Александр Намгаладзе - Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию Страница 20

Может, прокол переднего колеса, и резина трёт о вилку? Я остановился под фонарём, слез и осмотрел резину переднего колеса – всё нормально. Сел, поехали – воет! Гляжу на спидометр – стрелка чего-то скачет, ненормально себя ведёт. Тут я догадался – что с вращающимся тросиком спидометра, где-то он трётся и воет. Слава тебе, Господи! Это-то не так страшно.

Митя заметил:

– Всё у тебя что-то не так с мотоциклом.

Я оправдывался:

– Ну, что ты хочешь? Старый он, одиннадцать лет, как-никак, топленый, битый. Да и хозяин не мастер, надо признать.

475. Август-сентябрь 1988 г. Телефонный разговор с Власковым про директорство

Избавиться до конца отпуска от мысли о возможном директорстве в ПГИ было, разумеется, трудно, и я решил позвонить в Мурманск Власкову, что и сделал 23 августа.

– Володя, тут мне от вашего и. о. Учёного Секретаря бумага пришла интересная – приглашение участвовать в конкурсе на должность директора. С чьей это подачи, и что ты на это скажешь?

– Это наш учёный совет выясняет, кто со стороны в принципе согласился бы в этом деле участвовать. Кто тебя выдвинул – я не знаю, но они опрашивают многих. Что касается меня, то я, разумеется, – за и очень был бы рад, если бы ты согласился.

– Тогда слушай. Я соглашусь, если Учёный Совет меня выдвинет, и если я буду твёрдо знать, что меня поддерживает определённая группа лиц, которых я уважаю. В первую очередь, это ты, Ляцкий, Мальцев, Мингалёвы. Если эти люди согласятся меня поддержать – передай это им, то я включусь в борьбу.

– Ну, отлично! Ты меня обнадёжил. Конечно, я передам им. Думаю, что у тебя найдётся достаточно сторонников в ПГИ.

– Можешь передать в Учёный Совет мою реакцию на их письмо со ссылкой на телефонный разговор. А письменно я пока отвечать не буду – у меня отпуск по 4 сентября включительно.

Через неделю Власков позвонил мне и сказал, что Ляцкий, Мальцев, Мингалёв меня поддержат, и что желательно, чтобы я, не мешкая, прислал в ПГИ письменное согласие участвовать в конкурсе, так как выборы, может статься, будут назначены скоро.

Ну, что?

Будем делать вторую попытку попасть в ПГИ? Через 20, точнее, 19 лет после первой? В эмэнэсы меня туда не взяли, так, может, в директоры возьмут?

А как же «большая модель»? Вся наша бригада?

Да не пропадут они без меня! Кореньков и Клименко уже к докторским приближаются, им пора смелее самим на арену вылезать, а то привыкли за моей спиной отсиживаться. Пусть покрутятся. Модель же я с ними в любом варианте до конца доведу, до монографии, во всяком случае, как обещал.

А мне уж тут слишком хорошо, слишком гладко, спокойно – эдак и до застоя недалеко.

И потом – кто сказал, что я выиграю выборы?

А попытка – не пытка. Главное – не победа, а участие. Интересно же в таком деле поучаствовать. И я отправил (1 сентября) в ПГИ письмо с согласием «участвовать в конкурсе на должность директора ПГИ в случае, если моя кандидатура будет выдвинута Учёным Советом ПГИ».

25 августа мы с Митей ездили на дизеле в Богатово. Войдя по центральной дороге в лес, мы почти сразу же (минут десять всего шли по лесу) увидели (Митя увидел) с правой стороны в лесу недалеко от дороги несколько опят на вывороченном с корнями дереве, лежавшем торцом к дороге. Подошли к этому дереву и обалдели – весь ствол опятами усыпан. Крупноватыми, правда, не молоденькими, но и не старыми ещё.

– Так. Мы сейчас ими затаримся, а дальше что? Будем целый день с ними по лесу шататься? А что делать? Не оставлять же их тут!

Нарезали мы две трети корзины, полностью не очистив дерево, и двинулись дальше в расчёте на что-нибудь поинтереснее.

– Вот хохма будет, – сказал я Мите, – если мы больше ничего не найдём.

Так оно и случилось. Протаскавшись по лесу целый день, мы нашли лишь с десяток подберёзовиков, три подосиновика, пару польских. А на обратном пути у того же дерева и в его окрестностях добрали опят, но, в основном, переростков – первая волна опят кончилась.

28 августа ездили с Серёжей на лодочную станцию – глухо.

29 августа проводили Ирину в Ленинград, после чего поехали в Зеленоградск (Сашуля, Митя, Миша и я). Купались, вода градусов 18. Закрыли купальный сезон. Весь август было сухо, температура воздуха держалась в среднем около 23 градусов.

Миша – оголтелый купальщик. После последнего в сезоне купания он простудился и заболел, до воспаления лёгких дело дошло. И всю осень проболел. В садик почти не ходил. Сашуля извелась вся из-за него, замучилась его лечить.

31 августа – по ЦТ Герасимов (завотделом информации МИД?) сознался, что наши самолёты с нашей территории отбивали у душманов Кундуз. А до того Лещинский – корреспондент ЦТ в Афганистане – своим привычным уже, запыхавшимся, негодующим голосом клеймил бандитов на развалинах Кундуза, уничтоженного якобы этими бандитами. А не нашими ли самолётами?

Вот и уверяй потом, что Пакистан не выполняет женевских соглашений, а мы, то есть Советский Союз, выполняем. Не поверят.

2 сентября ездил на Подрывное, в дубовые посадки: три белых (полтора червивых), один маслёнок, один польский, горькухи, чёрные грузди, сыроежки, лисички.

4 сентября ездили с Митей во Владимирово: 14 подберёзовиков, 3 подосиновика, 2 белых, 1 польский, лисички, чёрные грузди, сыроежки.

И на этом закончился отпуск.

476. В логове ДС – у Царькова с Новодворской

В воскресенье, 11 сентября, мы с Саенко отправились «Янтарём» в Москву, повезли планы своих лабораторий на внеочередную секцию Учёного Совета, назначенную на 13-е число вместо положенного третьего понедельника, – в Президиуме АН что-то загорелось планы собрать пораньше обычного.

А у меня ещё была задача – выйти на московский центр ДС, и прямо с Белорусского вокзала (где мы с Саенко заняли очередь в кассу за обратными билетами) я принялся звонить из автомата по адресам членов секретариата ЦКС, указанным в «пакете» документов ДС, подаренном мне Тереховым.

По телефону Дебрянской мне ответили, что её сейчас дома нет, звоните вечером; по телефону Денисова сообщили, что его тоже нет – отсиживает 15 суток с 5-го числа, и вежливо посоветовали позвонить Царькову, но вечером, после 19-ти; телефон Лашивер не ответил; Митюнов взял трубку сам и тоже очень вежливо порекомендовал звонить вечером Царькову, который может связаться с Лерой – Валерией Ильиничной Новодворской, главным идеологом, как я понял, ДС.

Сам же Митюнов дать мне телефон Новодворской не решился – у него нет таких полномочий. Она очень занятый человек, живёт с пожилыми родителями, неудобно их беспокоить. Я решил дождаться вечера, не уезжая из Москвы в ИЗМИРАН: вдруг договорюсь с Царьковым о встрече на сегодня, так чтобы не мотаться зря туда-сюда.

Прошлялся по магазинам, совершенно без толку причём – Москва совсем одичала и сблизилась, наконец, с провинцией в части пустынности прилавков, и вечером дозвонился-таки до Царькова, ответственного за оргсектор в ЦКС ДС. Я представился – физик, профессор, из Калининграда, интересуюсь деятельностью ДС, встречался в Ленинграде с Тереховым, который рекомендовал связаться в Москве с Новодворской или близкими к ней людьми.

– Приезжайте завтра ко мне, после 19-ти. Валерия Ильинична, возможно, будет как раз, – и Царьков объяснил мне, как к нему проехать: метро Молодёжная, а там пешком минут десять ходьбы.

На следующий день в назначенное время я был в указанном месте: у дверей квартиры №11 дома №7 – стандартной блочной башни по Ельцинской улице. Позвонил. Дверь открыл симпатичный молодой человек с бородкой.

– Здравствуйте, мне нужен Игорь Царьков.

– Здравстуйте. Это – я. Проходите, пожалуйста.

– Я – Намгаладзе, из Калининграда. Мы с Вами вчера по телефону общались.

– Я так и понял.

Царьков проводил меня в гостиную стандартной двухкомнатной квартиры, усадил на диван, предложил чаю, от которого я не отказался, и – посмотреть – литературу: небезызвестный мне уже «пакет», а кроме того – Бюллетени ДС №1 и спаренный №№2—3, какой-то толстый самодельный журнал, забыл название, макет газеты («Демократическое слово», кажется), готовящейся к выпуску, и фирменную книжку на русском языке «из-за бугра», в глянцевой обложке, – «Номенклатура».

Пока я всё это рассматривал, в квартире появлялись ещё какие-то лица, исключительно молодёжь, если не считать крупную и не очень симпатичную женщину в сильных очках, в которой я безошибочно угадал Новодворскую.

Обсудив где-то на кухне или в соседней комнате свои оргвопросы, компания (человек шесть, включая Новодворскую и Царькова, причём в течение вечера кто-то уходил, но приходили другие) перебралась в гостиную, где я был представлен Царьковым как гость из Калининграда – профессор такой-то.