Алексей Астафьев - 9+1 Страница 21

– Дикари.

И сжав губы, разведут руками.

А наши улыбнутся, очищая забрызганный чужой грязью смысл, вкладывая в песнь обо мне остатки своей силы, отдавая непостижимое тепло крепости северного сияния души.

Какие они странные, эти русичи. Пьют горькую, чтобы забыться. Пьют, чтобы облегчить страдания и сердечную усталость, вызванную противоестественной формой ведения жизни. Идут, подняв хвост, на поиски золотого света. Идут, исполняя чужую волю безвольного человека. Идут по золотому дну, топча странными убеждениями дивный блеск, затеняя его ясные лучи бессердечными приказами, закрепленными жалким похмельным прессом. Прессом самого себя. Дикари.

Через три дня пути я набрел на жилище таежного шамана. Услышав мои шаги, он обернулся сначала головой, а потом и всем телом ловко перекинув ноги через окоренное широченное дерево, на котором сидел.

Я, излишне смущаясь, простовато сказал:

– Здравствуйте.

– Привет, сынок. Далеко путь держишь?

– Куда глаза глядят, дедушка. Коль помощник вам сгодится, то у вас останусь, а раз нет – так дальше побегу.

– Я и сам справляюсь. А вот тебе ежели помощник нужен – оставайся, места хватит, а коль нет – беги, куда глаза глядят.

Мне очень хотелось остаться, но это означало признаться в своей слабости. Шаман отвернулся и занялся чем-то своим, давая мне время на размышление. Я уже было собрался рвануть прочь, как старик воскликнул.

– Тут лисенок один на меня свалился, все играться лезет, а досуг мне, своих дел хватает. Кажись, ему напарник помоложе бы… Да вот он…

Следя за направлением пальца, я увидел крошечного лисенка, сиротливо глядящего на меня. Не успел я улыбнуться, как он прыгнул мне на грудь и тут же отпружинил на еловую ветку, с которой кубарем скатился на землю. Я засмеялся, а рыжик кругами заносился вокруг меня.

– Он совсем домашний, около месяца со мной живет. Я его от волчьей пасти сберег, когда он еще на лапах едва держался.

– Он смешной.

– Да, смешной.

– Меня зовут Никола, а вас как?

– Зови меня Мунтахташ. Пойдем чай пить.

Я остался жить у шамана.

Мне нравилась эта жизнь. В ней было полно звуков тишины. Мне нравились сказания Мунтахташа, имеющие бескрайнюю силу, уходящую вглубь небес. Мне нравились наши танцы, наполнявшие меня чудным покоем и блаженной радостью. Мне нравилась крайняя близость к чему-то удивительно простому. Я жил и чувствовал себя живым каждый миг. Сон и явь обрели прочную связь. Слова стали редкими, тяжелыми и блестящими, подобно золоту. Смех стал частым и озорным. Боль открыла свой секрет и позволяла в себя войти. Скользя по осенней багряной листве кротким взглядом, я чувствовал вкус росы на кончике языка и запах надвигающейся зимы, щекочущей мои ноздри. Природа приняла меня, а я полюбил ее как мать.

Я обожал во всем помогать своему воспитателю. Мунтахташ говорил, что я в свои молодые годы уже достиг неплохих результатов. В двадцать три я твердо стоял на ногах, научившись при этом едва касаться матушки-земли. Зима выдалась особо долгой и суровой. Я еще не видел такой смертельно-голодной зимы для зверей и птиц. Каждый день я носил в норку рыжика что-нибудь съестное. В норку того баловного лиса, с кем я дружно провел свои лучшие годы. Теперь он остепенился и обзавелся семьей, но мы по-прежнему были друзьями.

Однажды я проснулся в тревоге, наспех оделся, схватил лук и побежал к лисьей норе. Издали я увидел грызню волков, делящих свою добычу. Остервенелая жгучая ярость их глаз просочилась в мою грудь нестерпимой болью, требующей мести. Ноги обмякли и опустились коленями на землю. Тетива свистнула два раза. Один из волков заскулил и завертелся, остальные ринулись прочь. Им повезло, они неплохо перекусили. Только одному завтрак оказался не по карману – пришлось расплачиваться жизнью.

На следующий год после того драматического события я затеял одно рисковое предприятие с переходом в пятьдесят верст. Стоит заметить, что Мунтахташу оно изначально не понравилось решительным образом. Но я был неумолим. С точки зрения выживания эта идея оказалась прескверной. Во всяком случае, для меня. После утомительного 22 дня пути я устроил ночевку прямо под носом моих старых знакомцев – волчьей стаи. Как такое могло случиться? Я проснулся, разрываемый на куски клацающими челюстями зверей. Острая боль выбросила сознание за пределы тела. Мои убийцы работали быстро и качественно, не оставляя любителям падали и скромного пайка. Никакой солидарности. Вендетта так вендетта.

+1. Николай Боков

Егорыч

– Ну, что, Микола, когда обратно думаешь?

Коля шумно глотнул воздуха, шумно же его выдохнул и под цепким взглядом Анатолича неопределенно пожал плечами.

– Не знаю, Денис Анатольевич, как карта ляжет.

– Да в масть у тебя все – дай Бог и дальше так. Ты смотри, Николай, меня часов в девять загрузят и в путь. Могу и тебя подхватить, если что…

– Спасибо. Я бы и рад справиться к утру. Но, такое дело, – Коля тянул с ответом, оценивая предложение, – я ведь, скорее всего обратно не один поеду…

– С барышней, уж не свататься ли на ночь глядя? А-а-а, – тут Анатолич дал себе по лбу ладошкой, – ты невесту выкрасть хочешь. Вот оно что!

Коля рассмеялся. Просто так рассмеялся, по-доброму, так, что понятно окончательно стало Анатоличу – хороший парень!

– Эх, если бы, Денис Анатольевич… Если бы невесту… все куда прозаичнее, – Коля внезапно решил открыться, – пастуха местного еду выручать. Беда с ним какая-то приключилась или вот-вот случится – надо помочь человеку.

Коля глянул на водилу, водила на Колю. Коля понял, что рассказ его не супер как складный вышел. Анатолич почувствовал, что Коля говорит правду, и не стал копаться в странностях и мелочах. До деревни, где Коля попросил остановиться, ехали молча.

– Пиши телефон. И не стесняйся – звони. На то мы и лю-ди, чтобы помогать друг другу, понял?

– Спасибо, Денис Анатольевич…

Тут Коля хотел еще что-нибудь добавить. Что-нибудь такое зычное и глубокомысленное, навроде: «Не перевелись еще мужики на Руси!». Но глянул Анатоличу в глаза и понял, что все это лишнее и ненужное дерьмо. Таким как Анатолич ничего дополнительно объяснять не нужно. Просто вложил все тепло в рукопожатие и пошел своей дорогой.

– Чудной, – себе под нос диагностировал Анатолич, – и как заголосит на всю катушку…

Минут через пятнадцать он въехал в живописное местечко, окаймленное сосновыми борами и пропитанное чистейшим хвойным ароматом.

– Пестово!

Легкие заработали как перед смертью, голова приятно закружилась, память напрягла все силы, чтобы запомнить вкус провинциальной чистоты момента. «А не продать ли мне квартирку и не забросить ли работу? Да жить сюда! Река, лес, банька!»

Анатолич глубоко и очень как-то гармонично задышал и уже всерьез решил приступить к детализации этой идеи, но дорога начала дробиться на развилки и перекрестки, требуя к себе особого внимания, да такого, что «размышления у парадного подъезда» пришлось отложить. А тут и почта. Работа. Люди-коллеги. Простые все, как три копейки. Душевно! Одно слово – дерёвня!

Ξ

Товарищ Боков в это время сидел в душной вонючей хибаре Егорыча и пытался собраться с мыслями. Егорыча то рвало, то крутило, то трясло, то еще как колдорило. Лицо отливало зеленью, черные круги под глазами зияли как колодезные дыры. Боли и спазмы в желудке стягивали в сплошную гримасу и без того усеченное шрамом некрасивое лицо. Гной в углах глазниц, белые сгустки слизи на губах, кровяные подтеки и прочее в подобных красках – так нынче выглядел Егорыч. Коля вспомнил пастуха из «Алхимика». Да уж… Наш ковбой не был так романтичен и неутомим в своих поисках. Эх, Коэльо-Коэльо, что ты знаешь о русских пастухах? Так, ладно, надо что-то делать.

Коля достал из рюкзака аптечку. Выпотрошил восемь таблеток угля, пару аспирина и 2,5 грамма аскорбинового порошка. Растолок таблетки на деревянной дощечке при помощи замызганного стакана и растворил в литре ригедрона. Достал пачку желудочных пилюль и выковырял две штуки.

– Эй, ковбой!

– Чо?

– Иди сюда.

Егорыч подошел. Сил противиться у него не было.

– Сейчас у тебя переломный момент – или сдохнешь, или нет. Если выпьешь и продержишь в своем поганом желудке полчаса – будешь жить. В других случаях – передавай привет моим предкам – Бокову Герасиму Ивановичу и его супруге Анастасии Павловне – ясно?

Егорыч едва мотнул косматой башкой.

– Держи, – Коля протянул заряженную активными элементами банку и две противоязвенные таблетины.

Как только Егорыч расправился с содержимым, а длилось это добрые сорок минут, раздался звонок. Звонил Денис Анатольевич.

– Ну что, Колян, готов обратно?

– Да. Только сверните в деревню. Последний дом по левой стороне со сломанным зеленым забором.