Юрий Жук - Игры для мужчин. Проза времен соцреализма Страница 2

– Тихо ты, сорванец, – ворчит бабушка, – собьешь мать с ног. Вон, какой вымахал, а все на руки норовишь. Скинь его, Тоня, а то вымажет всю.

– Не вымажу, – кричу я, соскакивая, и, взбрыкивая ногами, бегу звать деда к завтраку.

– Тихонько, не расшибись, оголтелый, – слышу я за собой добрый голос бабушки.

Друзья

В доме у меня их двое: Толян и Волоха. Толян – сын скульптора сада, а Волоха – один из многочисленных детишек поливалыцицы и сторожа. Дружба у нас крепкая. С Толяном мы погодки, а Волоха моложе года на два. Однако это не мешает ему принимать участие во всех наших играх, а нередко, быть заводилой в них.

А еще он очень храбрый. Ни я, ни Толян не рискуем забираться выше третьей толстой ветки серебристого тополя, что растет за нашим домом. Толян, правда, клянется, что однажды чуть не добрался до пятой, но мы с Волохой не видели и потому не верим. А для Волохи долезть до шестой, посидеть на ней верхом и спуститься обратно – ничего не стоит.

Весь сад в нашем распоряжении. Зеленый театр с его огромной сценой, где так удобно гонять мяч, и длинными рядами зрительских лавок, в проходах между которыми отлично можно спрятаться, и пока тебя ищут в пятом, незаметно перебраться в конец зала – ряд в двадцатый; цветник с его фонтаном и каштанами, колючие плоды которых были постоянной добычей наших походов; газоны с густой травой и старыми развесистыми липами. Отсюда и название сада – нежное слово «Липки»

Сейчас лип стало много меньше: сохнут. Люди говорят, что деревья не переносят асфальта, в который заковали аллеи. Нет к корням доступа воздуха, и потому они умирают. Не знаю, так ли это на самом деле, однако факт есть факт. Лип в саду почти не осталось. Зато есть много других деревьев. Кленов, тополей, каштанов, много сирени и кустарника, появились экзотические растения с юга, а вот липа исчезает. Правда, несколько лет назад садоводы высадили вдоль одной чугунной ограды целый ряд молоденьких липок, но когда еще детишки превратятся в могучих красавцев, которыми так славны были Липки! И только летом, во время цветения этого дерева, сад наполняется густым и дурманящим ароматом липового цвета молодых саженцев.

Любимое место наших игр – газон у ворот Бабушкиного взвоза, где вдали от аллей, прямо на траве, свалены разные деревянные ненужности: рекламные щиты, ящики из-под рассады, остатки забора, сломанные поливальные тачки и просто бревна. Все это возвышалось за забором конторы и было нашим законным местом для игр. Только несведущему человеку со стороны это сооружение могло показаться кучей ненужного хлама. Для нас же каждый ящик и каждое бревнышко имели свое собственное место и особый смысл. И только взрослые со свойственным им рационализмом могли не замечать, что куча ящиков, отгороженная щитами из фанеры, это – капитанский мостик плывущего в штормовом море парусника, а бревна, вроде бы в беспорядке сваленные в кучу, на самом деле – надежная крепость с внутренними ходами сообщения и запасами боеприпасов и продовольствия на случай длительной осады.

Но где им, взрослым, вечно занятым своими скучны¬ми и, как им казалось, важными делами, понять и увидеть все это. А мы – Толян, Волоха и я – не очень стараемся объяснить им, гордые тем, что у нас в жизни появилась первая своя настоящая тайна.

Позавтракав, мы трое собираемся за забором конторы и после небольшого, но всегда бурного совещания, на котором решается план наших действий на сегодня, приступаем к своим неотложным делам.

Есть у всех нас троих еще один друг. Неопределенной породы и масти, неказистый на вид, но преданный нам всей своей собачьей душою пес, которого мы нарекли грозным именем Джульбарс. Непременный участник всех наших игр и походов, он каждое утро поджидает нас возле крепости, зная, что ему у каждого в кармане припасена от завтрака горбушка хлеба, вареная картошка или конфета. Джульбарс не брезгует ничем, будь то свежий огурец или простая корка, остаток яблока или пирожок с пасленом. Моментально проглатывая припасенный гостинец, он вертит хвостом, прыгает, визжит и норовит лизнуть в лицо своим горячим языком, что вовсе не трудно, потому что роста он изрядного.

Мы считаем себя полноправными хозяевами Липок, и зачастую это право приходится отстаивать кулаками от непрошенных гостей, которые то и дело вторгаются на нашу территорию и хозяйничают там без спроса. Если же своих сил у нас недостает, мы срочно посылаем кого-нибудь на Тот Двор – двор дома напротив ворот Бабушкиного взвоза. С Тем Двором у нас заключен вечный мир, по которому можно беспрепятственно пользоваться нашими местами в Липках, но за это и помогать нам «живой» силой в случае схваток с чужаками.

Нередко мы все вместе объединяемся в Том Дворе, и тогда начинается «большая игра».

Большая игра

А делается это так. Берется доска, не широкая и не длинная, примерно с метр. Кладется серединкой на кирпич или чурбак, чтобы один конец лежал на земле, а другой – в воздухе. И на нижний складываются кучкой двенадцать хорошо отструганных палочек. Вот и все приспособление. Потом мы считаемся, и одному из нас выпадает вадить, кто-нибудь ударяет ногой по верхнему концу доски. Все палочки разлетаются, и пока водящий собирает их, остальные участники «большой игры» должны спрятаться. Тут-то и начинается сама игра: доска снова уложена на камень, на доске – кучкой палочки, которые вновь готовы взлететь вверх.

Водящий должен найти всех и «застукать» о доску с палочками. Не успел добежать первым – удар ногой по доске, и палочки вновь в воздухе, и все, кого нашел водящий до этого, разбегаются. Вновь ищи. Горе водящему, неповоротливому и ленивому.

Тот Двор, большой, с массой сараюшек и закоулков. Уговор – дальше двора не прятаться, но и его хватает с избытком. Чуть зазевался, и откуда-нибудь непременно вынырнет спрятавшийся, а это значит, что палочки вновь в воздухе. Собирай и ищи всех снова. Участвуют, как правило, человек по десять – пятнадцать, на то она и «большая игра». Играли всерьез и подолгу. Попробуй, не отвадься. Потом говорить с тобой не захотят, даже самые близкие твои приятели.

Бывало, и дня не хватало, чтобы закончить игру, что ж, переносили на завтра и начинали с того места, где остановились вчера. Правила жесткие, но по нашим понятиям вполне справедливые. На то она и «большая игра». Бывали случаи, когда кто-нибудь из особо «хитреньких» пытался увильнуть, выйти из игры не отвадившись, в общем, жилил. С такими у нас разговор короткий. Жил у нас не любили, и если другие меры, уговоры и увещевания не помогали, прибегали к крайней мере: из жилы «сало» жали. Окружали его плотным кольцом и, сбившись в кучу, дружно давили, что было сил.

Надо сказать, что операция эта болезненна и, главное, унизительна. Потому прибегали к ней редко, и после провинившийся уже не принимался в «большую игру». Сиди себе в сторонке и слюни пускай от зависти, пока вновь не заслужишь у общества потерянного авторитета.

Есть в нашей компании Славка-Жирный. Жирным мы его зовем не столько за полноту, сколько за неповоротливость и слюнтяйство. Вадит он в «большой игре» частенько, а если и прячется, то найден, как правило, бывает сразу – толком прятаться не умеет и лишь канючит:

– Да, нечестно. Я не успел. Давайте переиграем.

В общем, жилит Жирный, и жилит больше всех. Такой уж у него характер. Но стоит начать давить из него «сало», вопит и воет еще до начала, чем больше и больше подстрекает на экзекуцию молоденьких сорванцов.

Однажды в «большой игре» трое суток не мог он отвадиться. Дошло до того, что в последний день, усевшись верхом на доску с палочками, чтоб никто не смог к ней подобраться, никуда не отходил и только кричал с места:

– Ага, вон ты, Юрка! Вижу, Рыжий, вижу: за сараями! Вылазь, гад, я тебя застукал. Слышишь, Рыжий?

А Юрка-Рыжий в это время совсем с другой стороны, не таясь, подошел к доске, да так ловко, что Славка его и не заметил, обратив все свое внимание на сараи, и со словами: «Искать надо, а не сидеть!» – сильно ударил ногой по доске, подбросив все палочки вверх. Из глаз Жирного хлынули слезы. Слезы обиды и злости.

– Не буду, – закричал он, – больше играть! И водиться не буду! Велосипеда не дам и отцу скажу! – и сбежал с воем.

Обычно взрослые в наши дела не вмешиваются, и решали мы все свои конфликты всегда сами, поэтому были немало удивлены, когда через несколько минут из Славкиной квартиры вышел мужчина в расстегнутом кителе, Славкин отец был военным и служил где-то в органах на Вольской, а за ним – сопливый и воющий Славка:

– Чего, ребята, сына обидели?

Мы все собрались в кучу. Необычно и боязно отстаивать свою правоту перед взрослым, тем более что тот – сторона заинтересованная. Однако вины за собою не чувствуем и кричим в ответ хором: