Александра Стрельникова - Моя американская бабушка. Сборник рассказов Страница 2

– Этот разговор бесполезен, – сухо ответила бабушка на подобное замечание

– Отчего же бесполезен, мама? Ну, имей мужество признать свои ошибки. Ведь, между нами девочками говоря, ты допустила большой женский просчет. Первоначально должен был развестись мужчина, а потом уже ты. Ну, не собирался он разводиться никогда. Его и так всё устраивало. Сперва – нельзя было ему жену беременную бросить. Затем – вторым ребенком она забеременела. Потом: кто ж таких малолеток бросает? Разве что изверг какой… А Петенька – он, ведь, не изверг? Он просто – любвеобильная художественная натура. Ну, уже и детки его давно подросли. Теперь-то что мешает вам объединиться?

– Жена болеет, из больниц не вылазит, – тихо сказала бабушка.

– Ну, не могу я больше это слышать. Болеет – не болеет… Может, и правда, болеет. Но только ждать тебе здесь больше нечего. Тебе ничего не светит, понимаешь? А сколько времени ты на него потратила? Всю свою жизнь перевела. И я из-за него еще пострадала. Вот это, мама, очень трудно простить.

Бабушка Агнесса выдержала паузу.

– Что касается отца… Да, я виновата. И вину с себя не снимаю. И всегда честно говорила об этом. Но что поделать: так случилось в нашей жизни с твоим отцом. А что касается Петеньки…

Бабушка энергично тряхнула копной блондинистых волос:

– Оставим это. Тоже мне: яйцо курицу будет учить.

– А что делать, если курица глупая? – возразила мама.

– В суп ее, в суп ее! – влезла я в разговор взрослых, услышав «про курицу». – Я куриный супчик очень люблю.

Вскоре наша квартира стала как-то пустеть.

Первым исчезло зеркало из прихожей. За ним – большой гардеробный шкаф и два мягких кресла. Кое-что из вещей мама раздавала своим подругам и детям подруг моего возраста. Когда я плакала, жалея свои вещи, мама приговаривала: «Не плачь, там у тебя будет всё новое и красивое»…

Она так хорошо умела меня успокаивать, рассказывая про новые цацки, что я совершенно спокойно пошла с ней в комиссионку, куда она снесла папину дубленку, свое турецкое кожаное пальто и мою красивую шубку из белого кролика.

– Не грусти, взамен этой шубки у тебя будет легкая пуховая курточка. Почти невесомая, но такая же теплая, как твой кролик…

А однажды к нам в дом пришел какой-то не в меру любопытный дядька… Любопытным мне он показался потому, что заглядывал везде: в ванную, в туалет, на лоджию и даже – на антресоли, попросив, чтобы мама поскорее освободила их от всякого хлама.

Очень скоро после прихода того мужика мы переехали в бабушкину квартиру, потому что наша квартира оказалась проданной тому дядьке, который мне так не понравился. Он и не понравился мне, наверное, потому, что уже начинал хозяйничать в нашем уютном доме…

Уезжали в Америку мы из квартиры бабушки Агнессы.

Помню, как папа с ужасом замахал руками на бабушку, когда она к нашим чемоданам и сумкам добавила еще огромный целлофановый пакет.

– Больше мы ничего брать не будем, Агнесса Михайловна.

– Здесь все необходимые лекарства и витамины: взрослые и детские. Вам надолго хватит. А медикаменты там очень дорогие, – возразила бабушка.

– Да, она права, – тихо и устало кивнула мама.

Папа махнул рукой. И мы «присели на дорожку».

В этом момент позвонили в двери. Это оказались таксист и дедушка Витя, с которым давно развелась бабушка Агнесса. Они пришли, чтобы выносить чемоданы и сумки.

Я и мама сели в старый «Москвич» дедушки, а бабушка Агнесса и папа – в автомобиль к таксисту. И поехали в аэропорт.

А вот момент прощания я почти не помню. Очевидно, в этом виновато время суток. А время было позднее, потому что я начала уже засыпать, пока мы ехали по бесконечно длинным московским улицам и перекресткам. Наверное, поэтому в моем детском восприятии и сместилось всё…

И долгий утомительный перелет с пересадкой я помню, как в тумане. И когда мы выгрузились уже в аэровокзале Сан-Франциско, мне вдруг показалось, что мы опять находимся в московском аэропорту, и я начала интересоваться: а где же бабушка с дедушкой? А они были, ох, как далеко… Потому что мы находились уже в Америке.

Наш первый город – Сан-Франциско. Наш первый дом… Они мне помнятся. Хотя, за ними были потом еще другие города и дома…

Поселились мы в районе Ричмонд, где, как уже сложилось, традиционно проживают многие выходцы из России.

Мы стали жить в квартире, которая в том, далеком уже теперь, детском восприятии, казалась мне странной и непонятной. Да, мне действительно было не совсем понятно, почему вместе с нами еще должны находиться какие-то посторонние люди.

Площадь квартиры была большой: в ней насчитывалось семь комнат. Но четыре из них пустовали и были закрыты.

Одну из комнат занимала наша семья из трех человек.

Другую – два африканца, которые лишь изредка здесь появлялись. Даже не видя этих жильцов, их присутствие я научилась определять по сильному запаху специй, который раздавался из нашей общей кухни, когда мужчины готовили свои национальные блюда.

А в третьей комнате жили наши соотечественники. Ими оказались – бывшая одесситка тетя Люба с дочкой.

Дочь тети Любы была моя ровесница. И звали ее Катькой. Но дружба между нами не сложилась, так как Катьку я сразу не взлюбила, потому что она была жуткая драчунья и врунья. А уж после того, как она меня укусила в руку…

Мать Катьки, которая казалась мне тогда просто необыкновенной красавицей, уходя на работу, просила мою родительницу присмотреть за ее дочерью.

(Теперь-то я прекрасно понимаю, что это была за работа).

Моя мама соглашалась, тем более, что за это соседка по квартире платила ей по доллару в час. То были, конечно, гроши. Но первые деньги, заработанные на чужой земле. И мама была рада, получая иногда 5—10 долларов в день, как она шутила, даже «не отходя от кассы». И вспоминая при этом русскую пословицу, что «копейка рубль бережет», которую она переиначила на новый манер: «Цент доллар бережет».

И это были не лишние деньги для нас, только что приехавших в Америку на волне, так называемой, «экономической» эмиграции из России.

Первое время папа мотался по разным делам, неизбежным в жизни людей, приехавших сюда из другой страны. А я с мамой оставалась дома. И еще – с противной Катькой, которую должна была терпеть даже на прогулке из-за маминой подработки.

Так продолжалось несколько месяцев, пока Катька не укусила меня за руку. Очень сильно укусила… Даже сегодня этот шрам можно увидеть, если внимательно присмотреться.

Из-за этого инцидента папа очень сильно поругался с мамой. Я таким его никогда не видела прежде. Он выкрикивал какие-то непонятные слова:

– Я запрещаю тебе сидеть с ребенком этой одесской б…и, пока она занимается своей специфической работой…

Однажды к папе пришел давний московский знакомый, который уже несколько лет жил в Америке. Он пришел с приятелем. Мужчины выпили, шумно разговаривали.

А я с мамой в это время пошла гулять на детскую площадку, которая находилась за два больших квартала от нашего дома. В нашем дворе такой площадки, вообще, не было.

Когда мы вернулись, гости уже разошлись. А когда папа протрезвел, вспомнил, что занял знакомому полторы тысячи долларов на пару дней. Нужно ли говорить, что больше того мужчину мы никогда не видели, и что он не вернул долг? А сумма по тем временам для нас была очень приличной.

И теперь уже мама очень сильно поругалась с папой.

Вообще-то, Сан-Франциско запомнился мне тем, что там стали случаться ссоры между родителями.

А еще – довольном частым туманом, в котором утопали верхушки высотных зданий. Мне нравилось любоваться такой картиной, когда мы с мамой, взявшись за руки, просто гуляли по городу. И в моем детском восприятии такой пейзаж запечатлелся, как нечто ирреальное…

Да, далекий-далекий теперь уже Сан-Франциско, как и мое детство…

А вот Вашингтон стал городом, в котором мы обосновались окончательно. И между этими городами – не только временной отрезок лет, но и пропасть в моих мироощущениях: тогдашних и нынешних.

И сегодня, когда я еду на своей «ламборджини» по округу Колумбия, где среди зелени утопают роскошные особняки, среди которых находится и наш дом, не редко вспоминаю о первых годах пребывания на американской земле. Видно, не забыть об этом никогда…

Кто б спорил с прописной истиной: лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но для нас явно не задалась именно первая ее часть. И до заветной «американской мечты» было так далеко…

Бабушке Агнессе мама регулярно сообщала, что «у нас всё хорошо». При этом осторожно намекая: дескать, есть некоторые трудности, однако, они вполне преодолимы.

Очевидно, у бабули возникли свои соображения по поводу того, что наше «преодоление» этих трудностей не только затянулось, но, вообще, застопорилось. Но свои подозрения и домыслы она какое-то время держала при себе.