Алексей Сухих - Жизнь ни за что. Книга вторая Страница 21

Прошло семьдесят лет. И снова хапуги у власти и крестятся на виду у всех перед телекамерами, причисляют покрытых позором правителей к лику святых и разглагольствуют о падении нравственности. Ничему история хапуг не учит. И не надо верить их сладким речам, не надо допускать их до власти. И пусть хапуги думают и следят за хронометром. Время в ХХ1 веке периоды сокращает до минимума. Оружие становится портативным и способным к глобальному поражению.

«Я был богатым, как раджа.А я был беден.И на тот свет без багажаМы вместе едем!» (Редьярд Киплинг)

Плыли по реке Волга белые теплоходы. Тогда на реках и в лесах было всё для всех. Охотничий билет давал право охотиться и рыбачить на всей территории Советского Союза. И, прибывшая на Волгу, экспедиция поставила две палатки, надула резиновую лодку, построила очаг и приготовила праздничный вечер под названием «Вечер с приездом». Охотники рыбачили на озере и на реке. На охоту выезжали в лес и на болота за десять – пятнадцать километров. На столе всегда была дичь и рыба. По вечерам собирались у костра, слушали музыку, новости мировые и местные, делились своими мыслями, рассказывали о прошлом. Николай, внук народного комиссара, рассказывал о служебной поездке в Индию. Индия в России была интересна со времени путешествия туда Афанасия Никитина. И все внимательно слушали Николая не один вечер. Рассказывал Николай и про своего деда.

Его дед Розанов, отличился тем, что будучи студентом варшавского университета, прилюдно посикал на памятник императора. Его сослали в Ташкент. Там обиженный дворянин состыковался с местной ячейкой социал – демократов. В это же время подобрал заблудшую европейскую девчонку и женился на ней. Девчонка оказалась дочерью придворного парикмахера Николая П, повздорившая в пятнадцать лет с семьёй. И назло всем стихиям добралась до Ташкента, где вела бродячую жизнь и жестоко бедствовала. У них появилась дочь, а спустя десятилетия и внук комиссара. Как высокообразованного человека, большевики ввели Розанова в состав совета комиссаров и он как-то и чем-то руководил в Туркестанской республике. Судьба у комиссаров в период гражданской войны была завидной и опасной. Но его гибель способствовала внуку. Сугробин наяву убедился, что социалистическая страна своих героев не бросает. Николай закончил архитектурный факультет и, как внук народного комиссара, мог выбрать любое место работы. Он выбрал ленинградское предприятие и получил в Ленинграде квартиру. Сугробин постеснялся спросить Николая о пенсии, которую он или его мать могли получать. Его совершенно не волновали бюджетные деньги, но интересовало время и поколения, которым будут приплачивать.37

Забот у Сугробина в это время не было. Перед женщинами отчитываться не требовалось. Он был здоров, и ещё молод. От непрерывного трёхнедельного общения с природой в кругу приятных ему людей, Сугробину было без скромности радостно. Ночной порой он смотрел на звёздное небо и сознавал, что это великолепие бесконечности создано творцом для взора его духа, такого же бесконечного во времени. И его краткий путь на земле, подверженный земными испытаниями, не должен быть отмечен обидами на творца за не свершившиеся земные мечты. Чем были наполнены его прошедшие годы? Он не чувствовал, что сделал какое—нибудь зло. Он не стремился стать властью. Ему нравилась его работа. Он любил женщин и хотел иметь детей. Не получилось! Ещё не вечер. И он полностью согласился с английским поэтом, стихотворение которого переписал в свою записную книжку давно, и уже ссылался на него, когда уезжал в дальние страны, но ещё не во всём с ним тогда соглашался. Вечером, когда все уже спали по палаткам, он сидел у костра и негромко декламировал —

Когда тебя женщина бросит, забудь,Что верил её постоянству.В другую влюбись. Или трогайся в путь.Котомку на плечи. И странствуй.

Вздыхая, дойдёшь до синеющих гор.Когда же достигнешь вершины.Ты вздрогнешь, глазами окинув просторИ клёкот услышав орлиный.

Ты станешь свободен, как эти орлы.И жизнь, начиная сначала.Увидишь с большой и высокой скалы,Что в жизни потеряно мало…

При чтении последних строчек из палатки вышел Борис. За ним вышла собака Лада.

– Что, Леонид, под звёздами снова новую жизнь начинаешь?

– Так, понимаешь, чистота такая на душе, что постоянно петь хочется. И как сказал поэт: «Счастлив тем, что целовал я женщин. Мял цветы, валялся на траве. Но вот звёрьё (Сугробин потрепал за голову подошедшую к нему собаку Ладу) как братьев наших меньших, я никогда не бил по голове».

Охотничья компания держалась несколько лет. Было даже охотничье трёхнедельное путешествие, в котором с Пашей Шурановым и Сугробиным прокатились Макс Воскобойников с женой Татьяной. С собой тогда взяли картофель, лук, муку и водку. Дичь, рыба и грибы шли на стол с поля. Тогда прошли по левобережью Волги и Ветлуги семьсот километров. Машина проходила по лесным заболоченным дорогам, пробираясь по науке Бориса без паники и потерь.

Есть поверье, что время, проведённое на рыбалке, в срок жизни не засчитывается. Сугробин верил, что дни, проведённые на охоте, также не засчитываются.

Х

Владельцем квартиры у Сугробина был представительный хохол Иван Иванович Белинский. Высокий, крупный с благородной головой покрытой густыми седыми волосами, защищёнными от выпадения природой. Сугробин в десятых числах каждого месяца приносил ему плату. Белинский не извинялся, что берёт весьма прилично.

– Для дочери строил, – пояснял он. – Сам на пенсии и едва насобирал на первый взнос, а доплачиваю уже вашими деньгами. Дочь уехала счастья искать в Москву. Продал бы квартиру тебе, но я не уверен до конца в её московской карьере. Надумает вернуться, а будет некуда, если продам.

Сугробин соглашался. Он и купить-то не мог. Пять тысяч рублей он не мог ни набрать по родственникам, ни взаймы взять. Небольшие деньги, которые скопились за время службы куда-то издержались. Все жили от зарплаты до зарплаты. Сожитель Слава женился и в конце лета съехал. Сугробин, не желая терять удобства, платил четвёртую часть чистого заработка, и терпел невзгоды бытовые, не придираясь к жизни и не жалуясь на неё.

Иван Иванович, когда Сугробин заявлялся к нему с квартплатой, доставал нераспечатанную бутылочку, расставлял шахматы. Жена у него ставила на стол картошечку отварную, селёдку, огурчики солёные и уходила смотреть телевизор. Мужчины выпивали, играли и беседовали. Иван Иванович знал наизусть почти всю поэму Котляревского «Энеида». И расставляя шахматы, обязательно повторял: «Эней, детина был моторный…» Бутылочка выпивалась небольшими рюмками, шахматы менялись перед игроками цветом. Игра шла с переменным успехом. Иван Иванович немало повидал на своём жизненном пути. Воевал, списан из армии по ранению при форсировании Днепра. От него Сугробин услышал историю, решившую его сомнения в нужности и правильности строгого приказа Верховного Гланокомандующего, известного в народе как приказ «Ни шагу назад!»

– Война для меня началась после окончания пехотного училища назначением на должность командира взвода, – рассказывал Иван Иванович. – Дивизия, в которой мне довелось начинать службу, формировалась в Челябинске весной 1942 года. Формировалась боевая часть по всем правилам военной науки, и была к концу формирования полностью укомплектована личным составом, вооружением, необходимой боевой и тыловой техникой. В конце июня дивизию отправили на фронт и разместили на правом берегу Дона в тридцати километрах от реки. Никто нас не бомбил, не атаковал. Дивизия спокойно развернула боевые порядки, выкопала окопы и траншеи и ела горячую пищу.

– А потом произошло невероятное, – говорил Иван Иванович, – слухов у уцелевших было необыкновенное количество. В центр обороны дивизии подошла и ударила группа немецких танков без пехоты, прорвала оборону и ушла на Дон захватывать мосты. Как будто наша дивизия немцам и не нужна совсем была. Что там было на уме у генералов? Но командиры построили батальоны и полки в колонны, и пошли с пулемётами, пушками и полевыми кухнями к Дону. Идём час, второй. Прошли половину пути до реки. И вдруг по колоннам пролетело. «Танки!» Далее произошло совсем невероятное. Люди начали убыстрять шаг, а затем побежали. Панику остановить было невозможно. Немецкие танки не стали догонять колонны и давить гусеницами. Видимо у них был умный командир, который понимал, что паника уничтожит дивизию без его танков. Они постреливали, чтобы бегущим скучно не было. А что такое бежать пятнадцать километров по июльской жаре в полной амуниции. Я только кричал бойцам своего взвода: «Ребята, не разбегайтесь. Мы все друг друга знаем, и вместе не пропадём».