Алексей Ручий - Наркопьянь Страница 20

ЕСЛИ РАЗУМ ОСТАВИЛ ВАС, УПОВАЙТЕ НА ТО, ЧТО ОН ПОПАЛ В ХОРОШИЕ РУКИ!

Я балансировал на тонкой нити действительности подобно космическому эквилибристу. На меня накатывали томные волны, свидетельствующие об отключении той или иной зоны чувствительности. Глубоководные рыбы страхов поднимались на поверхность бессознательного. Там они пожирали оранжевых осьминожек радости или же, наоборот, осьминожки загоняли их назад в темные глубины.

Внезапно в пульсирующей пустоте возник Доктор.

Он смотрел пристально, словно прожигал мое тело миллиардами невидимых энергетических пучков. Это было похоже на вакуумное высасывание отработанной души.

Я зажмурился. Открыл глаза, отгоняя призраков первобытной тьмы. Доктор не исчез. Я решил, что это некая вторая сущность меня, образовавшаяся путем деления личностного биополя.

– Уйди, – произнес я сквозь стиснутые зубы.

Доктор молчал, покачивая маятниковой головой. Потом вдруг произнес:

– Ты чего?

Его слова металлическим эхом прокатились из одного полушария моего мозга в другое.

– Это ты чего? – ответил я вопросом на вопрос.

Доктор вновь покачал головой, протягивая:

– Ну-у-у-у…

И исчез. Внутри меня на миг воцарилась ментальная тишина.

Но Доктор почти тут же вернулся. С коробочкой, в которой покоились колеса – проводники в бездну Хаоса.

– Ел что ли? – спросил Доктор.

Я неопределенно покачал головой, что могло трактоваться и как «да», и как «нет».

– Тогда понятно, – сказал Доктор в ртутные сумерки, сгустившиеся вокруг шкафа.

После этого он подошел к окну, гремя ставнями, открыл его, немного постоял и исчез в направлении кухни. Его не было минуты две. Вернулся он со стаканом воды и протянул его мне:

– Пей.

Я словно зомби принял стакан из его рук и до дна осушил одним гиперпространственным глотком.

– А теперь иди и блюй, – Доктор приподнял меня за рукав, дальше я встал сам.

Поплыл в нейролептическом тумане. Кое-как отыскал дверь туалета. Склонился над унитазом и сунул два пальца в рот. Меня изогнуло дугой и вырвало. На глаза наползли слезы.

После этого, вроде, чуть отпустило. Туман откатился на периферию моей видимости. Я кое-как выбрался из сортира.

Доктор сидел на кухне и курил. Я прошел в кухню, сел рядом с ним, достал из пачки сигарету и присоединился к процессу пускания сиреневого дыма.

– Ты чего это фен жрать задумал? – спросил меня Доктор.

– Ну, так – чтобы от похмелья избавиться. Я буквально чуть-чуть.

– Ага, избавишься, конечно, – Доктор ухмыльнулся (он напоминал пластикового штурмовика, пришедшего из вневременья по мою душу) – меня еле узнал.

– Да уж, что-то унесло не по-детски.

– Бывает, – Доктор меланхолично растер окурок по стенкам пепельницы, – давай прогуляемся, проветримся что ли, съездим куда-нибудь…

– Куда?

– Да хоть во Всеволожск, на трамвае до Ржевки доедем, а там на электричку пересядем. Езды – минут сорок от силы.

Я вздохнул. Что-то не радовала меня эта перспектива. Покидать эти пусть и опостылевшие, но все же свои, стены как-то не хотелось. Однако, следуя глубоким первобытным инстинктам и главному постулату внутреннего противоречия, я произнес:

– А поехали.

Через пятнадцать минут мы шли в сторону трамвайной остановки. Перед выходом из дома, улучив момент, когда Доктор пропал из поля зрения (он пошел в сортир), я закинулся парочкой таблеток с кодеином. Немного подумав, прихватил с собой еще и платформу феназипама.

И вот теперь мы двигались сквозь злокачественную реальность. Это было похоже на картинки из советского мультфильма, прокрученного задом наперед. Подверженные бесконечным метаморфозам тени огибали и обволакивали нас. Я испытывал чувство эфирной радости перед лицом беспредельного ужаса.

Из безвоздушного пространства прогромыхал трамвай. Мы загрузились в сжатую до предела сжатия атмосферу его салона. Я сразу же грохнулся на сиденье. По ногам расползалась аморфная слабость. Доктор заплатил за обоих.

Где-то на пике безумия мы вынырнули в асфальтированную плоскость железнодорожной платформы. Людская масса, похожая на лягушачью икру, желейно колыхалась вокруг. На сверхзвуковой скорости мы проникли в электричку и помчались сквозь бетонную плаценту промзоны.

Одна за другой мелькали станции. Я молчал. Молчал и Доктор. Он сверлил взглядом панораму за окном душного вагона. Я пытался сосредоточиться. Это было так же трудно, как разглядеть лицо девушки, которую вы обогнали (положим, она вам понравилась), не оборачиваясь. И могло закончиться таким же непредсказуемым результатом (если бы девушка оказалась даже страшнее, чем ваша никудышная жизнь).

– Я вчера видел двух глухонемых лесбиянок, – сказал я. – Хочу написать про них рассказ. Или повесть. Или даже роман.

– Пиши, – Доктор был погружен в созерцание фрагментированного пейзажа.

Черные облака пассажиров вагона покачивались в железнодорожном трансе. Проплыла какая-то станция. За ней пронесся смазанный клочок разреженного воздуха, и голос с ревербератором объявил станцию Всеволожск.

Мы с Доктором вышли из вагона в совершенно предсказуемую неизвестность. Жопа – она и есть жопа. Жопа мира.

– Куда пойдем? – спросил я.

– А все равно, – ответил Доктор, – но сначала надо взять пивка.

Мы прошли мимо какой-то помойки (не знаю, может, это была детская площадка), потом еще мимо какой-то помойки, вонючее и грязней, и приблизились к объекту, отдаленно напоминавшему магазин. Доктор исчез в его недрах.

Воспользовавшись его отсутствием, я всухую проглотил две таблетки феназепама. Если уж и прощаться с родной реальностью, то окончательно, решил я.

Доктор выполз с четырьмя бутылками пива. Довольный. Словно он только что ограбил банк, а до приезда мусоров оставалось еще, как минимум, несколько сотен световых лет.

Мы уселись в каком-то детском саду на горке и принялись пить пиво. Я потихоньку свыкался с деформированным миром. Теперь это казалось не так уж и страшно. Ощущения притупились, сознание скользило в жирном податливом иле.

– Хороший сегодня день, – изрек Доктор, – а городок этот – говно полное. Пиво рублей на пять дороже, чем везде.

– Так чего ты меня тогда сюда притащил? – задал я закономерный вопрос.

– А так надо было. Ты бы с ума сошел в своей берлоге.

– Может, я этого и хотел…

– Может, и хотел – не спорю. – На этом Доктор умолк и погрузился в пиво. Я тоже уткнулся в свою бутылку.

Вскоре мы выпили по первой бутылке и приступили ко вторым. Почти сразу же из кустов возник какой-то дед и бесцеремонно экспроприировал пустую тару. Доктор проводил его удаляющуюся фигуру задумчивым взглядом:

– М-да, живут ведь люди.

– А ты чего хотел? Живя на одну пенсию, этот дед враз блокаду бы вспомнил. А то и вообще ноги б протянул.

– Умом Россию не понять.

– Вот и выключай ум, – я протянул Доктору подаренную им же платформу феназипама.

– Ты чего таблы с собой взял?

– Ну да, а чего?

– Да ничего. Я все равно не буду. Я на практике в дурдоме столько народу под этим дерьмом перевидал, спасибо.

– То есть ты на мне эксперименты ставишь?

Доктор промолчал.

– Да ладно, не парься, зато похмелье мое таблеточки твои сняли.

– Это пиво сняло. А от таблеток отходняк тоже бывает.

– А вот об этом поговорим завтра, – улыбнулся я улыбкой Чеширского кота.

Пиво закончилось, и мы сходили взять еще. День начал клониться к вечеру. Удушливые метастазы этого городка, прижавшегося к жирному боку большого соседа, поползли по ошеломленным улицам.

– Пора отсюда сваливать, – сказал Доктор, бросая пустую бутылку в кусты.

– Я подумал то же самое, когда мы только вышли из электрички, – усмехнулся я.

– Иди ты со своими шуточками.

И снова беременное чрево электрички. Вечерний ветер бетонных пустынь в распахнутое окно. Желтушечные огоньки вдалеке. Запах гари. Запах города, испражняющегося под себя.

На трамвайной остановке меня начало крыть второй волной. Зеленоватый транквилизаторный туман заполонил сознание, мои ноги подкосились, и я начал оседать на землю. Падая, я попал рукой на выброшенный кем-то стеклянный пузырек из-под микстуры, пузырек треснул под тяжестью моего тела, и куча веселеньких осколков яростно впилась в мою ладонь. Но боли я не почувствовал. Все чувства притупились.

Я упал и застыл. Перед глазами плясали искры, изображение плыло. Кое-как я оторвал руку от земли и поднес к лицу. Ладонь была вся в грязи, из порезов бежали тонкие струйки крови. Глубоко в коже засели окровавленные осколки. Жалкое зрелище, скажу я вам.