Алексей Ручий - Наркопьянь Страница 21

И тут раздался крик Доктора:

– Трамвай!

Никогда в жизни не видел такого бесшумного трамвая. Он словно прошелестел мимо и замер, двери его распахнулись.

– Давай быстрее, – Доктор подхватил меня с земли и, поддерживая за локоть, запихал в трамвай. Следом запрыгнул сам. За ним втиснулись какие-то мумии, но, посмотрев в мои честно затуманенные глаза, они поспешили скрыться в недрах трамвайного салона. Трамвай тронулся.

Доктор оглядел меня с ног до головы:

– Что с тобой?

– Ничего, – проскрежетал я сквозь стиснутые зубы.

Откуда-то с периферии сознания выплыл кондуктор:

– Ваши билетики?

Доктор засуетился:

– Одну секунду.

Но я его опередил. Я подошел к кондуктору вплотную, поднял пораненную руку и, развернув ее ладонью вверх, вытащил из нее один из окровавленных осколков (остальные при этом хищно сверкнули, как зубы акулы), который и протянул кондуктору:

– Вот, пожалуйста.

Кондуктор бежал от нас как от чумы. За всю остальную дорогу он так и не рискнул приблизиться к нашему углу даже на расстояние выстрела. Как, впрочем, и остальные наши невольные попутчики.

– Ну, ты даешь, – сказал мне Доктор, осматривая ладонь, – ты где так успел?

– Да на остановке, когда падал.

– По дороге домой зайди в аптеку, купи перекись водорода, йод и бинты, – Доктор замотал мою несчастную руку носовым платком, – и не забудь вытащить эти стекляшки из руки – может загнить.

– А что – мне нравится.

– Ну, ты вообще отмороженный, – Доктор отвернулся.

Вскоре показалась моя остановка. Я попрощался с Доктором и выпрыгнул из трамвая.

– Лечись, – крикнул он мне напоследок.

Я последовал совету Доктора и зашел в аптеку. Купил все, что он рекомендовал. И еще инсулиновый шприц – теперь мне было интересно, что скрывает в своих недрах таинственная ампулка.

Дома я наскоро перебинтовал руку и приготовился к внутривенным инъекциям.

Но тут кто-то позвонил в дверь. Я убрал инструмент с лекарством и пошел открывать. Невесть откуда нарисовался Философ.

– Ты очень вовремя, – сказал ему я, когда он вошел и закрыл за собой дверь, – я как раз намеревался покинуть этот мир.

– Надолго? – спросил Философ.

– Возможно, навсегда. Поможешь?

– Отделение души от тела есть высшая точка нашего развития, – заключил Философ, – почему бы не помочь.

Философ деловито набрал прозрачную жидкость из ампулы в шприц, вонзил иглу мне в вену, взял контроль и послал алхимический элексир в мой неокрепший организм. Себе же открыл пиво, которое разумно взял с собой, догадываясь, что у меня его он вряд ли обнаружит. Разве что во мне.

– Ты хоть знаешь, что это такое? – спросил он меня.

– Не-а. Но разве не загадки делают нашу жизнь интересней?

– Кто знает, – Философ глотнул пива. Яркий блик солнца пробежался по его бутылке от основания к горлышку, превратился в яркую вспышку, которая, разрезав пространство, ядерной стрелой прошла сквозь мой череп и проникла в мозг. Я погрузился в пустоту, наполненную слепящим светом.

Очнулся на следующее утро разбитый и подавленный. Надо мной склонился Философ.

– Живой? – спросил он.

– Вроде, да, – ответил я, ощупывая себя руками и пытаясь сосредоточиться.

– Помнишь, что вчера было?

– Нет. А что было?

Философ извлек откуда-то бутылку пива, открыл ее зажигалкой и сделал большой глоток.

– Ну, во-первых, ты чуть не скопытился. Я уж и сам пожалел, что со всем этим связался. Ты после вмазки отключился, у тебя пена изо рта пошла, трясло тебя. Много чего видел, но тут… я сам испугался. Короче, связался с Доктором. Он сказал, что эту херню, которую ты себе поставил, больным при сердечной недостаточности в капельницах ставят. Понял? В капельницах! Как минимум, на два часа!

Я почесал затылок.

– А ты все сразу по венке запулил. Да и не было у тебя никакой недостаточности. То есть обратная реакция пошла. Доктор, когда я ему позвонил и все объяснил, сказал, что тебя уже в живых быть не должно… мол, смертельная доза. Но ты, сука, живучий какой-то оказался – подергался, подергался… да и успокоился. Заснул вроде как. – Философ сделал еще глоток. – Ну, я покараулил тебя… чтоб не повторилось это, а потом и сам вырубился. Просыпаюсь среди ночи, а надо мной ты с ножом стоишь, смотришь пустыми глазами и спрашиваешь: ты куда, злой дракон, принцессу спрятал?

Что-то тут мне стало неловко. Я протянул руку в сторону Философа, и он вложил в нее бутылку с пивом. Я сделал несколько больших глотков. Философ продолжал:

– Я, конечно, аккуратно ножик у тебя из руки вынул, спрятал… потом и вообще все ножи в квартире попрятал… тебя уложил… но ты не успокоился, видно, перло тебя – пошел, вроде как в сортир, только заперся там минут на сорок и стихи какие-то читал… хорошие, кстати, стихи – никогда таких не слышал… я все это время слушал, мало ли чего… но затем ты, вроде, вышел и спать лег. До утра спокойно спал…

– Да-а-а, – протянул я, – дела. Ты уж извини, если чего.

– Да ладно, – Философ принял бутылку из моих рук, – ты только больше так не экспериментируй. А то – неровен час – и впрямь отправишься в мир иной… Пойдем лучше за пивом сходим.

– Пойдем.

После пива чуть полегчало. Но память по-прежнему выдавала сбои, события прошлой ночи так и были покрыты завесой тайны. Ко всему добавлялась спутанность сознания.

Зазвонил телефон. Философ снял трубку. О чем-то пару минут поговорил с незримым собеседником.

– Звонил Доктор. Осведомлялся о твоем самочувствии.

– Оно паршивое.

– Примерно так я ему и сказал. Он, кстати, приглашал нас куда-нибудь съездить искупаться.

– Опять куда-то съездить? Ему что дома не сидится?

– Не знаю, – Философ отставил в сторону пустую бутылку, – но я согласился. За нас обоих.

Да что же это такое! Еще одно путешествие в субреальность, когда не понимаешь – едешь ли ты вообще куда-то или же просто погружаешься все глубже и глубже внутрь своего личного ужаса. Я опустил голову в ладони.

И тут же вспомнил о своей ране. Я кое-как отлепил бинт и осмотрел свою многострадальную руку. Она была покрыта коркой запекшейся крови, края многочисленных ран от осколков были похожи на лепестки хищного цветка. Черт, да что же это такое!

– Скажи, почему мы не можем жить спокойно? – спросил я Философа. – Почему мы выбираем все это?

– Что это?

– Ну, алкоголь, наркотики…

– А-а-а, вот ты о чем… – Философ задумался. – Честно, не знаю. Наверное, так интересней.

– Сомнительно что-то…

– Забей на это, пошли лучше. Доктор прав – искупаться сегодня было бы очень кстати.

И все же я не удержался. Перед выходом съел-таки пару таблеток феназипама. Не то чтобы он действительно приукрашивал жизнь, но даровал какое-то туманное спокойствие, словно все застыло миллион лет назад и уже никогда не сдвигалось с мертвой точки.

После этого все завертелось цветным калейдоскопом безумия. Рассеченное пространство, сжатый до сверхплотности воздух, люди и тени – все как вчера. Ухмылка Доктора при встрече. Замедленная реакция. Липкий пот, покрывающий мое безжизненное тело.

Вагон электрички, казалось, был заполнен мертвыми эмбрионами. Взгляды низвергнутых богов. Крушение идеалов. Поиск потерянных иллюзий. А ведь я подавал такие надежды в школе.

Но все меняется. Ты знаешь, что все меняется. Однажды все становится бессмысленным. Как эта поездка в неизвестность. Как мое двухдневное веселенькое путешествие в логово собственных страхов. Я зачем-то ходил голый по пляжу. Какие-то незнакомые люди делали то же самое.

Все становится бессмысленным. Потому что верхи принадлежат верхам, а низы – исключительно низам. Схема универсальная. И ты ничего не изменишь. Перемены – одна из распространенных иллюзий, но не более. Окружающая действительность дергалась в глазах, словно подсвеченная тысячей стробоскопов.

Доктор и Философ что-то говорили, но я их не слышал. Я вообще ничего не слышал. Мой мозг сковывали груды арктического льда. Мысли плыли медленные, сжиженные какие-то. И все же я все понимал.

Это побег. Побег из реальности, которой крышка уже через десять секунд. Тебе одному известен сей факт, но ты не спешишь делиться этой новостью с окружающими. Пошли они. Вместе со своей реальностью. А ты бежишь – бежишь куда-то далеко, сквозь сумрак, сквозь километры боли.

Так вот – этот мир не принадлежит нам. Не принадлежит ни в коей мере. Мы – отрыжка экзистенции, если так можно выразиться. Простые парни, которым ничего не светит. Все призы уже давно поделены крутыми заправилами, нам остаются только фантики от конфет.

Где-то на излете моего путешествия, когда земля приближалась с бешеной скоростью, и я уже чувствовал удар об нее, все вдруг стало четким. Наверное, транквилизатор отпустил.