. Уже, будучи в лифте, оправляю форму. Спустя десять минут выбираюсь из лабиринта бетонных свечек к трассе на окраину. Недолго думая, останавливаю случайный «Икарус». Пассажиры спят, автобус междугородний. Как ни странно, останавливается

– На Парашютную. Знаете, где это? – говорю водителю и сую ему юбилейный рубль.

– Надо круг давать, – и увидев счастливую мою морду, – поехали! только расскажешь, страсть люблю всякое такое.

Я со всеми подробностями излагаю слушателю минувшее любовное приключение. Он изредка восклицает: – прям в такси целовались?…; в лифту зажал, ха-ха-ха… ; прямо на полу у неё в коридоре…; стёр коленки, га-га-гой-е-е…, а дверь хоть закрыли, ха-ха-ха?…

– Звать-то как её? – спрашивает по завершении пересказа.

– Опачки, не знаю. Я как-то и не спросил, – и оба долго ржём…

3 сентября. Год 1984-й. Первое место службы.

День прекрасен и ни чем не уступит приазовским. Хабаровск. Всюду в клумбах знакомые цветы, те же тополя, что и на Кубани. Амур обнаруживает себя излишне гордым, но что красив – факт безусловный. Волею судьбы я впервые очутился на такой большой реке.

– Маты-святы, тут и чайки! и овелько погодя – да тут и ласточки носятся! хм, тогда жить можно…

Многим Хабаровск напомнил Ростов-на-Дону и понравился. Из нового, пожалуй, ясени вдоль улиц и деревянные дома, чего ранее никогда не видел. Водка действует также. Вяленой тарани нет, а пиво откровенное дерьмо. Вот нефильтрованное у Саркиса, что возле хлебозавода в паре кварталов от училища из-под полы расходится в народ – это вот пиво, а здесь дребедень. Тошнотина, а не пиво. Зато в магазинах в свободной продаже бананы. Вот это да! Забавно всё это.

Улица Серышева, штаб 11-ой Армии. По ступеням крыльца снуют молодые лейтенанты. На всех доступных взору углах здания курят и ведутся бойкие разговоры.

В кабинетах принимают партиями по пять человек. С одной из стихийно образовавшихся групп захожу в указанную дверь дежурным по этажу. По очереди представляемся подполковнику, и каждый получает квиток размером со спичечный коробок и пометкою карандашом. На моём – номер кабинета, который обязательно следует посетить, затем слово «Сахалин» и далее номер военной части. Выйдя, увидел карту во всю стену. Подошел изучить. Остров Сахалин – грустно; чёрт знает где и всего два способа выбраться – самолёт и паром через Татарский пролив. Дело кислое…

Это много позднее, когда повезло дважды побывать на Сахалине, прочитать «Каторгу» В. Пикуля, и, влюбившись в роман, перелопатить историю острова, я влюбился в него. А тогда, будучи зеленым лейтенантом, я думал лишь о том, как выбираться в отпуск с места службы без потерь драгоценного времени, потому и сторонился мест отдаленных и тем более затерянных среди водной глади и на тундровых просторах Родины.

Сунул квиток в карман и подошел к дежурному.

– Товарищ капитан, извините, не подскажете – сколько дней будут распределять?

– Назначенцев много, тянуться долго будут. Неделю точно.

– Спасибо.

Через пару минут выбрался на улицу. Мозг отработал четко – многочисленные дежурные меняются, за короткий промежуток выделить из толпы и запомнить человека сложно. Квиток на всякий случай сунул под обертку удостоверения личности.

Три дня спустя знакомства с Хабаровском снова объявился в штабе Армии. На этот раз перед тем, как войти в кабинет, надвинул козырёк фуражки на глаза и уже внутри третьим из группы неясно представился, размывая слова:

– Лейтенант N…в, N…кое училище связи.

– Так-с… Связист?