Елена Поддубская - Возмездие за безумие Страница 20

– Галя, это шо такое? – На его крик звери попрятались, люди повылезали. Галя, вышедшая из женской спальни полусонная, зашикала и зашипела: Юля, накормленная транквилизаторами после падения в этот день, только уснула:

– Чего ты орёшь? Дай, – котёнок перекочевал в женские руки, – Это Юлькин.

– Откуда «юлькин»? – Виктор держал котёнка в руке как гранату-лимонку – поверх спинки. Галя забрала трофей ласковым жестом.

– От верблюда. На озере в автономии подобрала три дня назад. Хотела пристроить, а его никто не берёт. Видишь же, он инвалид, – Галя нежно подула котёнку в мордочку. Он пискнул и стал жмурить единственный глазик.

– А этих берут? – Виктор оглянулся, но котят в коридоре уже не было. Мужчине стало не по себе; опять подумалось про белую горячку. Но жена разуверила:

– Хорош басить, говорю. Двух мы уже почти определили. Через интернет. Остался только вот этот. Ну и пусть у Пирата в друзьях остаётся. У одного левый глаз не видит, у другого правого нет. А что? – Галя смотрела в мордочку котёнку с прежним умилением, поэтому от очередного вскрика мужа вздрогнула.

– Да ничего! Собрали тут команду Флинтов.

– Чего-о? – в незнакомом имени Ухова заподозрила прямое оскорбление. Кота на всякий случай спрятала за спину.

– Да ничего! Книжки читать нужно. Стивенсона, например.

От нового незнакомого словечка Галя сузила глаза и почти зашипела. Виктор понял, что лучше сбавить тон, проворчал:

– Развели тут кошачий приют. Прямо не дом, а богоугодное заведение.

– Причём тут церковь? – Галя покрутила пальцем у виска и махнула мужу к двери зала, – Иди, проспись. Завтра поговорим.

Почёсывая то пузо, то шею, Ухов вразвалку удалился восвояси. Во сне ему в эту ночь снился то одноглазый кот, то жена в ошейнике, а под утро Витя и вовсе увидел всех своих родных и близких, включая и умерших родителей, в гипсе и на колясках.

– Шобы вечером этого урода в доме не было. Иначе я скину его с девятого этажа, – потребовал Виктор утром у Гали, как компенсацию за моральный ущерб. Не желая обострять и без того непростую ситуацию, Галя обещала подумать куда пристроить животное.

В результате, месяц спустя, всё в тот же пасмурный день двадцать второго июня маленький одноглазик прыгал по женской спальне с былым энтузиазмом, соревнуясь в резвости со старшим товарищем.

– Дай мне его, пожалуйста, – попросила Юля у Веры; девушки всё ещё разговаривали о жизни. В комнату вернулась Полин и принялась расспрашивать соседку о предстоящем отпуске. Вера пока ничего конкретного не планировала, но больше всего хотела бы снова отдыхать на Азове.

– У нас там такая компашка весёлая. Жаль, Юлька, что ты не сможешь с нами поехать. Отвлеклась бы.

– Ты что? Я ведь не пью, не курю и рыбу не очень люблю. Про лошадей вообще молчу. А у тебя кто-то есть?

Переход на столь личный вопрос смутил Веру. Она покосилась на Полин, не задержавшуюся на кухне долго и усевшуюся за компьютер, что явно предопределяло её намерения остаться. Вера неопределённо пожала плечами:

– Это зависит от ситуации.

Полнота Веры с возрастом прошла, но сложена она была массивно. Широкие кости не предусматривали утончённости и хрупкости, как у Юли. Красивые тёмные глаза Веры и её волосы, как когда-то у Варлей остриженные в каре, теперь отросли, были заколоты наверх и открывали красивую, но совсем не тонкую шею. Крупные руки и ноги тоже придавали массивность девичьему телу. Одевалась Вера соответствующе: чаще в спортивном стиле. Юля знала, что подруга курит и любит выпить. В компании знакомых девушка могла ругнуться матом, хотя с детства к нему приучена не была, как, например, Юля и Полин. Такой имидж был построен на принципе «независимая и деловая». Повиснуть у кого-то на содержании Вере мешало не только воспитание, но и характер. Она удивлялась, как можно целиком зависеть от мужчины, с которым живёшь:

– Зачем мне кто-то, если я сама себя способна обеспечить? А хлюпика какого-то цеплять, чтобы ныл? Нет уж. Лучше одной.

– Одной – трудно, – Юля вздохнула. Котёнок раскрыл пасть и зевнул.

– Как назвали-то это чудо?

– Флинт. Папашка придумал.

– Дядя Витя? Странно, никогда бы не подумала…

– Он его одноглазым капитаном Флинтом обозвал. Мама ничего не поняла, а мы с Полинкой решили, что вроде неплохо.

– Ну, да, прикольно. – Вера умилялась животному, всегда тоже хотела иметь питомца, но родители не соглашались на животных в доме. Игорь категорически не переносил кошек, а с собакой возня – ещё та: гуляй, лапы мой, таскай на тренинги… Девушка почесала малышу спинку. Котёнок развернулся прямо на коленях Юли и, подставив живот, вытянулся благоговейно, позёвывая. Вера рассмеялась. На глазах Юли выступили слёзы:

– Вот видишь, даже ему нужна компания.

– Такая компания, как у тебя – даром не нужна. И вообще, если бы не твои родители, ты никогда бы не вышла за Ромку замуж. – Вера смотрела пронзительно, требуя ответа. Юля засмущалась, пошла краской по щекам. Было во взгляде подруги что-то совсем не женское. Так смотрят порой мужчины, которые ждут откровенного признания.

– Не знаю.

– Всё ты, Юлька, знаешь, просто говорить об этом не хочешь. Я-то прекрасно помню, как тебя выдавали замуж.

– Я тоже помню, – вдруг неожиданно подала голос Полин. Старшие девушки удивлённо повернули головы.

– Не придумывай, мелочь.

– Тебе тогда всего ничего было.

Полин держала голову прямо и смотрела уверенным взглядом:

– Пять лет мне было, Юля. Но я прекрасно помню, Вера, как ты отговаривала Юлю выходить замуж: «Ты ещё жизни не видела. Поживи для себя».

И без того широко раскрытые глаза Ивановой превратились в блюдца:

– Да ладно? Ты помнишь это?!!

Глава 14. «Девочка общается с ребятами из высокопоставленных семей»

В июле две тысячи шестого Юле исполнилось восемнадцать лет. Девушка перешла на второй курс технологического института. К учёбе Юля никакого интереса не проявляла, а на расспросы Виктора, устроившего дочь на факультет экономики и управления производством, отвечала коротко и неохотно. Гале, как матери, было понятно, что быть экономистом, а уж тем более руководителем производства, как это предполагал Ухов, их дочери не суждено. По натуре Юля оставалась мягкой и ранимой, что было совершенно несовместимо с требованиями приобретаемой профессии.

– Ну, может потом в тебе, Юлечка, какой-то интерес проснётся, – об учёбе и будущем Галя разговаривала с девушкой заискивающе, боясь употреблять властные нотки: мать уже давно поняла, что любой конфликт дочери с самой собой или с обстоятельствами вокруг неё выражается в форме нервных срывов. В такие периоды Юля была склонна к депрессиям, жаловалась на боли в спине и, особенно в шее, вела себя вяло и зависимо от Гали.

Первые признаки психосоматических болей появились у Юли ещё тогда, когда она занималась теннисом. Не зная, как объяснить Виктору уже вполне конкретное и осознанно сформированное нежелание тренироваться, мать и дочь стали давить на отеческую жалость. Весной две тысячи второго, когда Юле пошёл четырнадцатый год, у неё начались обычные для девушек циклические проявления, и на этом фоне появились первые признаки расстройства. В критические дни Юле не хотелось не то чтобы тренироваться, даже просто выходить из дома. Необходимость вставлять неудобные самокрутки из бинтов и ваты, менять их каждый час, глотать анальгин и но-шпу, приглушая боли внизу живота, нервировали. Страх перед деспотичностью отца, неспособного понять такие мелочи и отвечавшего, что Юля не одна такая, все с «этим» живут, заставлял дрожать перед каждым объяснением с отцом по поводу пропущенных тренировок. Дорого оплачивая занятия, Ухов приходил в бешенство, узнав, что его деньги улетают на ветер. Ещё большее негодование вызывала в нём мысль о разбивающихся мечтах видеть дочь среди профессионалов тенниса. К четырнадцати годам Юля, несмотря на прогнозы тренера, не выиграла ни одного матча среди сверстников.

– Да она же на корте под себя в штаны ходит, Виктор Михайлович, – объяснял Саня эмоциональный фон девочки, выходящей на соревнования, – Если бы она на спаррингах хоть раз сыграла так, как играет на тренировках… Эх, да что там говорить! Психологически Юля слабая. Вот и всё объяснение.

Про то, что в своей возрастной категории Юля была, чуть ли не самой слабой по всем скоростно-силовым показателям, Саня молчал. Как молчал он и о том, что в наклоне вперёд девочка не может пальцами рук достать землю, настолько она была тугой. Увлекая детей и родителей самой игрой, эффектами спорта, никто теперь не заботился о развитии тех самых базовых качеств спортсмена, что составляли его суть, основу любого движения.

Старая советская школа, в которой любого начинающего спортсмена по году, а то и больше, держали на ОФП, развивая общефизической подготовкой двигательный потенциал, ушла. На смену ей пришли театральные мизансцены с просмотрами для родителей, приносящих на стадионы и в клубы свои денежки. Понятно, разве можно было впечатлить богатенького папашку обычным кувырком вперёд, да хоть и назад, полным шпагатом, хорошо выполненным тройным прыжком в длину? Зато как загорались глаза предков, осчастливленных видением своих чад в разящих позах на приёме мяча, в броске в ворота, в поддержке или, скажем, в удачно исполненном пируэте на льду! Тренера доброй советской школы, оставшиеся на мизерных зарплатах, продолжали как-то выживать. Но им приходилось несладко. Обеспеченные знаниями, надыбанными в компьютерах, молодые спортсмены никак не соглашались с тезисами о годовой пахоте во благо самого спорта. Всем теперь хотелось всего и сразу: сразу играть, сразу танцевать, сразу зарабатывать сумасшедшее бабло. Разрушительная власть денег проникла и в спорт, надёжно и надолго. Поэтому те, кто отказывался с первого дня тренировок ставить новичков на рулевые позиции, чаще уходили из спорта – грузчиками, продавцами, кем угодно, лишь бы иметь кусок побольше. В то же время на стадионах и в залах, в клубах и на кортах приживались молодые и шустрые дельцы от спорта, понявшие одну, но простую истину: движение – это жизнь. И чтобы жизнь была обеспеченной, нужно обеспечить движение таким образом, чтобы оно спонсировалось частным образом, в большинстве случаев за счёт родителей молодых спортсменов.