Елена Поддубская - Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз Страница 2

– Понятно почему там всё плесенью воняет, – не приминула откомментировать Ира информацию по-своему.

– Ну ты, Кашина, барыня. Тебе бы царицей родиться, – усмехнулся Попинко. Он понял ещё летом, что претензия на интеллигентность у девушки напускная. Мол, ходит по престижным заведениям, типа Дома Кино и театров, а на деле яйца выеденного не стоит. Потому, что целью её визитов является не повышение культурного уровня, а скорее повод отметиться, показать, что она может себе это позволить. «Пустышка», —оценил Андрей однокурсницу. И тут же чуть не засмеялся: на его замечание Ира отреагировала скорее довольно, чем с обидой:

– Не плохо было бы. Несли бы тогда меня на руках сейчас слуги. И не била бы я свои ноги о грязь этого, с позволения сказать, тротуара. Что за беда: как только заканчивается Москва, всё – конец цивилизации: дорог нет, комфорта нет, продуктов нет. Да и людей, умных и интересных, – тоже с трудом найдёшь, – девушка указала на спины студентов, идущих впереди и волокущих багаж. Попинко рассматривать народ было некогда. С первой частью её возмущения он, пожалуй, мог бы согласиться. А вот по поводу людей… «Подобное притягивает подобное» – вспомнил парень из профессорской семьи философскую доктрину.

– Фу-ф, погоди, дай руку поменяю, – Андрей остановился, опустил корзину перед собой, разогнулся, – Ну что, вспотела, царица, мечтаючи?

Ира улыбнулась, помахала рукой как веером и кивнула:

– Есть немного. Хорошо ещё, что дождя нет. Вчера по радио обещали по области дождь, а в Москве солнечно и тепло.

Юноша тоже осмотрел небо и заключил:

– Дождь будет. И не только по области. Это – вопрос одного дня. Сама знаешь какая у нас осень; редко, когда сентябрь без дождя начинается. Обычно как двадцать пятое августа перевалило, так и полил дождик, – Андрей улыбался, пропуская спешащих спортсменов. Общее настроение было всё-таки положительным; после лета студенты торопились в институт увидеться с однокурсниками. Поступившие абитуриенты спешили открыть для себя новых товарищей, с надеждой что тот или иной, с кем получилось сойтись поближе во время вступительных экзаменов, поступил.

– Ну пошли что ли? – Ира сложила губы трубочкой, – А то опоздаем.

– Да-да, – Попинко торопливо подхватил корзину, и они продолжили путь. Через несколько минут вдали замаячил светлый кирпичный забор, огораживающий территорию института.

– Ну вот, почти на месте, – сообщил Андрей и ускорил шаг.

2

По песчаным дорожкам соснового леса бежал черноволосый Стас Добров. Длинные ноги средневика с угластыми, на фоне тощих мышц, суставами, то и дело подворачивались на какой-нибудь коряге или ветке. Впрочим, костлявость и сухость не портили парня; у него было красивое, правильных черт, лицо с вырисованными бровями в разлёт, лучистыми глазами, библейски прямым носом и ярко-красным ртом. Светлая повязка на голове юноши приподнимала курчавые волосы, удлинняя и без того вертикальный овал лица и не давая поту попадать в глаза. Поправив повязку, Стас сплюнул на бегу слюну и в сотый раз вслух пожалел, что поздно проснулся и не побежал к озеру:

– Без ног тут останешься.

Бегать в лесу было приятнее: вовсю галдели птицы, шумели от лёгкого ветерка высокие кроны деревьев, нет-нет проскакивали по веткам белки, а запах хвои, уже не молодой, насыщенной, готовой к зиме, был тут гуще, ошутимее. Но дорожки между деревьев проложили для прогулок, никак не для пробежек. Завершив очередной круг по дачному массиву, Добров добежал до высоких железных ворот и нажал на кнопку звонка. В селекторе двери тут же раздался насмешливый голос Стальнова:

– Нет, нет, сердешный, нам молочка не надо. Ступайте себе с богом.

– Открывай уже, клоун, – проворчал Стас, но совсем не злобно.

Веселое настроение Володи никак не соответствовало душевному состоянию Стаса, хотя бы потому, что приехав с каникул из Пятигорска, где он был у родителей, всего три дня назад и заранее обрадовавшись переселению на новую дачу, рассказы о которой уже ранее обсмаковали по телефону и с Юрой Галицким, и с тем же Стальновым, Стас узнал о колхозе. Воспоминания о предыдущих поездках на картошку были удручающими: два года подряд, на первом и втором курсе, студенты физкультурники отрабатывали осенью по месяцу-полтора в глубинках областей, прилежащих к московской, проживая в бараках и страдая от плохой погоды, грубой работы, грязи нечерноземья.

Впрочем, новость о поездке на сельхозработы оказалась фатальной не только для студента Доброва. Половина преподавательского персонала, ознакомившись в конце августа с решением, вывешенным деканом спортивного факультета Горобовой на доске объявлений, бросилась срочно оформлять фальшивые больничные, отпуска без содержания и прочие документы, теоретически позволявшие избежать экзекуции колхозом. «Проскочить» удалось немногим, ибо каждый конкретный случай разбирался лично парторгом Печёнкиным, и по каждому заявлению решение об освобождении принимал сам Владимир Ильич. Так, в первую неделю работы педагогического состава, приказным порядком были отменены отпуска, оформленные за свой счёт, сразу трём сотрудникам института, среди которых оказался проректор по хозяйственной части Сергей Сергеевич Блинов.

– Никаких больных мам и внуков, идущих в первый класс, не признаю, – густо шипел Владимир Ильич в лицо каждому просильщику, – У мам есть папы, а у детей – свои родители. Так что поедешь, Сергей Сергеевич, в колхоз как все; заодно поучишься управлению хозяйством на селе. Может пригодится для твоей собственной работы.

Блинов, пожелтевший и похудевший из-за отпуска, сорванного по причине срочного ремонта труб в общежитии и главном учебном здании, вяло мямлил про плохое состояние здоровья, недогуленные дни и взывал к сочувствию. Но то ли сострадание было исключено из общего поведения Печёнкина, то ли власть решила поставить всех в одинаковые условия и быть непреклонной без исключения, фактом осталось то, что освобождение от сельхозработ получили всего два преподавателя МОГИФКа: у одного был нестабильный диабет, у второго – онкология у супруги. Всем остальным начальственным голосом было приказано явиться в институт третьего сентября с вещами для отправки на сельхозработы.

И вот третье сентября наступило. День обещал быть светлым и тёплым, но радовал он не всех.

– Балдеешь? – Стас кивнул на чашку чая, стоящую перед Стальновым. Володя сидел на террасе перед домом и блаженно щурился от света. На миниатюрном железном столике с витиеватыми ножками стоял чайник, в который, Стас это знал наверняка, Стальнов бросил пару листьев чёрной смородины с куста на участке. Добров наклонился к чайнику и потянул носом. Стальнов сделал то же и проговорил, благоговейно проговаривая:

– Балдею – не то слово, Стас. Сижу вот и думаю: за какие такие заслуги господь послал нам пожить в такой вот красоте?

– Ну, тебе виднее, – огрызнулся Добров, не разделяя восхищения друга и заставляя Володю отклеить спину от стула и приподнять правую стопу в тапочке; ребята были уверены в том, что дача «упала» им только потому, что на Стальнова «положила глаз» хозяйская дочь Лариса.

– Ты о чём это? – голос Володи прорезало легкое, но слышимое волнение; на носу проступил пот.

– Да ни о чём. Расслабься и принимай вон солнечные ванны, – Стас смотрел на Володю простодушно. Стальнов стряхнул с майки крошки только что съеденного печенья, снова откинулся на спинку стула, кивнул напротив себя:

– Садись?

– Потом. Сначала я в душ.

– Иди-иди, а то потом Витёк проснётся и залезет туда на час, – это вышел на улицу Галицкий. В противоположность друзьям Юра уже был одет по походному: в широкие вельветовые брюки и старую футболку с рукавом до локтя и широким вырезом горловины. На ногах у парня были тупоносые ботинки с массивной подошвой, какие надевают туристы в горы.

Стас хлопнул Галицкому по подставленной руке:

– Везёт же некоторым; и чё я не аспирант?

Виктор Кранчевский, единственный из проживавших на даче ребят не легкоатлет и не студент, а уже аспирант первого курса и бывший гандболист, впервые оказался предметом зависти Доброва. Учиться Стас не любил и всегда сетовал на «заумность» старшего товарища. Но теперь с удовольствием поменялся бы с ним местами. Хотя бы сроком на месяц, пока все буду в колхозе.

– Зато ты – студент третьего курса, готовый отбыть для выполнения задания партии и поработать во спасение Родины, – многоборец Галицкий трижды похлопал Доброва по груди.

– Во спасение от чего, Юрок? – скривился Стас; накануне он выпил, и теперь у него неприятно жало виски и щипало на свету глаза.

– От излишнего урожая, – засмеялся Стальнов, – Иди, страдалец, мойся. А потом Юрка тебе кофею нальёт в твою «мадонну», будешь пить как Пульхерия Андреевна, оттянув мизинец и вдыхая запах камелий.