Александр Асмолов - Ключи от дома (сборник) Страница 2

Появившись однажды дома после рейса, Серый встретил свою двоюродную сестру Наташу и влюбился. Через два дня он уговорил её сбежать вместе. Куда глаза глядят. Отличница, комсомолка и красавица была домашней маминой дочкой, но пылкое сердце Серого перевернуло её жизнь. Восстав против всей родни и обстоятельств, они сбежали и неделю прятались у знакомых. Каждый из нашей команды помогал, как мог – кто деньгами, кто квартирой, а я, как доверенное лицо тёти Эммы, вел переговоры. Это была нелегкая работа с валокордином, раскаяниями и угрозами, но в один прекрасный майский день мы все вместе явились в Серегин дом и упали на колени, обещая быть вместе до конца. Восемь парней в черных костюмах с цветами в петлицах сопровождали влюбленных. Мы потом часто вспоминали этот день с обмороками, слезами и объятьями. А какая свадьба была.… Впрочем, не все сложилось, как пишут в романах: первый ребенок Наташка-маленькая была умницей и красавицей, как мама, а вот с сыном не повезло – он родился с неизлечимой болезнью. Они не бросили его и не отдали в приют, как их об этом ни просили, несли свой крест пятнадцать лет, пока Серега-младший не умер. Однако более сплоченной семьи я не знаю. Сразу после свадьбы Серый расстался с морем и стал удивительным семьянином, остепенившись, насколько это было возможно. Они с Наташкой-старшей до сих пор появляются везде только вместе. Наташка-младшая давно выскочила замуж, и они уже нянчат внуков.

– Мужики, чья ласта там, на углу валяется? Опять кто-то потерял.

Мы обнялись с этим загорелым, еще стройным, полным какой-то удивительной жизненной силы человеком. От его похлопываний у меня гудела спина, и почему-то наворачивались слезы.

– Здравствуй, Наташенька. Как ты? – она давно стала своей в нашей компании. – Ещё держишь этого оболтуса в узде?

– Ну, конечно. Полюбуйтесь на его правый глаз.

Оживление стихло, и все начали всматриваться в лицо Серого, который сначала отмахивался, но потом гордо продемонстрировал обществу свеженький синяк.

– Я им говорю – в очередь, сукины дети, а они: нам только пиво…

– Ну, если бы не Наташка, они бы тебе наваляли…

– Да кто ж меня, непутевого, выручит. Он обнял располневшую, но еще очень привлекательную жену и поцеловал в макушку. Как уживались эти абсолютно непохожие люди, для многих оставалось загадкой. Поговаривали, что они дополняли друг друга, но я думаю, что это просто настоящая любовь, которая превыше всего на земле. Создатель наградил их этим счастьем по одному ему известным причинам, а мы всегда были вокруг этого чуда. Некоторые из нас женились уже в третий раз, но только Серый с Наташкой отпраздновали серебряную свадьбу.

– Боцман заставит драить палубу за опоздание.

– Нет, у нас есть оружие, которое его обезоружит.

И действительно, Наташка не только наравне со всеми участвовала в наших мальчишниках, но была главным членом команды, вокруг которого все и происходило. Только ей позволялось разбавлять мужское общество, и она всегда была настолько тактичным и незаметным человеком, что только её незримое присутствие удерживало нас от серьезных попоек или иных неприятностей, так свойственных старым мужским компаниям.

Белоснежный катер с плавучего крана «Труженик» бесшумно рассекал отражение огней набережной, длинными нервными цепочками протянувшихся по всей бухте. Все притихли, боясь потревожить эту красоту, хотя родились и выросли здесь, да и вся жизнь каждого, за моим исключением, была связана с портом, но сегодняшний вечер был удивительно хорош. Это как давно любимая женщина, ставшая родной за долгие годы совместной жизни, вдруг поворачивается к тебе с таким удивительным взглядом, что ты внезапно ощущаешь прилив нежных чувств, кои, казалось бы, давно утрачены, и понимаешь, что жизнь еще не кончилась, что-то припасла она и для тебя. Какой-то секрет таят непостижимые женские сердца, способные так долго дарить счастье.

– Я даже не представляю себе, какое оправдание вы придумаете на этот раз, чтобы я позволил вам подняться на борт. – Раздался сверху суровый голос капитана. – К Наталье это не относится.

– А мы это, дядь капитан… Мы Серому глаз набили…

– Зачем?

– Да чтоб чего не вышло.

– Авансом, что ли?

– Так точно, сэр!

– А, ну-ка, малый, посвети вниз.

Луч прожектора скользит по палубе, и мы выставляем вперед Серого, который опять гордо вскидывает голову.

– Иди сюда, бродяга, я добавлю. Все должно быть симметрично. – Кэп был суров, но снисходителен. – Спустить трап.

Серый подхватывает Наташку на руки, и ловко поднимается на мерно покачивающийся борт. Следом поднимаемся и мы, неся увесистые сумки с припасами.

– Костя, хоть Вы поговорите с этим младенцем, совсем от рук отбился.

– Ну, если он кого и должен слушать, то это – только Вас, Наташа.

Они давно называют друг друга на вы, и мы поддерживаем их уважительное отношение, часто подшучивая над их игрой, хотя они к этому относятся очень серьёзно.

– Смирно, салага! – Кэп подносит увесистый кулак к лицу Серого. – Марш на камбуз, и смотри у меня…

Белый китель с золотыми пуговицами, фуражка с крабом и неизменная трубка с ароматным табаком, напоминающим вишню, делают мощную фигуру Кости еще солиднее, а грубоватый, с хрипотцой голос внушает уважение.

– Простите, сэр, а кильку резать вдоль или поперек?

– Красиво. И смотри, чтобы я ни одной косточки не нашел, а то твои пересчитаю.

– Я присмотрю за ним, Константин, не волнуйтесь.

Они удаляются на корму, и мы молча провожаем их взглядами. У меня почему-то мелькает странная мысль: а если с одним из них что-нибудь случится, что будет со вторым, что будет с нами…

– Неужели ласту отыскали? – это уже относится ко мне. – Сколько лет пытались, а тут на тебе.

– Волной прибило…

Пытаюсь отшучиваться я и тону в объятьях огромных ручищ, прижимающих меня к пахнущему солью и вишней кителю. В памяти всплывает давняя история, когда мы почему-то разодрались с ребятами с другой улицы. В пору нашей юности это случалось не по злобе или за что-то, а по какой-то звериной традиции. Портовый город населяли многие национальности, и селились они всегда очень компактно и обособленно. Не то чтобы враждовали меж собой, но чужих не жаловали на своей территории. Наверное, это была еще царская политика – перемешивать национальности на новых территориях, чтобы никто не брал главенство. Русских всегда было большинство, но они этим не пользовались, поддерживая равновесие. Но случалось всякое. И вот когда мы схлестнулись с ребятами с армянской улицы, каждый себе выбрал противника по габаритам, мне же достался мой одноклассник, с которым я еще и дружил. Бить друг друга мы не могли и в нерешительности стояли, не зная, что делать. Когда же наши стали брать верх над армянами, те крикнули моему противнику что-то на своем языке, и он неожиданно залепил мне такую оплеуху, что я свалился на землю. Было не столько больно, сколько обидно за такое вероломство. Я так растерялся, что почти не сопротивлялся ударам оседлавшего меня агрессора. Потом все неожиданно прекратилось, и чьи-то сильные руки подняли меня. Я не мог сдержать слезы и спрятался от всего ненавистного мира, уткнувшись в широкую грудь.

– Свои…

Только и произнес тогда Кэп, но для меня это был какой-то водораздел. Рубикон. С той минуты весь мир для меня разделился на своих и всех остальных. Я знал, что каждый из них станет рядом со мной в любых испытаниях, и я поступлю так же.

Удивительно, как четко хранит наша память события давно минувших дней и в какой-то момент вдруг, в один миг, выплескивает их во всех красках. Так и в этот раз: за секунду промелькнул еще один эпизод, навсегда поселившийся в моей памяти.

Отец Кэпа был крупный мужчина и крутого нрава. Он руководил бригадой рыбаков, но мог и один вывести сейнер в море. Зарабатывали они иногда очень прилично, но и спускали эти деньги как-то бестолково. У матери Кости была слабость к красивой мебели. Купить её в те далекие времена было просто немыслимо, но ей это удавалось. Причем – периодически. Когда это случалось, весь двор участвовал в процессе разгрузки и установки новеньких шкафов, столов и тумбочек. Отец Кости ворчал и хмурился до определенного момента. Когда же такой момент наступал, он хватал топор и рубил ненавистную ему обновку. В десять минут новенькая блестящая полированная мебель превращалась в щепу. Иногда доставалось и хозяйке.

Как-то Кэп встал между разъяренным отцом и матерью. Ему было лет семь-восемь, но по лицу было понятно, что он не отступит. Отец что-то заорал, отчего присутствующие только присели, а Кэп зажмурился, но не отступил. Тогда откуда-то выскочил Карась – один из нашей компании – он встал рядом с Костей и как-то по-детски взял его за руку. Они были вместе. Тут же подбежали остальные из нашей компании. Испуганной стайкой мы сгрудились вокруг Кэпа. Всем было страшно, но никто не отступил. Наверное, не только мне запомнился этот миг. Отец Кэпа сел тогда на землю и отер пот со лба. Посмотрел виновато и тихо произнес: «Простите, сынки». Потом он еще не раз крушил новую мебель. Но никогда ни на кого не поднимал руку.