Андрей Рихтер - Испытание любви Страница 2

С подобным отношением невозможно было мириться. Хотелось справедливости, хотелось вернуться на свое место, хотелось победить… Но добиваться победы Галине предстояло в полном одиночестве. Ни в университете никто не поддержит, ни за его пределами. Сыну все эти дрязги глубоко безразличны, ему своих проблем хватает. Валентин, которого Галина считала другом, настоящим другом, человеком, на которого можно положиться в трудную минуту, не оправдал ее надежд. Обещал помочь, обнадежил, приободрил, а потом вдруг пошел на попятный. Зря мы все это затеяли… В твоей кафедре нет ничего такого, чтобы ради нее так переживать… Друг, называется – предал, обиделся на то, что услышал по поводу своего предательства, и исчез, выпал из жизни. Или просто захотел «выпасть», узнав о Галининых проблемах со здоровьем? Бабка Елизавета Филипповна говорила: «Плоха корова безрогая да баба хворая». Вроде бы шутила, да в каждой шутке, как известно, и есть доля правды.

Бывший муж Константин? Ну уж он-то ничем не поможет, только расстроит еще больше. Аргументированно объяснит, что она сама виновата в том, что случилось. Надо, мол, уметь выстраивать отношения с начальством и подчиненными, надо правильно себя вести и так далее. Непременно надует щеки и скажет с гордостью, что его самого из директоров никогда не погонят, потому что им все довольны, и школа его на хорошем счету.

Двоюродный брат Степан может посочувствовать, но чем он может помочь? Он далек и от академических, и от юридических, и от журналистских кругов, да вдобавок еще и живет далеко – в Белостоке. Разве что очередного «справного жениха» подыщет? Какого-нибудь вдовца, владеющего магазинчиком или постоялым двором… Нужны они больно, эти «справные женихи», да еще в Польше! Олене, родной сестре Степана, жаловаться на жизнь просто страшно. Если проникнется и будет располагать свободным временем, то может заявиться в университет и устроить там истерику. Но разве таких типов, как Хащенко или ректор Евгений Брониславович, можно пронять криками и слезами?

Вот и получается, кроме как на себя и положиться не на кого. Галина привыкла полагаться на себя. Характер от рождения был самостоятельным, да и жизнь закалила. Недаром же студенты ее «железной леди» прозвали (не без иронии, конечно, но и с уважением тоже). Впрочем, какой ты железной ни будь, а совсем одной, без помощников, единомышленников и союзников, трудно. Тяжело, неуютно, обидно, досадно…

Обида побуждала к действию. Нельзя прощать такого обращения.

Если отрешиться от обид и прочих эмоций и взглянуть на ситуацию «нейтральным», сугубо рациональным, взглядом, то получалось, что особенно рыпаться не стоит. Смысла нет. Даже если удастся восстановиться в заведовании, то ректор спокойно работать не даст. Он злопамятный. Сам ректор, пока его двоюродный брат ходит в заместителях министра образования и науки, непотопляем. Не стоит обольщаться сверх меры. В какой бы скандал ни вылилась бы эта история, ректору она его должности стоить не будет. Это первое.

Второе. Восстановившись, половину кафедры к чертям не разгонишь. Никто не даст разбазаривать «ценные» научные кадры, да и заменить их так вот сразу некем. Следовательно, придется работать с доцентом Тертычной, доцентом Полянским, ассистентом Алисой Пивовар… Чего доброго, и Хащенко никуда не уйдет. Останется в профессорах и станет ждать реванша. С такой «оппозицией» нелегко будет работать. Только и жди подлянок каждый день… Вот и выходит, что, даже выиграв, она все равно проиграет, потому что все равно работать, как раньше, не сможет. Ради чего тогда бучу затевать? Только для того, чтобы с гордо поднятой головой вернуться в свой кабинет? Второй раз уходить будет больнее. Сейчас Галину «ушли» заочно, все уже свершилось, осталось только принять, смириться…

Принять?! Смириться?! А щоб их лиха біда стороною обходила![4] Как можно принять такое?! Пусть даже ей и придется уйти, но память она о себе оставит такую, что все эти подонки до конца дней своих будут вздрагивать, услышав фамилию Любченко!

А с другой стороны – ну какое профессору Любченко дело до этих подонков? Пусть они хоть вздрагивают, хоть икают, хоть кровавым поносом исходят. У нее своя жизнь, свое здоровье, свое сердце, свой сын, своя внучка… Тут со своим столько проблем, что о чужих и думать-то некогда!

Стоило вспомнить о сыне, как сразу же начинало тревожно щемить в груди. О работе и всем, что с ней связано, думалось с раздражением, с обидой, но Галина уже к этому привыкла. А вот к родной беде не привыкнуть…

Беда, настоящая беда. То, что происходило с Виктором, другим словом и не назовешь. Семейные неурядицы – это не пустяки, это очень страшно. Семья – это тыл. Если тыл у человека крепок, то ему нипочем любые беды и испытания. Если же тыл слаб или его вообще нет, то вся жизнь может пойти наперекосяк. Тем более что Виктор слабоват характером и для него очень важно, чтобы рядом была правильная, хорошая женщина.

Сына было жаль, а внучку в сто раз жальче. Бедный ребенок, ей-то за что такое горе. Все ведь видит, все понимает, смотрит доверчиво своими глазенками, радуется, когда мама с папой веселые… Эх, если бы было можно надавать обоим подзатыльников и сказать строго: «Образумьтесь, дурни, не о себе, так о дочери подумайте!» А помогут ли те подзатыльники? Саму Галину подзатыльниками от развода с бывшим мужем отговорить не получилось бы. Хотя она долго терпела. Ради Вити терпела, мальчику же нужен отец… А в один прекрасный день терпение кончилось. Мальчикам и девочкам нужны не просто отцы, а хорошие отцы. Витя – хороший отец, добрый, ласковый. Только вот семья у него не на первом месте. И невестка тоже отличилась. Выкинула фортель – изменила мужу со своим троюродным дядькой. Сын с невесткой решили, что попробуют все исправить. Ради внучки и вообще – десять лет вместе прожили, это не кот начхал. Но получится ли исправить?..

Голова шла кругом. Ночью мысли мешали спать. Что хуже всего, мысли эти были такими, которые – сколько ни думай, ни до чего не додумаешься, только душу растравишь. Хотелось забыться, отрешиться от всего, прожить хотя бы день спокойно, но как тут забудешься? Как будет с Витей? Что делать с работой? Впервые в жизни Галина начала понимать пьяниц. Не одобрять, потому что одобрять там нечего, а понимать, почему некоторые люди пьют горькую… Саму ее к этому занятию не тянуло.

Смешно сказать, Галина с удовольствием ходила в поликлинику. Казалось бы, чего там хорошего, а все же хоть какое-то развлечение, отвлечение. Сделаешь кардиограмму, сдашь анализы, поговоришь с врачами. Врачи бодро и заученно твердят о том, что все будет хорошо. Не верится, но послушать приятно.

Хотелось оставаться на больничном вечно, чтобы никогда не появляться в университете, никого там не видеть и ни с кем там не общаться.

И тут же хотелось поскорее выйти на работу, чтобы наконец-то заняться делом, начать действовать.

Хотелось бросить все и мчаться в Москву к сыну. Сказать ему и невестке все, что не успела сказать здесь, в Киеве, предостеречь, попросить быть благоразумными.

Хотелось уехать в какую-нибудь глушь. Куда-то на край света, в какой-нибудь хутор на отшибе… Ходить босиком по росе (в ноябре-то, ха!), пить парное молоко, есть сотовый мед… Типичная интеллигентская рефлексия, не более того, но помечтать было приятно.

Но больше всего на свете хотелось начать жизнь заново. С чистого листа. С самого рождения. И прожить ее так, чтобы не было мучительно больно. Не за бесцельно прожитые годы, а за глупо прожитые. Бесцельно прожить жизнь невозможно, потому что какие-то цели всегда есть, большие или малые, а вот глупо прожить получается у многих.

Заново. С чистого листа. Без единой ошибки.

«А ось тобі, Галю, дуля!»[5] – говорила бабка в ответ на просьбу дать в обед варенье вместо борща и картофельного пюре.

2

– Петр Николаевич, вам Гапорцын звонит. Хочет срочно переговорить с вами. По приватному делу.

Голос секретарши звучал немного обиженно и выражение лица было соответствующим. Что за секреты могут быть от такого доверенного сотрудника, как она?

Петр прервал чтение приказов (он никогда не подписывал ничего, не ознакомившись) и ответил на звонок.

Если управляющему магазином (название «директор» для этой должности не подходит, потому что директор в компании может быть один) нужно срочно переговорить с владельцем, то это неспроста. Петр никогда не устранялся от контактов с сотрудниками, не имел такой привычки, мало ли какое дело у человека. В то же время умел доходчиво объяснить, так, чтобы раз и навсегда, что по пустякам его беспокоить не стоит. Объяснять приходилось нечасто, люди понимали, что их много, а Петр один.

– Добрый вечер, Петр Николаевич! – зарокотал в трубке хриплый баритон. – Не помешал? Тут у нас, видите ли, чепэ…

Гапорцын был опытным сотрудником и громкими словами не бросался. Если звонит напрямую боссу и говорит про чепэ, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее. По старой привычке Петр попробовал догадаться, прежде чем ему скажут. Голос у Гапорцына спокойный, значит – не пожар. Для проверок поздновато, проверяющие на ночь глядя редко когда приходят, на то какие-то особые причины нужны. Скорее всего – скандальный покупатель высокого ранга. Или, как вариант, скандальный покупатель, козыряющий знакомствами высокого ранга. Настолько высокого, что Гапорцыну срочно понадобилось посоветоваться.