Игорь Симонов - Неизбежность лжи Страница 21

«Ну что, суки, – сказал он, – доигрались? Думали, всю жизнь вам такая лафа будет? А вот хрен-то. Бог, он все видит. Сидит сейчас твой муженек в камере и грозит ему за измену родине не меньше пятнашки строгого режима. Так что ты пакуй вещи, собирай детишек и покупай билет в Москву, а оттуда вместе с муженьком прямиком в Сибирь. Все, кончилась халява». И ушел, довольный собой, оставив напуганную им женщину в состоянии, близком к истерике, потому что она из этого монолога решительно ничего не поняла, кроме того, что муж в Москве в камере, а ей с детьми остаток жизни придется по непонятным причинам прожить не в центре Европы, а в Сибири, к чему она решительно не была готова. Женщина сразу же позвонила начальнику мужа, уже и так достаточно обеспокоенному происходящим, и, срываясь на слезы, попыталась в понятной форме изложить, что с ней только что произошло. Какой-то мужчина, по-видимому, русский, пришел к ней в дом, сказал, что муж находится в застенках КГБ, а ей надо ехать в Сибирь и, поскольку она к такому развитию событий не была готова, не может ли Организация Объединенных Наций помочь ей хотя бы с билетами и транспортировкой багажа. После чего ей стало плохо, пришлось вызывать врача, диагностировавшего значительное повышение артериального давления и рекомендовавшего несколько дней провести в состоянии покоя.

Юрий Петрович находился в кабинете большого чекистского генерала и выслушивал длинный и страстный монолог на тему того, что не только раньше снег был белее и трава зеленее, но и люди, люди, главное дело, были совсем другими. Настоящими были люди патриотами и не за копейку работали и даже не за сраный доллар. Причем по тону монолога Юрий Петрович не смог бы со стопроцентной вероятностью утверждать, к каким именно людям – восьмидесятых или после – относил генерал его самого. Что, впрочем, уже не имело большого значения, поскольку звонок с весьма эмоциональным пересказом последних событий, разворачивающихся в Берлинском офисе ООН, Юрий Петрович получил непосредственно перед входом в кабинет. Последние услышанные им, перед тем как попрощаться и выключить телефон, слова: «Скажи этим пидорасам, что у них два часа на то, чтобы все уладить». Полчаса из этих двух уже истекли.

Юрий Петрович ушел на пенсию полковником, и чинопочитание было у него в крови, но с учетом образовавшегося цейтнота пришлось нарушить субординацию.

– Товарищ генерал, – сказал он, как только представилась возможность вставить слово, – вы дальше с этим гадом что делать собираетесь? По суду или так шлепнете?

Генерал готов был снова вспылить и напомнить о том, что ледорубов[31] у них в организации на всех хватит, но что-то скорее даже не в самом вопросе, а в интонации, с какой он был задан, генерала остановило:

– Это ты на что намекаешь? – спросил он и отхлебнул остывшего уже чая с лимоном.

– Я не намекаю, – начал свою партию Юрий Петрович. – Вы хотите предателя наказать. Тут вопросов нет. Есть два пути – судебный и несудебный. С учетом того, что одна нота протеста уже готова, вторая будет готова сегодня по итогам визита нашего сотрудника к семье предателя и всего, что он там наговорил или не наговорил, – генерал правильно отреагировал на «нашего» и досадливо поморщился, вспоминая о самом визите. Хотел было на эту тему тоже высказаться, но Юрий Петрович был начеку, – можно его прямо сейчас и грохнуть, и закопать где-нибудь на стройке, но последствия, я думаю, вы сами знаете. Вы в отставку, кто-то из ваших подчиненных в тюрьму – эти либералы нынешние только обрадуются, что у них такая возможность появится. Однако, если вы хотите с ним посчитаться и готовы против его поганой жизни карьеру свою поставить, а, главное, даже не карьеру, а все то, что вам сохранить удалось за годы этой демократической вакханалии – это единственный путь. Другого нет. По суду вы ему ничего не предъявите.

– Сам знаю, – генерал, стоявший до этого у окна, вернулся к креслу, сел и обхватил голову руками.

– Надо делать выбор, – продолжил Юрий Петрович, – и делать его надо прямо сейчас. Или я прямо сейчас соединяю вас с министром иностранных дел, хотя лучше будет, если вы сами ему позвоните и скажете, что произошла ошибка, которая в течение ближайших часов будет исправлена, или я выхожу из этого кабинета, и вы делаете с этим гадом, что хотите.

– Я звонить не буду, – упрямо сказал генерал. – Это твои друзья, ты и звони. Помощнику сейчас скажу, чтобы выполнял твои приказания.

– Спасибо, – встал Юрий Петрович, – вы сделали правильный выбор.

– Правильный, – тяжело вздохнул генерал, – ну а сам-то ты что думаешь? Только честно.

– Скажу честно. Думаю, что наше время еще вернется.

– Наше?

– Да. Наше. А значит, и ваше.

Сказал просто так, а оказалось – как в воду глядел. После этой истории, кстати, благополучно завершившейся для всех ее действующих лиц, стал Юрий Петрович больше задумываться не только о текущем периоде времени, но и о том, что за ним последует. Точнее, даже о том, что последует за финансовым кризисом, который вовсю разгорался в Юго-Восточной Азии и неминуемо должен был накрыть не по средствам живущую Россию в ближайшие месяцы.

Кризис, как бы больно он ни ударил по значительной части населения, был болезнью излечимой. Что же представало глазам Юрия Петровича в качестве пейзажа после битв холодной войны.

Америка наслаждалась ролью супердержавы, теперь уже в единственном числе. Но наличие в мире единственной супердержавы нарушает баланс сил в природе. Страна, которая тратит на важные нужды столько же, сколько все остальные страны, взятые вместе. Нужно оправдывать такие расходы наличием суперврага. Колоссальные инвестиции в Китай в девяностые не давали возможность объявить Китай суперврагом, не говоря уже о том, что Китай ничего пока еще и не сделал для завоевания подобного статуса. Больше не было в мире стран, способных потягаться. Значит, это должна была оказаться наисекретнейшая наднациональная суперорганизация вроде того СМЕРШ’а[32], что описывал Флеминг в своих первых романах про агента 007. Эта организация должна была проявить себя настолько агрессивно, чтобы весь цивилизованный мир содрогнулся и в едином порыве под руководством США объединился, чтобы с ней покончить. Теперь осталось придумать, где эта организация должна находиться. Очень беглый взгляд на карту мира показывал, что правильнее всего ей сейчас очутиться поближе к нефтедобывающим странам Ближнего Востока. И поскольку из всего этого следовало, что война будущего, особенно интересная с бюджетной точки зрения тем, что ее никогда нельзя выиграть, это будет война с терроризмом, и война это будет глобальная, а значит и Россию она затронет непременно. А значит, не генералы госбезопасности скоро перестанут бояться звонков из МИДа, а совсем наоборот. То есть маятник по всему должен был сильно качнуться в противоположную сторону.

Поскольку ни борьба с мировым злом, ни с глобальным потеплением никогда не входили в систему его приоритетов, все это теоретизирование Юрий Петрович использовал исключительно для устройства собственной жизни. К концу девяностых он окончательно развелся с женой и отправил ее жить, как и полагается в подобных случаях, в город Лондон, а сына учиться неподалеку от того же города. С тех пор прошло больше десяти лет, сын совершенно стал европейцем, женился на подданной бельгийского короля и делал неплохую карьеру в одной из крупнейших мировых юридических фирм. Они виделись раза два в год, и каждый раз находили все меньше тем для общения, что не помешало сыну так же, как и бывшей жене, принять от Юрия Петровича в подарок по красивому дому в хорошем районе Лондона. Жена, кроме того, получала ежемесячное пособие в размере тридцати тысяч фунтов. Юрия Петровича даже не возбуждал факт наличия у него двух внуков – все по той же причине, они были детьми его почти что чужого теперь сына и совсем чужой невестки. Зов крови не срабатывал. Интересная, насыщенная самыми разными событиями жизнь Юрия Петровича имела один существенный недостаток – он давно уже чувствовал себя абсолютно одиноким. Да он и не жаловался, понимая, что для человека его судьбы это почти что диагноз, однако, всякий, даже тяжелобольной, осознающий свой диагноз и невозможность исцеления, всегда надеется на чудо-лекарство. Для Юрия Петровича женщины, какими бы красивыми, интересными и неприступными они на первый взгляд ни казались, этим лекарством не стали. Он менял неприступных на простых и доступных, чтобы через пару месяцев убедиться, что разница заключается лишь в количестве со смыслом произносимых слов. Одна говорила Сан-Тропе и не была там, а другая говорила Chopard[33] и имела видимые доказательства знакомства с этим брендом. Наверное, он просто исчерпал свой запас любви, а непрерывное участие в акциях, по самой своей сути основанных на эксплуатации худших человеческих качеств, пополнению запаса любви не способствовало.