Ольга Погодина-Кузмина - Адамово Яблоко Страница 20

Он явно дразнил Максима, и успешно – содрогнувшись от брезгливости, Максим обжегся чаем. Не замечая того что происходит, Таня вонзила ложку в торт:

– Какие вы счастливые! А я так люблю поесть. И так из-за этого страдаю! У меня есть четыре врага, с которыми я постоянно сражаюсь – четыре лишних килограмма… И безо всякого результата. Но я не сдаюсь! Интересно, если танцевать тут каждый вечер, всегда будут тортики давать бесплатно? Или дарят только разным парам?

– Мы можем меняться, – внес предложение Максим. – В общей сложности мы вчетвером можем заработать пять таких тортов…

– Шесть, – рассеянно поправил отец.

– А если еще добавить групповую пляску в различных комбинациях…

Губы и твердый подбородок отца сложились в усталую гримасу, но через секунду он вновь предстал застегнутым на все пуговицы отцовской снисходительности.

– Ты на чем приехал? С шофером?

– Сам на себе.

– Тогда я могу захватить… Или вы еще останетесь?.. Клуб же до утра?..

– Да нет, мы тоже поедем. Но я сам.

– Ну смотри. Ты выпил.

– Всего рюмку. Здесь недалеко.

Отец достал телефон.

– Как знаешь. Только будь осторожен. Леша, минут через десять мы выходим…

Таня оставила торт и подняла чашку с чаем.

– Георгий Максимович, я не успела, пока был портвейн, но все равно я хочу выпить. За вас. Спасибо вам за этот вечер… Честное слово, если бы я вас встретила раньше, я бы влюбилась в вас вместо Максима.

Он с некоторым принуждением улыбнулся.

– Благодарите себя, Танечка. Мне, в свою очередь, было очень приятно… Танцевали вы великолепно.

Максим, все сильнее раздражаясь на нее за бестактность, за бестолковый восторг, на себя – за свое раздражение, а на отца – за хладнокровие, заметил:

– Не много бы ты выиграла.

Отец пропустил и это. Не торопясь, закурил.

– На самом деле ваше, Таня, отношение к миру, такое открытое, показалось мне очень привлекательным. Может быть, вам удастся научить этой непосредственности Максима. А то он у нас философом в осьмнадцать лет, условий света свергнув бремя… Ницшеанский сверхчеловек, одним словом.

– Я постараюсь, – кивнула Таня с глупой серьезностью.

Максим ощутил новый прилив злости.

– К твоему сведению, я давно уже не увлекаюсь Ницше. И мне уже давно не «осьмнадцать».

– Ну прости, пожалуйста, – пожал плечами отец. – Хотя тут нет ничего зазорного. Ницше – это как свинка. Лучше переболеть в соответствующем возрасте.

– Я никогда этим не болел, – вскипел Максим. – Откуда тебе знать?.. Каждая философия стоит одна другой… По крайней мере у Ницше есть несколько идей, с которыми нельзя поспорить, ты сам им следуешь!

– Не исключено.

– Это очевидно! Я могу даже напомнить: без удовольствия нет жизни, борьба за удовольствие есть борьба за жизнь… Угрызения совести есть нечто, от чего можно отучиться, у многих людей их совсем нет в отношении действий, при которых другие их испытывают!

Отец поднял руки, пытаясь отшутиться.

– Не в ярости твоей обличай меня, и не во гневе твоем наказывай меня!

– Различие между добром и злом определяется мерой и устройством интеллекта… Как беден был бы человеческий дух без тщеславия!

– Там не про это, – вдруг перебил отцовский приятель.

Максим вскрикнул с досады:

– Где – там?..

– Там про то, что некоторые люди могут быть выше других и сами могут определять, где зло, а где добро, как им удобней.

Отец картинно взялся за голову.

– И ты, Брут? Только не Ницше!

– А чем тебе это не нравится? – воскликнул Максим, резко поворачиваясь к отцовскому любовнику. – Приятнее верить, что все произошли от одной обезьяны?

– Я не хочу быть выше других.

– Ты никогда и не будешь, сладкий мой, можешь не беспокоиться.

В пылу злости Максим не заметил, как раскачал стол. Теперь чашки и тарелки звенели в тишине.

– Ну-ну-ну! – запоздало пробормотал отец. – Остановись…

Лицо его как-то в минуту посерело и осунулось, как бывает в утреннем похмелье. Он взял с колен салфетку и бросил на стол.

– Остановись, пожалуйста… Третий час ночи, поздновато для философских баталий. Пора и честь знать. Пойдемте.

Они вчетвером остались последними в зале. Оркестр уже исчез с эстрады, только усталые официанты стояли в проходах.

Максим внезапно успокоился. Ему даже сделалось весело в первый раз за весь этот вечер. Он улыбнулся отцу.

– Платить не будем?

– Я уже расплатился.

– Может быть, пройдем через клуб? – неуверенно предложила Таня, которой, видимо, хотелось бросить прощальный взгляд на сливки стильной молодежи.

– Конечно, мне самому любопытно, – согласился отец. – Только там, наверное, тоже уже никого не осталось.

– Что ты, папа, там самый разгар.

Максим оказался прав – в клубе полным ходом шла вечеринка. Гремела музыка, вращался лазер; под лучом платье Тани и рубашка Ганимеда начали ослепительно вспыхивать, затемняя лица и руки, каждую секунду обращая их в негативы моментальных, один за другим сделанных снимков. Вращался пол. Невнятные лица всплывали в водовороте и тут же пропадали.

– Может быть, правда еще останемся? – закричала Таня, оборачиваясь.

– Нет! – крикнул Максим в ответ.

– Почему?!.

Одно бледное лицо с бородкой вдруг застыло прямо в воздухе, и она прянула, вздрогнула, натянула вожжи.

Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…

Максим обнял ее сзади:

– Идем…

Она подчинилась его мягким подталкиваниям, на ходу оборачиваясь:

– Пока!! Звони!! Я во вторник буду в джаз-клубе!!

На улице сильно похолодало, но все они, даже Таня, глотнули воздуха с удовольствием и с облегчением.

– Какой-то сегодня вечер встреч! Это Гриша, я тебе про него говорила, он режиссер…

Растрепанный Гриша выскочил за ними.

– Можно тебя на два слова?

Таня испуганно оглянулась.

– Ради бога, – разрешил Максим.

Навстречу им по ступеням поднимался другой человек с бородкой, в блестящих ковбойских сапогах, в переливчатой, тончайшей лайки куртке с бахромой.

– Какие люди, – проворковал он, протягивая отцу обе руки. Они расцеловались.

– Здравствуй, Сережа…

– Просто по-человечески завидую – всегда с ним самые красивые в городе мальчики.

– Познакомься, это мой сын.

Тот конфузливо усмехнулся, но тут же нашелся:

– Язык мой – враг мой… я-то подумал – каких красавцев Георгий Максимович набрал в секьюрити. В таких и стрелять рука не поднимется. Обедали? В клуб заглядывали? Ну как?

– Сколько их, куда их гонят, что так жалобно поют… А ты – Мороз-воевода… С дозором?..

– Обхожу, обхожу владенья свои. И всегда он в блеске остроумия!

– Я сам себя выношу с трудом, Сережа.

Таня с виноватым, несчастным лицом слушала своего утопленника, тот размахивал руками. Отцовский юноша терпеливо ждал в стороне, дергая молнию на легкой курточке, поеживаясь от холода. Наглое выражение сошло с его лица, сменившись нервным беспокойством.

– Слышал, какие у нас рейтинги? – спросил его Максим. – Самые красивые мальчики в городе, говорят. А ты куда обычно ходишь? По «голубым огонькам»?

Тот покачал головой.

– Нет. Я в гей-клубе был только один раз. В Барселоне.

– Это папа тебя возил в Испанию?

– Да, возил. В сентябре.

Максим вспомнил залитую солнцем веранду, белое вино. Бабье лето.

– Я смотрю, тебе с ним крупно повезло.

– Повезло, – согласился тот.

Максим сделал еще шаг вперед.

– А знаешь, я тоже люблю эксперименты в сексе… И моей девушке ты понравился. Может, нам устроить как-нибудь приватную вечеринку? Без взрослых? Сколько ты берешь за ночь?

Игорь молчал, не глядя на Максима, снова пытаясь застегнуть заедающую молнию на куртке.

– Ну, думай быстрее… Папа возвращается.

– Так давай и его тоже пригласим?

– Куда это тебя приглашают? – спросил отец, подходя.

Парень повернулся к нему.

– На вечеринку без взрослых.

Отец дернул щекой, изображая условную усмешку.

– Вот как? Взрослый, надо понимать, – это я?

Подошла Таня.

– Извините, я знакомого встретила… Это Гриша, он режиссер…

Отец быстро привлек ее к себе, поцеловал в щеку.

– Всего хорошего, Танечка. Смотрите за Максимом, чтобы без происшествий. – И, подавая руку Максиму, заглянул в лицо стальным взглядом. – Был рад увидеться. До понедельника.

Когда они с Таней отъехали от клуба, Максим спросил:

– Ну, и что твой Федор Комиссаржевский? Люди, львы, орлы и куропатки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде?

– Перестань, – пробормотала она.

– И те, которых нельзя было видеть глазом…

– Ну я прошу тебя, Максим!

В голосе ее звучала неподдельная обида.

– Что-то случилось?

Она помолчала.

– Нет, все здорово… Все замечательно. Твой папа замечательный. Похож на Джорджа Клуни…

– Да, ему бы пошла роль Бэтмена. «Дорогая, я не создан для семьи. Во мне есть что-то такое, чего ты не знаешь».