Елена Федорова - Веретено Судьбы (сборник) Страница 2

– Все в прошлом, в прошлом, мама. Не стоит плакать о том, чего нельзя исправить. Ты учила меня быть сильной. Ты говорила, что невзгоды – это серые тучи, из которых льется дождь, чтобы выросли новые цветы, травы, деревья. Печаль нужна, чтоб мы полнее радость ощущали. Жить невозможно без печали. И раз она есть, значит, так должно быть.

– Да нет же, нет! – воскликнула Ванда. – Так не должно было все у нас закончиться. Не должно… Все должно было произойти по-другому. Хотя… Теперь, через тридцать с лишним лет, я начинаю думать, что все закономерно. Только почему опять появляется человек по имени Вацлав? Почему он вновь ищет Гелену? Какой-то замкнутый круг, – она посмотрела на Глорию, вздохнула. – Мне потребовалось три года, чтобы прийти в себя после всего случившегося. Крайновский выкрал у нас все драгоценности Гелены и исчез. Твоя бабушка Аманда подняла на ноги всю польскую полицию. Но поиски не дали никаких результатов. Крайновский бесследно исчез, ис-па-рил-ся, – Ванда поднялась. – Теперь в нашей жизни появляется новый Вацлав, который тоже охотится за бриллиантами Гелены. Не удивлюсь, если он захочет заглянуть внутрь рояля, на котором она играла. Не спеши сообщать ему, что рояль стал музейным экспонатом, что у нас остались только афиши и парочка портретов великой пианистки, которые никакой ценности не имеют.

Пани Ванда пошла в кухню. Глория посмотрела на ее сгорбленную спину, подумала, что за последние месяцы Ванда сильно изменилась. Лицо редко озаряла улыбка, которая прежде не сходила с уст. Глаза стали злыми. В них появилась подозрительность. Глория объяснила все это весенней хандрой. Она знала, что Ванда не любит лужи, талый снег и черную землю, поэтому решила, что с появлением первых цветов, настроение матери улучшится, и она вновь станет веселой и жизнерадостной пани. Но появившиеся в саду крокусы настроение Ванды не изменили. А тут еще этот незваный Вацлав со своим милым акцентом.

– Пообещай, что не станешь влюбляться в этого проходимца, – крикнула из кухни пани Ванда.

– Обещаю, – крикнула Глория в ответ. – Только с чего ты взяла, что он проходимец?

– Не зна-ю, – ответила Ванда, выглянув из-за двери. – Можешь считать, что сердце матери подсказывает мне, что история собирается повториться вновь.

– Думаешь, финал будет таким же, как у тебя? – спросила Глория.

– Хочу думать, что нет, но… – Ванда улыбнулась. – Ты у меня такая ранимая, такая неискушенная девочка, что…

– Мама, мне уже двадцать пять. Я не маленькая.

– Ты маленькая, Лори, – обняв ее, проговорила Ванда. – Ты еще ничего в жизни не знаешь, кроме того, что потерять голову от любви можно и в семьдесят.

– Ты все еще сердишься на бабушку Аманду? – спросила Глория. Ванда кивнула. – Так значит, вот в чем причина твоего уныния!

– И в этом тоже, – призналась Ванда. Поцеловала дочь в щеку, ушла в кухню.

Глория не стала бередить старую рану. Слишком много времени они потратили на то, чтобы отговорить Аманду от кругосветного путешествия с едва знакомым молодым человеком. Аманда их не слушала. Она стояла на своем. Ей хотелось увидеть мир и умереть в объятиях любимого. Она была уверена, что он ее безумно любит. А он любил ее деньги. Как только они закончились, улетучилась и нежная привязанность. Молодой жиголо сбежал, бросив Аманду одну. Она вернулась домой в подавленном состоянии. Долго болела, а потом решила уйти в монастырь.

– Уйди лучше в дом престарелых. Там полно мужчин твоего возраста, – в сердцах выпалила Ванда.

Аманда обрадовалась такому неожиданному предложению. Быстро оформила все необходимые документы и переселилась в санаторий для престарелых. В считанные дни она стала всеобщей любимицей, обрела радость жизни, помолодела. Дочь и внучка навещали ее по выходным. Всех устраивало новое положение. Всем было хорошо.

– Значит, не всем, если мама до сих пор огорчена, – подумала Глория. – А я буду лучше думать о том, что теряя, мы приобретаем. Мне хочется петь, смеяться и радоваться весне.

Глория поднялась к себе, распахнув окно. Села на подоконник, запела:

Я – воробей на ветке?Я – канарейка в клетке?Да нет, я просто девочкаВ оранжевой беретке.В оранжевой, как солнце,Что светит с высоты,Поэтому, поэтомуМеня заметил ты!

– Стоп, – приказала она себе. – Я обещала маме, что не стану влюбляться в этого… человека.

В мыслях возник его хрипловатый с акцентом голос: «Лублу тэбья». Глория спрыгнула с подоконника, задернула занавески, решила подумать обо всем завтра.

Утром она была так рассеянна, что пани Ванда предложила отвезти ее на работу.

– Заехать за тобой вечером? – спросила она, когда Глория вышла из машины.

– Нет. Сегодня вечером у меня свидание с Вацлавом.

– Где? – нахмурилась Ванда.

– В консерватории, – ответила Глория. – Мы будем взламывать рояль Гелены.

– Болтушка, – улыбнулась Ванда и уехала.

Глория осталась стоять посреди площади, залитой солнцем. Куда теперь? Никуда не хочется. Хочется превратиться в травинку и ни о чем не думать. Не думать о том, что все в этом мире конечно, что бесконечна лишь Любовь.

– Мэштаэш? – тихий голос Вацлава прозвучал, как гром.

– Не мечтаю, а думаю о том, что люди, живущие без любви, подобны звенящей меди, – ответила она, почувствовав, как покраснели щеки.

– О, да, – Вацлав сложил молитвенно руки и заговорил нараспев:

– «Если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы».[1]

– А у вас большое имение? – поинтересовалась Глория. Он кивнул. – Значит вы не охотник за чужими сокровищами?

– Охотнык? – удивился Вацлав. А Глория рассмеялась и рассказала ему обо всех маминых опасениях.

– Мое имя Вацлав Крайновский, – сказал он после того, как Глория замолчала. – Я приехал из Праги, чтобы…

– Только не говорите, что хотите вернуть нам похищенное, – взмолилась Глория. – Извините, я опаздываю.

– Увидэмси потом? – с надеждой спросил он.

– Не знаю, – сказала она, собираясь уйти. Он схватил ее за руку, улыбнулся:

– Да? Хорошо? Благодарю тэбья.

– Ладно, я приду, – сказала Глория и убежала, подумав о том, что этот Крайновский совершенно не похож на маминого красавца. Он среднего роста. Глаза серые, чуть раскосые. Подбородок заострен. Узкие губы. Прямой нос. Волнистые темные волосы. Ничего особенного. Обычный человек. Таких сотни. Глории до них нет никакого дела. У нее много работы, в которую она погружается с головой. Работа помогает ей ни о чем не думать. Помогала до встречи с Вацлавом, а теперь у Глории не получается не думать о нем и его двойнике.

Значит, нужно принять все, как есть, решила она, потому что все должно быть именно так! Стало легко. День пролетел, не оставив о себе никаких воспоминаний. А вечер подарил радость встречи.

Вацлав ее ждал. Протянул букет алых крокусов, сказал:

– Мнэ подумалас, что такий цвэт ты лубишь.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Редкий цвет для крокусов. Где ты их раздобыл?

– Стащыл с огороду, – шепнул он. – Я же похитытэл, да.

– Покажешь мне огород, где крокусы растут в таких дорогих горшочках? – спросила Глория, улыбнувшись.

– Нэпрэмэнна, – сказал он, взял ее под локоток. – Патом. Сэчаз ми будэм кушат кофэ.

– Пить кофе, – поправила его Глория.

– Да. Хорошо, – распахнул дверь кафе. – Пше прошу, пани.

Пани Глория выпрямила спину, решив сыграть роль надменной красавицы, обольстить которую непростая задача. Но уже через несколько минут забыла об этом. Вацлав вел себя настолько естественно, что разыгрывать комедию не было никакой необходимости. Он говорил, а Глория слушала, затаив дыхание, чтобы ничего не пропустить.

– Запомни, милая, молчание тоже умеет говорить. Нам важно научиться слышать его, – сказала ей однажды Аманда. Глорию слова бабушки потрясли. Она стала более внимательной. И сейчас, сидя напротив Вацлава, она слышала не только то, что он говорил, но и то, о чем молчал. Они оба понимали, что их встреча – начало нового жизненного этапа. Что сегодня открывается новая книга, главными героями которой будут ОН и ОНА. Будут потом, а сейчас…

Голос Вацлава заглушает стук ее сердца.

– Это было давно. Не со мной, а с моим отцом. Ему было лет семь, когда в их маленьком городке вспыхнул сильный пожар. Папа еще не понимал, насколько опасен огонь. Вместе с такими же сорванцами он носился по улицам и радовался той скорости, с которой распространяется пламя. Отчаяние взрослых детям было непонятно до тех пор, пока перед ними не возникла женщина в белых летящих одеждах.

– Вы – ангел-спаситель?! – воскликнули дети.

– Нет, – улыбнулась она. – Я – пианистка. Запомните, музыка огня красива лишь тогда, когда ничего не разрушает. «Пожар – мгновенье первое земли. Пожар – ее последнее мгновенье».^ 1) Константин Бальмонт.

Женщина позвала детей в свой дом. Села к роялю и заиграла. В этой музыке звучали восторг и отчаяние, радость и слезы, хаос и умиротворение. Мальчики были так потрясены, что не решались пошевелиться.